Мерзкая промозглость, пронизывающий до костей ледяной приморский ветер, плюс ко всему этому наипоганнейшее настроение, вызванное отсутствием средств на похмелье. На похмелье, которое началось, не хочется врать, поэтому скажу примерно – тридцать лет назад.

 Ковыляя в чавкающих от грязи, расползающихся на лоскутки кроссовках, в трепыхающихся от залетающего в огромные дыры джинсов ветра, в засаленном и сером от грязи пуховике – я насвистывал мелодию  "Wind of change"  и смотрел исключительно вниз, в надежде найти потерянные кем нибудь деньги.

 Пройдя с опущенной и посвистывающей головой пару кварталов, я незаметно для себя вышел на проезжую часть, где тут же угодил под вылетевший из за угла рейсовый автобус и с перешедшим от свиста на хрип звуком, отправился в полет, вращаясь вокруг оси, напоминая тем самым сложную комбинацию тулупа, какие проделывают на катках фигуристы.

 Приземлившись в ближайшей обочине, на еще неуспевшем растаять заледеневшем снегу, я попытался первым делом вдохнуть. Вроде бы получилось. Больновато, но тем не менее дышалось.

 Живой.

 Автобус похоже заморачиваться не стал и уехал дальше. Это , наверное, даже к лучшему. В прошлом году я уже попадал в такую же ситуацию. Был сбит на вокзале маршрутным такси. От удара я кроме ушибов ничего не получил, а вот вышедшие от туда гости ближнего зарубежья, переломали мне руки и ноги. Так что, уехавший сейчас автобус, даже вызвал во мне некое облегчение.

 Приятно удивило и канувшее от удара похмелье. Заметно исчезла и мерзкая погода. Я лежал на снегу и при этом ощущал приятное тепло по всему телу.

 Проходившие мимо люди, глядя на меня покачивали головами, кто то останавливался и крестился, кто то начинал набирать по мобильнику скорую, кто то подходил и щупал шею.

 В скопившейся толпе зевак, мой взгляд остановился на обнаженной и необычайно яркой девушке. Не передвигая ног, она постепенно приближалась, пока и вовсе не оказалась поверх моего тела.

 -Пошли со мной. Здесь нельзя долго находиться. Скоро могут появиться Они.

 Говорила она мягким и нежным голосом, и при этом как и с походкой, губы её были неподвижны.

 Я встал и поразился, как это легко у меня вышло.

 Догадываясь о произошедшем со мной, я все же боялся об этом спрашивать. Молча продвигаясь по светлой, неизвестной и непонятно откуда взявшейся тропинке мы подошли в конце концов к окутанной дымкой двери.

– Ты должен зайти в эту дверь. Там твой дом. Ложись на свою кровать. В себя. А утром не торопись вставать. К тебе должно будет прийти просветление. Не упусти. Это последняя дверь.

 Дверь плавно открылась, а спутница при этом растаяла в окутывающей меня и коридора дымке.

 Продвигаясь во внутрь, я стал узнавать свой отчий дом. Дом, в котором тридцать лет назад я попробовал впервые водку.

 Дойдя до спальни, как мне и говорили, я увидел юного себя. Спящего и сопящего в обе сопатки. Я лег в свое тело и растворился во сне.

 Утро. Щебет птиц и запах готовящегося мамой завтрака вызывали во мне хорошее настроение, смывая при этом воспоминания приснившегося кошмара.

 А еще эффект дежа вю. Ощущение, что я уже это утро проживал.

 А, ерунда. Просто похожее на все предыдущие утра – утро.

Лимонка, РПГ, два АКМ-74, набор метательных ножей, четыре мины, ящик патрон и бочка пороха.

 Ляпин готовился к войне. Готовился к ней он давно. Чуть ли не с самого призыва в армию.

 Изначально он все это собирал исключительно для подготовки к третьей мировой, но года шли, а война так и не начиналась. И в один прекрасный день он решил развязать её сам. Так, он решил, что будет даже лучше. Он войдет в историю и встанет в одну шеренгу портретов с Гитлером, Наполеоном и остальных его кумиров, чьи имена тесно связаны с кровопролитием. Но частые употребления психотропных веществ, которые он собирал для той же войны, для подавления страха, сыграли с ним злую шутку.

 Лающие собаки с помойки, что была напротив его контейнера, где он жил последние пять лет, начали слышаться в его голове переговаривающимися между собой китайскими диверсантами.

– Все! Началось.

 Соскочив с кровати, он резким движением задернул на окошке полотенце с вишенками, что служило ему шторой и полез под кровать. Там у него был припрятан пропитанный сыростью маскхалат. И неважно, что на улице лето, а маскировка зимняя. Правда, и зимой с такой далеко не скроешься. Вся в обоссаных разводах и далеко, совсем далеко не белая.

 Нарядившись с горем пополам в, скорее наводящий ужас, чем маскирующий халат, который вот-вот расползется как будто после кислотного дождя, Ляпин принялся вооружаться. Он распихивал по карманам патроны как семечки, что не влезло – засыпал в рюкзак поверх мины, туда же бросил лимонку.

 Распихав по носкам ножи и перекинув через плечо сразу пару калашей, солдат удачи осознал, что ноша его не дает ему сдвинуться с места. А еще через пару секунд, произошло то, что вообще не предусматривалось его многолетней подготовкой. Он упал на спину, за которой висел рюкзак с миной в перемешку с порохом и прочей убивающей мелкой атрибутикой.

 Лежа на рюкзаке, он понял, что это всё. Война проиграна не успев начаться. Запал нажат. И при любом дальнейшем шевелении – амба карачун.

 Ляпин смотрел в потолок и пытался сдержать в себе наплывающую в глазах слезу отчаяния.

– Я опять тебя не покрасил. Я такая сука. Прости меня мой купол.

 Он начал отвлекать себя от накатывающей паники разговорами вслух с потолком. Затем заметив в углу выползающего из за облупившейся краски паука обратился и к нему:

– Привет Климентий. У меня печальные новости. Уходи. Это не твоя война. Я не должен забирать тебя. Беги скорее. Враги за домом, так, что выбирайся через окошко. Через ту самую дырочку в которую я курю зимой. Жене привет.

 Затем он начал молиться. Но почему то стихами Пушкина в перемешку с Отче наш и вставлял в этот текст цитаты которые когда то слышал. Видимо вложил в текст все то, что прочитал за всю свою жизнь. А это пару книг из школьной программы и молитва, которую выучил из под палки бабули. Из за своей бабули он и начал жить войной. Та выпивала на ночь какую то мерзкую сивуху, и лежа на кровати рассказывала мелкому о грядущих всадниках, апокалипсисах войны. А потом вставала и заставляла учить молитву. Мотивируя это тем, что когда он вырастет, и будет лежать в окопе ядерного пепла, спасая человечество от гибели. К нему непременно явится Сатана, на огромном коне с огненными копытами и если он не успеет прочитать молитву, то весь мир уйдет во тьму.

– Гребанная бабуля! Падла! Сука! Я ненавижу тебя! Где твои окопы? Где бля, твой конь. Сука! Я умру разорвавшись на части и даже не смогу на том свете вломить тебе по твоей прокисшей роже. Мою душу как филейные кусочки высыпят на сковороду, возле которой, наверняка, ты будешь помогать чертям подливать масла. Тварь!