Страуд говорил серьезно, я понимал это. Он осуществил бы каждое свое слово.

Я в западне, и выхода нет. Я ничего не могу сделать, только сделать то, что нужно Страуду.

Я устало пожал плечами и кивнул.

— Хорошо, — сказал я.

Улыбка Срауда была легкой и жесткой.

— Отлично! Начнем немедленно.

— Подождите, — сказал я. — Я хочу сначала позвонить Гейл Холлис, чтобы она ушла из дома.

— Так вот каков ответ? — воскликнул Страуд. — Вы уверены, что убийца Норман Холлис. И боитесь, что девушка пострадает, если изобретение спрятано в доме. Хорошо, можете позвонить ей — но никаких хитростей, Рован. Не пытайтесь предупредить Холлиса.

Страуд вместе со мной прошел к телефону и не отводил от меня взгляда, пока я говорил. Мой предлог был простым. Я попросил Гейл встретиться со мной на нашем углу и сказал, что это очень важно. Почему важно, не стал объяснять. Только сказал ей это и повесил трубку.

Потом принялся за работу, готовя передатчик. Но вот я готов. Я молча помолился за Гейл и за себя. И вопреки всему надеялся, что, если Холлис убийца, его не будет в зоне поражения.

Я повернул переключатель.

Страуд спросил:

— Сделали?

Я кивнул, как марионетка. Говорить не мог. Мне казалось, что я никогда не смогу говорить.

В волчьей улыбке оскалив зубы, с глазами, блестящими, как куски черного янтаря, Страуд выбежал из лаборатории. Я сидел и смотрел в пустоту. Боялся думать.

Не знаю, сколько прошло времени, пока я не услышал звонок в дверь. Звонок вырвал меня из апатии. Я открыл дверь.

Гейл упала мне в объятия.

— Керк! Что случилось? Твой голос звучал так странно, когда ты говорил по телефону. И я пришла на угол, а тебя не было. Я встревожилась и пошла сюда. — Она тревожно смотрела мне в лицо. — Керк, в чем дело? Что случилось?

Я не мог ей объяснить. Боялся сказать, что из-за того, что сделал, ее отец может быть мертв, и я в этом виноват.

Гейл схватила меня за руки.

— Керк, в чем дело? Почему ты мне не говоришь?

Я заставил себя говорить.

— Не могу сказать, милая. Мы со Страудом… работаем над тем, что может решить тайну смерти профессора Уэллера. Надо подождать возвращения Страуда. Тогда ты узнаешь.

Гейл с сомнением смотрела на меня, но воздержалась от вопросов. Пошла на кухню и приготовила кофе. Отличный был кофе, но тогда я этого не заметил. Я напряженно размышлял.

Холлис. Холлис ли убийца? Мертв ли он сейчас или еще жив? Я отчаянно надеялся, что он жив.

Или Арндт. Арндт тоже может быть убийцей. Я молился, чтобы это был Арндт.

День тянулся с бесконечной медлительностью. Напряжение ожидания, незнания результата сводило меня с ума.

А потом — наконец — у дома остановилась машина. Мы с Гейл бросились к двери. Вошел шериф Страуд.

— Дело закрыто! — торжествующе сказал он. — Я поймал убийцу профессора Уэллера. Все прекрасно сработало, Рован.

— Кто… кто это был? — хрипло спросил я.

— Калхерн, — ответил Страут.

Я ослаб от облегчения. Ноги стали как резиновые, пришлось сесть на стул. Но потом до меня дошло имя, и я вскочил.

— Это невозможно! — закричал я. — Калхерн не мог быть убийцей! Его же прислали из военного министерства в Вашингтоне. Он не мог это сделать!

— Но он это сделал, Рован. — Страуб широко улыбался. — Понимаете, Калхерн был совсем не Калхерн, но чрезвычайно опытный международный шпион, выдававший себя за Калхерна. Настоящий Канхерн — тот неопознанный убитый мужчина, которого мы нашли вчера утром за городом.

Я снова сел.

Страуд продолжал.

— Очевидно, произошло следующее. Шпион каким-то образом узнал о миссии настоящего Калхерна. Он перехватил Калхерна на окраине Гровертона. Вероятно, отправил машину Калхерна в кювет, потом застрелил его, сменил свою одежду, сорвав с нее ярлычки, на мундир Калхерна. Потом в машине Калхерна уверенно приехал в город.

Шпиону нужно было изобретение Уэллера. Наши враги охотно отдали бы за него целое состояние. Он присутствовал на демонстрации, узнал все необходимое. Потом в тот же день вечером выскользнул из отеля, пошел к Уэллеру домой, убил его, забрал изобретение и вернулся в отель.

Номер шпиона был на втором этаже. Ему легко было на веревке спуститься из окна, выйти и зайти так, что его не видел ночной дежурный. Вибратор он оставил в своей машине.

— Но как вы его поймали? — спросил я. — Как вы все это узнали?

— Я его не поймал, — ответил Страуб. — Это сделал вибратор. Мы вовремя использовали радио. Он уже отъехал на милю, когда вибратор включился. Его машина налетела на дерево. От него самого мало что осталось, но из документов в его мундире я узнал все необходимое.

Страуб улыбнулся и направился к двери.

— Что ж, на этом все. У меня еще есть кое-какая работа.

Он снова улыбнулся, помахал нам и вышел.

Я вскочил со стула. Гейл так и не узнала, почему я закричал от радости. И до сих пор не знает, почему я крепко обнял ее.

Часы над камином пробили одиннадцать — мягко, словно сожалея о необходимости это делать. Длинные худые пальцы профессора Эдварда Грендона перестали плясать по клавишам портативной машинки, и на мгновение остальные звуки, заполнявшие тускло освещенный, уставленный книгами кабинет, стихли, пока профессор прислушивался к бою часов.

…пять, шесть, семь, восемь…

Еще час, с ужасом подумал Грендон. Всего один час жизни.

…девять, десять, одиннадцать…

Стих сладкий, как старая мелодия, последний удар. Снова все заполнили прерывистый треск дров в камине и удары дождевых капель в ночи снаружи.

Грендон еще несколько мгновений сидел неподвижно, перестав печатать, пристально глядя на циферблат. Потом медленно расслабился, словно влияние ударов часов только сейчас прекратилось. Его руки с клавиш машинки перешли на стол, на котором стояла эта машинка. Грендон откинулся на спинку кресла, на его худом длинном лице было выражение горечи — знание приближающегося конца.

Он не хотел уходить. Оставалось очень многое, ради чего стоило жить. Несправедливо, что его существование должно прекратиться сейчас, как цветок под полной луной, как песня, прерванная на половине. Внутри вяло шевельнулось возмущение. Грендон не решался определять, насколько его чувства вызваны страхом. Он знал, что его конец не будет буквальным, это лишь конец начала. Занавес поднимется над другой сценой. И новая жизнь будет такой, что его нынешнее существование покажется раем.

По его худому телу пробежала судорожная дрожь. Не очень приятно думать о вечном пребывании в аду.

Усилием воли он собрал убывающее мужество. Надо смотреть неизбежному в лицо. Он заключил договор. Его придется выполнить.

Он понимал, что очень многое не сумел бы сделать, если бы не заключил договор с Сатаной. Неизлечимо больной, он не закончил бы свою книгу. Была закладная на дом. Счета врача и новые счета, потому что Эллен должна была родить Дика, второго и младшего из их сыновей.

Тогда все казалось безнадежным. Предложение Сатаны было единственным выходом. Грендон сухо вспомнил, как охотно принял это предложение. Он взглянул на шрам на запястье — источник крови, которой подписал договор.

Цена высока, но он был освобожден от уз болезни. Смог продолжить свою книгу. Издатели выплатили щедрый аванс. Все счета были оплачены. В банке солидная сумма, вдобавок будущее Эллен и детей всегда будет обеспечиваться доходом за его книги. Он может о них не беспокоиться.

У него нет никаких сожалений, кроме тех, что связаны с ним самим. Семь лет, которые были ему даны, почти кончились. В двенадцать Сатана придет за платой — за душой Грендона.

Часы над камином непрестанно, неумолимо отсчитывали секунды. Дождь на окнах как стук водяных пальцев, требующие впустить их. В камине капризно трещат дрова.