Я ничего не понимал. Дикари были сильными охотниками, хотя и с примитивными копьями. Они вполне могли дать отпор Мамбе и прогнать его прочь или содрать с него шкуру. Но он имел над ними необъяснимую власть, несмотря на то, что у дикарей была своя власть.
- Что бы на моём месте сделал Блюк, искушённый в политике? - терзался я вопросом: Он сумел выдолбить колоды для выборов и приучил к выборам туземцев. Но какие тут могут быть выборы? - ужаснулся я: У моих дикарей один выбор - Мамба. Вместо выборов он этой колодой разрушит всю деревню - невесело усмехнулся я своим мыслям. Незнание языка спасало меня и обрекало на вынужденное бездействие. Для политических дел я был ещё не готов так же, как дикари мои были далеки от выдалбливания колод для голосования.
В мыслях о своём будущем я словно раздвоился из-за стремления овладеть искусством Блюка. Один голос протестовал во мне:
- Опомнись! Куда ты лезешь?! Ты медик! Твоё дело - чистые руки и здоровье пациентов, а не грязные дела политиков - это был голос из моей прежней жизни, воспоминания о которой казались неуместными на этом острове.
Другой голос возвращал меня к действительности, напоминая о том, что с прошлой жизнью покончено и надо жить сегодняшним днём. Голос этот звучал всё настойчивей.
- Ты не для этого выжил - слышалось мне: Чтобы помнить о своём прошлом. Поможет оно тебе? Бери ситуацию в свои руки и не бойся их запачкать. Лучше быть живым и сытым по локти в грязи, чем ждать смерти с чистыми руками!
Мне казалось, что это Блюк кричит в самое ухо, не оставляя меня своими заботами. Я завидовал ему, устроившему всё с пользой для себя и для туземцев. Что я мог сделать? Дикари продолжали жить под лапой всемогущего Мамбы, и конца этому было не видно. Им оставалось только ждать, когда я выучу язык, чтобы научить их долбить колоды для выборов. В этом я видел первый шаг дикарей на пути к цивилизации.
Второй голос во мне победил окончательно, хотя я признавался себе, что не представлял своих дальнейших шагов. Что делать дальше я не знал. Сказывалось отсутствие опыта. Одна надежда была на то, что, пока я овладею языком, что-нибудь произойдёт. Мамбу придавит деревом или он провалится сквозь землю, или его унесёт в океан, а может, его разорвёт лесное чудище, пригодное для такого дела. Всякое может случиться при его беспорядочном образе жизни. Я уже чувствовал себя политиком, ещё не успев стать им. Пути назад не было.
Я смирился со своим положением. Но мне не суждено было стать миссионером демократических перемен на острове. Прошло время. Аби родила младенца. Вождь распорядился построить нам новую хижину. К этому времени я мог обмениваться словами и понимать дикарей. Охранники уже не опасались за меня, и частенько я ходил на свои прогулки один, чтобы предаться своим мыслям.
Оставив их возле хижины, я по привычке отправился на берег. Глядя на полоску горизонта, я чувствовал, что глаза мои увлажняются. Там, далеко -далеко, моя Англия. В минуты уединения я общался с прошлым. Но в тот раз я не успел погрузиться в воспоминания. Сезон дождей начался с урагана, который принёс смерч. Я не знал, что стихия может закручивать водяные столбы, упирающиеся в облака. Такой столб вырос у меня на глазах и помчался к берегу, на меня. Сначала я пятился назад, потом бросился к лесу, но успел добежать только до первых деревьев. Ухватившись за одно из них, я прижался к нему изо всех сил и закрыл глаза. Я ничего не видел, только почувствовал, как дерево вместе со мной выворачивает, выдёргивает из земли и уносит вверх, раскручивая, как на карусели. Наверное, если бы я открыл глаза, то нашёл бы свою смерть от неописуемого ужаса, окружавшего меня. Но я и так был как мертвец в пасти стихии. Трудно представить, на какие высоты вознесло меня, вцепившегося в дерево и сколько времени носило над океаном. Даже не помню, было ли мне холодно. Не знаю. Вдруг я почувствовал, что силы, крутившие меня, ослабели. Я почувствовал, что падаю вниз. Так бывает иногда во сне, когда видишь, что падаешь и в страхе просыпаешься, испытывая облегчение. Но я не мог проснуться. Я ничего не мог. Сомневаюсь - дышал ли я вообще в те минуты. Помню только, что удар о воду оглушил меня, словно дерево, за которое я держался, упало на меня, а не в океан, расступившийся перед моей спиной. Он снова спасал меня.
Когда я вынырнул и сделал глубокий вдох, меня удивила спокойная гладь океана. Вокруг не было никаких признаков бури. Солнце клонилось к закату. Первые мгновения испугали меня. Я решил, что оглох от завывания бури. Не сразу я понял, что вокруг стояла полная тишина, нарушаемая только всплесками от моих движений. Дерево было выдрано с корнями. Голые ветки его кроны густыми зарослями торчали из воды. Глянув в ту сторону, я обомлел. Сквозь ветки, вдали, в лучах заходящего солнца на фоне светлого ещё небосклона я разглядел тёмные силуэты с остроконечными очертаниями. Их трудно было с чем-либо спутать. Силуэты кораблей с устремлёнными вверх мачтами. Я закрыл глаза, надеясь, что мираж растает в воздухе, и не будет дразнить меня. Но картина не изменилась. Это были настоящие корабли! Был полный штиль. Паруса ждали попутного ветра. Кораблей было несколько.
Сердце моё учащённо билось. Это был тот случай, когда причиной моего счастья явилось несчастье, обрушившееся на остров дикарей. Даже если бы я умел плавать, то всё равно не смог бы преодолеть расстояние до кораблей. Я начал кричать, не жалея ни своих сил, ни горла, в надежде, что над морской гладью звук разносится далеко. В лучах заходящего солнца я ещё успел заметить, что линия горизонта там, за кораблями, совсем не напоминала морскую гладь своими неровными очертаниями. Там, вдали, чернела полоска берега!
Я продолжал кричать, взывая о помощи. На кораблях загорелись кормовые огни. Вдруг на одном из них мелькнул ещё один огонёк и начал опускаться вниз, к воде. Я закричал ещё громче. В сгустившихся сумерках огонёк не пропадал из виду. Он не увеличивался и не смог бы увеличиться, потому что это был обыкновенный корабельный фонарь, опущенный в шлюпку. Даже когда шлюпка приблизилась ко мне, огонёк стал лишь чуть ярче, но никак не больше. Меня нашли благодаря моему крику, а не фонарю. Вскоре я был в шлюпке. Меня била крупная дрожь, зубы стучали, как в лихорадке. Один из гребцов накинул мне на плечи свою куртку. Другой моряк дал отхлебнуть из фляжки. Горло обожгло добрым глотком джина.
Меня спасли голландские моряки, язык которых не отличался для меня от языка дикарей. Зато они знали английский язык. Корабль стоял вблизи берегов Индии, куда мне довелось попасть не с парусника "Кэтти", а с острова дикарей, про который никто из моих спасителей ничего не слышал. Меня самого моряки приняли за дикаря в моей набедренной повязке.
На этом моя история заканчивается, потому что дальше пошла совсем другая история, в которой нет ничего интересного ни для меня, ни для читателей, которых вряд ли заинтересует судьба уборщика слоновьих клеток. Сейчас, когда я пишу эти строки, проведя жизнь, полную лишений, в скитаниях на чужбине, мне кажется, что там, среди дикарей, моя жизнь протекала бы сытней и комфортней, чем в цивилизованном мире, в который я вернулся.
