Второй после деда по шумности выражения своих чувств была Жучка. Зажатая между дедом и внучкой, она высоко подпрыгивала, удерживаемая с обеих сторон, стараясь при этом преданно заглянуть в отгороженные бородой, задранные кверху дедовы глаза. После каждой дедовой фразы она залихватски подвывала и повизгивала, выбивая по земле нижними лапами приглушенную барабанную дробь. Жучка радовалась вдвойне -и за себя, и за хозяина, причем за себя она позволяла себе радоваться только хвостом, а всеми остальными частями тела радовалась за хозяина.
Другой участник хоровода, кошка, в отличие от Жучки, радовалась не за себя, а для себя. Уж кто-кто, она-то знала, что все хорошее и радостное для хозяев обернется для нее тем же самым, и если это случится не в самих причинах хозяйских радостей (например, хороший удой молока и большой выход сметаны), то уж от их последствий кошке перепадет такое, что заставит ее радоваться не меньше хозяев. Вися в воздухе на руках между бабкой и внучкой, она зажмурилась, болтала нижними лапами и сдержанно-мягко мурлыкала, помахивая хвостом. Не противясь буйству всеобщих радостных эмоций, мысленно она отдалась своим грезам, которые рисовали ей возможные варианты последствий хозяйского счастья. Она видела в своих мечтах деда в оттопыренной от съеденной репы рубахе, который брезгливо брал из миски двумя пальцами ароматную куриную тушку и бросал ей под лавку. Ей привиделась внучка, которая в придачу со своей долей репы совала под лавку кусок желтого масла. Она увидела даже Жучку, охраняющую запасы репы вдали от своей чашки с похлебкой, на расстоянии, безопасном для кошачьего желудка, набитого содержимым этой чашки. Все это уместилось в ее мечтах, обещающих так или иначе беспроигрышные проценты с хозяйской удачи. И кошка не могла не мурлыкать, поддавшись поголовному ликованию и своим соблазнительным предчувствиям.
Неизвестно сколь долго продолжалась бы эта суматошно-хороводная разноголосица, если бы ее не прервал на полу-слове-визге какой-то подземно-заунывный писк, идущий откуда-то из-под ног, в котором не было слышно ни единой нотки радости или хотя бы плохонького, вполсилы, восторга. В ответ на этот писк друзья затихли и замерли. Даже дед мгновенно проглотил готовые вырваться наружу остатки своего "чижика-пыжика" и сморщил шею до привычных размеров. Еще оставаясь во власти своей сладостно-радостной прострации и не желая так быстро расставаться с ней, они стали водить вокруг глазами и выискивать у себя под ногами источник писка, судя по характеру которого, изрядно поврежденный. Однако писк повторился несколько сзади, в стороне, и в нем появилось что-то прощальное. Эта прощальность окончательно вернула друзей к жизни, и они всерьез озадачились судьбой неизвестного страдальца. Еще некоторое время они продолжали находиться под прессом коллективного единения мыслей, чувств и эмоций, поэтому, трезво оценив ситуацию и вновь обретя друг друга в полях своих зрений и сознаний, они были душевно смяты страшным подозрением, что этот прощально пищавший страдалец отнюдь не незнакомец, а наоборот, знаком им во всех мельчайших подробностях, так как они одновременно вспомнили о мышке. О той мышке, без которой сказка про репку неизвестно когда бы еще закончилась. Друзья с ужасом вспомнили, что, когда репка окончательно сдалась и покорно вынырнула на поверхность, они в последнем порыве от неожиданности ухнули назад и дружно повалилась наземь. Этот окончательный штрих всеобщей победы для мышки стал роковым. Дружно вытянув репку, повалившаяся команда так же дружно вдавила мышку в дедовский мягкий чернозем по самые кончики ушей. Первое время она ожидала помощи сверху но, услышав глухие крики, топот и песни, поняла, что надеяться надо только на себя и попыталась выковыряться на свободу. Однако это ей абсолютно не удалось, и она стала попискивать, взывая о помощи. Эта вторая мера сыграла роль SOS-образного сигнала и увенчалась успехом. Благодаря ей мышка была обнаружена и извлечена друзьями из нечаянного плена. Отряхиваясь и отплевываясь, она сразу отправилась к репке и, убедившись в ее целости и неприкосновенности, успокоилась. После этого под недоуменные окружающие ее взгляды мышка деловито стала считать шагами размеры репки, и делала это очень тщательно, что-то прикидывая в уме. Сначала она отмаршировала вдоль репки, с каждым шагом начиная все более проявлять признаки пискливого восторга. Затем она так же измерила репкину талию, обойдя репку вокруг после того, как по ее указанию ничего не понимающие друзья общими усилиями поставили репку вертикально, хвостом вниз. Мышка проявила немышиные способности к устному счету и ловко справилась со своими делами.
Ей нередко приходилось грызть по углам внучкины учебники и потому мышка была буквально напичкана бумажной грамотой, из которой ей особенно запомнились сочные страницы с жирными пахучими пятнами от колбасы, холодца и бабкиных постряпушек. Ее спасители с недоверчиво-подозрительным сопением разной тональности молча следили за ней с чувством, начинающим приобретать все признаки угрюмости в их душах и позах. Вся эта мышиная возня корявым бревном прокатилась по их девственно-волнующим душевным тропкам, которые на дорогах жизни скрываются от глаз за буреломом забот, бурьяном пакостных делишек и чертополохом колючих мыслей, и на которые в редкие минуты хочется вернуться, разбросав все накопившиеся за спиной заросли и завалы.
Репка неожиданно дала своим пленителям эти редкие минуты, течение которых в песочных часах сиюминутной вечности так же неожиданно перекрыла мышка своей беспардонной возней на фоне репки. Репочные единомышленники на глазах становились снова такими, какими привыкли их видеть соседи, близкие и сослуживцы по огороду. Первой вскипела всей шерстью кошка. Мысль о том, что этот шустрый мохнатый пирожок без теста, эта серая личность, эта жирнокнижница недавно тянула ее за хвост, зубной болью хлестнула щуплое кошачье сознание и знаменитый кошачий эгоизм. Лапы кошки стали передвигать ее поближе к мышке, которая успела разглядеть в кошачьих глазах самое дно знакомого ей океана ненависти, грозившего мышке девятым валом, пупырчатым языком и острыми зубами. Мышка знала, что в такие минуты медлить нельзя. Она серой молнией метнулась к репке, вскарабкалась наверх и, уткнувшись носом в ее зрелую кожу, пропищала: "А ну-ка все назад! Или я закусаю репку, узнаете тогда, что такое заразная мышиная болезнь!". Оказалось, никто не знает, что это за болезнь, но на всякий случай дед схватил кошку зашкирку и изолировал от компании и мышки, усадив на плечо. Кошка трепыхалась и шипела: "Пустите! Не могу! Она меня за хвост тащила! Я ее мигом от всех болезней вылечу!" В ответ на это мышка смело хихикнула, чувствуя спасительную силу своей угрозы, и сказала: "Полно тебе, соседка, хорохориться. Вспомни-ка лучше, кого ты сама тащила за хвост и умоляй деда, чтоб он тебя не очень скоро вернул на землю". От этих слов кошка непроизвольно прижала хвост к дедовой шее, а Жучка, встрепенувшись, пристыжено покраснела под корнями своей шерсти и стала нетерпеливо царапать землю передними лапами, словно уже сдирала скальп с кошачьей спины. Сейчас, отдохнув от своих двойных радостных переживаний, Жучка никак не могла понять каким образом она допустила, что кошка оказалась у нее за спиной и, воспользовавшись этим, вытворила над ней такую хвостопакостную штуку. И это кошка, убегающий хвост которой она видела каждый день и который до сих пор был для нее недосягаем!? Жучка на брюхе подползла к дедовым ногам, пустила слюну на его более новый лапоть и с волнительной хрипотцой в голосе стала просить: "Деда, отпусти кошку, отпусти ее". Другие слова напрочь вылетели из ее головы, продутой сквозняком мышиной насмешки. Теперь Жучка была уже в состоянии осознать, что явилось причиной лишения неприкосновенной части ее обшарпанного, видавшего виды и чужие зубы, хвоста. Поддавшись благородному порыву единения сил и мыслей на достижение хозяйской цели, Жучка просто забыла о себе, считая, что так же поступают и другие, призванные дедкиным кличем под знамя репкиного хвоста. Ни минуты не раздумывая, Жучка отдала бы и свой хвост, и свою небогатую кудлатую шерсть, увлеченная атмосферой всеобщей огородной целеустремленности. Однако теперь все повернулось таким боком, что цель достигнута, страсти утихли, эмоции улетучились, а всем в глаза лезет поруганный жучкин хвост. Ей даже показалось, что он стал чуть длиннее, растянутый двойной тягой кошки и мышки.
