Зарубин протянул свой стакан Василию.

– Перебора не будет?

– Мой перебор до завтрашнего утра. Развязал маленько, чтобы от вольной жизни сразу не задохнуться. Что, другого стакана, что ль, нет?

– А я из горла, – серьезно отозвался Зарубин. – На правах хозяина. Насчет вольной жизни – согласен. Её сейчас лучше мелкими глотками потреблять.

– Осторожно или поменьше? – заинтересовался Василий.

– И осторожно, и поменьше. Чтобы не захлебнуться большими возможностями.

– Точно, возможностей сейчас по горло, – Василий одним глотком выпил вино. – Несерьезный напиток, – сказал он, посмотрев на дно стакана. – Баловство. Церковное? – спросил он у отца Андрея.

– Самое что ни на есть мирское, – улыбнувшись, сказал тот и сделал глоток, пробуя.

– Действительно – аромат.

– Ароматов у них там хватает, – сказал Василий, поглядев на бутылку. – Не знаешь, то ли нюхать, то ли блевать бежать. Особенно, когда фугас метрах в пяти и кишки на деревьях.

– Все у тебя? – тихо спросил Зарубин.

– Начать и кончить, – сказал Василий неожиданно трезвым голосом. – Поговорить надо.

– Надо, – согласился Зарубин. – Даже очень. Только в абсолютно трезвом виде.

– Это у меня камуфляж… – Василий правой рукой очертил свою фигуру. – Для тех, кто меня на халяву взять рассчитывает. Насчет соображать – в полном порядке, не сомневайся. Так, расслабился слегка… Причин много.

– У меня их тоже не меньше. И тоже сейчас не в форме. Поэтому говорить будем поутрянке, без соплей и перегара. На полном серьезе. От этого разговора у нас с тобой вся дальнейшая жизнь обозначится.

Желваки на скулах Василия закаменели. Он долго молчал, сжимая и разжимая кулаки, наконец выдавил: – Не держал бы я тебя, Роман Викентьевич, за настоящего мужика, другой бы разговор у нас получился. За мать большая тебе благодарность. Пойду… – Он встал. – Только один вопросик все равно имеется. Чтобы душа в норму, а то заснуть не смогу… Кричали, говорят, вы с Иваном друг на друга. В последний раз когда… Чтобы Иван закричал на кого, много надо было. Очень много.

– Был у нас разговор, – помолчав, сказал Зарубин. – Можно считать, действительно последний. Только безо всякого крика. Карту он у меня на Дальний участок просил. Вертолет не глушили, слышно плохо, со стороны могло показаться, что кричали. Как я соображаю, тебе такую полуправдивую информацию со смыслом подсунули.

– Дал?

– Карту? Нет.

– Пожалел, что ль?

– Об этом завтра. Разговор долгий.

– До завтра еще дожить надо, – не согласился Василий. – Здесь как? Закон – тайга, прокурор – медведь. А Бог у нас еще не каждому помогает. Видать, на всех силенок не хватает. Или нагрешили на сто лет вперед. Так, гражданин священник? – повернулся он к отцу Андрею. – Вот и приходится теперь самим управляться.

– Как мы о Боге, так и он о нас, – не выдержав, вмешался в разговор Олег.

– Дьякон, что ль? – покосился на него Василий.

– Кому дьякон, кому пономарь, кому Олег Викторович.

– Понятно, – согласился Василий. – Ты, Олег Викторович, знаешь хоть, с какого конца оно заряжается? – Он кивнул в сторону стоявшего под рукой у Олега ружья. – Отодвинь подальше, а то, неровен хрен, пальнешь с перепугу не в ту сторону.

Олег дернулся было ответить позабористее, но Зарубин положил руку ему на плечо и слегка прижал к скамье: сиди, мол.

В это время Кармак снова заворчал, но не зло, как прежде, а словно давая знать, что подходит кто-то знакомый. Зарубин торопливо поднялся с явным желанием выйти навстречу и предупредить чье-то нежелательное появление, но женский голос, раздавшийся из темноты, остановил его.

– Мужик нынче пошел – ни встретить, ни пригласить… Приходится слабому полу самостоятельно инициативу проявлять. Крапиву бы повыдернули, хозяева, обстрекалась вся…

Из темноты возникла Надежда Домнич. В блестящем нарядном облегающем праздничном платье она настолько не совпадала с окружающей обстановкой, что человеку, не знакомому со здешними людьми и обстоятельствами, появление её в таком месте, таком виде, да еще в такое неурочное время, могло показаться не только неожиданным и экзотичным, но и несуразным, поскольку подыскать ему какое-нибудь подходящее объяснение так вот сразу было весьма затруднительно.

Отец Андрей торопливо накрыл свои голые ноги одеялом, Олег поставил на стол так и не пригубленный стакан с вином и даже отодвинул его от себя, словно взял по ошибке. Василий прищуренными злыми глазами уставился на сверкающее чудо, не то не узнавая, не то не решаясь узнать. Зарубин неловко застыл посередине комнаты, придерживая за ошейник потянувшегося к Надежде Кармака.

– Ого, сколько вас тут, – приглядевшись после темноты, сказала Надежда. – Один одного лучше. Может, пригласите одинокую и пока еще симпатичную женщину в свою компанию?

Она перешагнула порог и остановилась перед Зарубиным.

– Ну что, заходить или уходить?

– А мы не ждали вас, а вы приперлися, – не утерпел Василий, кажется, окончательно разобравшийся, кто пожаловал.

– Про себя, что ль, Васенька? – не спустила Надежда и уверенно уселась на скамейку рядом с Олегом, который неловко подвинулся и чуть не уронил ружье.

– Обо мне пускай теперь твой мужик частушки исполняет, – хмуро огрызнулся Василий.

– Так они с Чикиным уже во всю их распевают, – с готовностью продолжила пикировку Надежда. – Мой – чтобы твоего духу в ближайшее время тут не было, Чикин – будет сделано, к исполнению принял.

– Пусть попробуют, – с затаенной угрозой сказал Василий.

– А наш Чикин, Васенька, пробовать не любит. Забыл, что ли? У нас, у ментов, как? Сначала сделаем, потом думать начинаем.

Зарубину, завязавшийся между неожиданно заявившимися гостями разговор, судя по всему, был неприятен.

– Значит так, – сказал он, забирая у Надежды стакан с вином, который она уже поднесла ко рту. – Отец Андрей ночь не спал, да еще дорога наша, сами знаете…

– Так вы, значит, поп наш будете? Ой, как интересно! Такой еще молодой, красивый. Бабоньки наши со своими грехами теперь к вам очередь занимать будут. Чур, я первая. У меня грехов – за ночь не перескажешь. Как считаете, простит меня Господь или еще хуже накажет? – ерничала Надежда, глядя почему-то не на отца Андрея, а на Зарубина.

– А то он тебя не наказал, – не выдержал Василий.

– Тебе, Васенька, домой лучше по берегу подаваться. Или задами. Слух был, у магазина тебя старые знакомые дожидаются. Бондарь уже всем собакам рассказал, что ты к его бабе полез. Быстро ты огляделся. Оголодал, видать. Так у нас в поселке одиноких баб девать некуда. Любаша, правда, ничего не скажешь, при достоинствах, есть за что подержаться. Грубая только. Моего так «приложила» – месяц согнувшись ходил. Я не выдержала, поинтересовалась: «Чего ж она так-то? Не удовлетворил, что ль?» Молчит, морду воротит.

– Неплохая ты девка была, а такой сукой стала! – сорвался Василий.

– Ты со мной еще в баньке не мылся, чтобы такие выводы делать, – все еще улыбалась Надежда. – И не придется, не надейся. Я вот все Романа Викентьевича соблазнить пытаюсь, а он никак. Предпочитает гордое одиночество.

– Мотай отсюда! – сказал Василий.

Надежда, прищурившись и не переставая улыбаться, смотрела на него снизу вверх.

– А помнишь, Вася, как мы с тобой на выпускном вальс танцевали? Потом ты меня на речку уговаривал, в лодке посидеть. Так и не вспомню, сидели мы тогда, нет? Вроде не получилось ничего.

Она с нарочитой веселостью рассмеялась, и Василий, не выдержав, круто повернулся и вышел.

– Пойдем, – сказал Зарубин Надежде.

Она медленно поднялась и протянула руку хозяину. Только сейчас стало заметно, что она сильно пьяна.

– Веди меня, я вся твоя…

– Мужики, не спите, – сказал Зарубин. – Вернусь – договорим.

– Спите спокойно, – помахала рукой Надежда. – До утра не отпущу.

Зарубин перехватил её руку и вывел из летника.

– Еще больше удивитесь, – сказал Олег вопросительно смотрящему на него отцу Андрею. – Капитан районного отделения милиции, жена директора коопзверпромхоза, вдобавок ко всему любимая и единственная дочка бывшего начальника коопзверпромхоза Шабалина. Помните, мы его, выходя из церкви, повстречали? Делает вид, что влюблена в Романа Викентьевича, а, по-моему, они её специально засылают – разузнать, что и когда.