Парень растерянно смотрел то на сержанта, то мимо него. И было видно, что он беспомощно ищет слова, которыми можно было бы отгородиться, защититься от беспощадности слов Мещеряка.

– И вообще… – начал он нерешительно.

– Ты бы свои портянки посушил, – сказал Мещеряк, стараясь помочь парню избавиться от неловкости и растерянности. – Ты ещё молодой, и портянки носить не наученный. Вроде, тряпки смрадные – хуже некуда, а на войне родную мать заменяют.

Он замолчал и долго возился с грязными лоскутами, стараясь разложить их под палящими лучами солнца. Но устав от томительного молчания, спросил:

– И где ж остальные ваши десантники специальные?

– Я на станцию вернулся… Там только горелые вагоны. Даже ни одной собаки… Фашисты всё разбомбили… За километр гарью несло.

– Моли Бога, что они тебя не застрелили.

– Кто?

– Старшина… И те двое.

– Меня? – удивлённо спросил боец. – Товарищ старшина? Да я у них за политрука был. И, вообще… Товарищ старшина наш… детдомовский.

Снова наступило неловкое, тягостное молчание.

– Ты самих немцев живыми хоть видал? – осторожно

поинтересовался Мещеряк. Он поджал под себя левую ногу и принялся деловито расчёсывать кожу между пальцами.

– Нет, – спокойно ответил Бесфамильнов. – Они надо мной… Первые два дня, пока я шёл… летали. А вчера никого не было. Даже в небе.

– Не до войны немцу вчерась было. Видать, им аванс, или получку выдавали. Дюже занятые. – И сержант уже серьезно по-отцовски спросил: – А если бы они тебя углядели и шлёпнули, шпана безусая!?

– А зачем я им один? По одному из пушки стрелять никто не будет. Это всем известно.

– Это тебя в твоём детдоме так научили?

– Вы, товарищ сержант, что?.. Кино «Чапаев» не смотрели?

– Счастливчик ты, Шура. – Мещеряк хмыкнул отрешённо. – В рубашке народился… А я каждое утро в землю зарываюсь, как тот крот, и оттуда волком скалюсь: или нету кого кругом. Всё больше голову в бурьяне держу. – И, вытянув ноги, осторожно сказал: – А, может, у тебя ещё чего найдётся пожевать… Ну, кроме сухарей.

– Каша, – ответил Бесфамильнов. – Целая банка.

– Богатый, – радостно сказал Мещеряк. – Прямо тебе, непман! Зачнёшь есть и мёд, когда голод проймёт. Давай! Уже и обедать пора. Солнце, вона, как припекает. – Он лёг на живот и стал смотреть на парня просящим взглядом.

– Кашу – вечером, – деловито сказал Бесфамильнов. – Нам надо ещё дня два продержаться.

– Что-то важное станется через два дня?

– К своим придём.

– А каша какая?

– Гречневая.

– С мясом?

– Как положено.

«У танкиста взято…– сержант тяжело и печально вздохнул, – и вашему десанту в мешок положено». – И попросил:

– Так, может, сухарь ещё один дашь?

Бесфамильнов достал из мешка сухари и, переломив один, половину протянул сержанту, а вторую вставил себе в рот.

– А вот у нас на финской, – сказал Мещеряк, откусывая кусочек, – так только одни шпроты были. Ни хлеба, ни соли… Только шпроты сучие. Я от них очень животом маялся… От их бы сейчас сюда, миленьких.

Сержант съел, запил из фляги и, протягивая её бойцу, спросил:

– У тебя закурить, случаем, сынок, не найдётся?

– Я не курю.

– Жалко.

Он поднялся тяжело, встал возле куста и принялся обрывать ягоды шиповника. Сорвав, ногтем большого пальца разломил красный шарик. Выковырял зёрнышки, а мякоть отправил в рот.

– А пулемёт как вы катили? – вдруг спросил Бесфамильнов, словно пытался докопаться до какой-то главной для себя истины. Встал на колени возле пулемётного колеса и попробовал открыть крышку патронника.

– Да кто его в одиночку по степу волочить станет? – ответил сержант, разжёвывая звуки вместе с ягодами. – Его нести – самое малое, три человека требуется. Один – лафет за спиной на себе… Двое… – И вскрикнул возмущённо: – И кто это так с оружием обращается! Где тебя учили!? Только не лапай гашетку! – Присел, выдернул из пулемёта ленту. – И что вы за десант такой, что не умеете с таким пулемётом обращаться? Гляди, как надо… Он проще лопаты… Только дюже часто патрон перекашивает.

– А где же остальные? – перебил парень.

– Какие остальные? – удивился Мещеряк.

– Ну, вы же один не могли его сюда принести.

– А ты всё меня проверяешь? Да я ночью на него наткнулся, как слепой конь на колоду. Бросили его тут… Гляди сюда! В жизни и на войне пригодиться. Аккуратненько закладываешь патрон как раз против дырки. А другой, чтоб рядочком лежал. Как близнятки. Закрываешь патронник… и давишь на гашетку! Я давно уже не пулемётчик. После финской – уже связист. Старший, куда пошлют. При офицере связи прикреплённый. Катушки от штаба полка в роты тягал. Вот тут, Шура, надо было немецкую разведку сильно бояться. – Он выплюнул изжёванные ягоды, встал и наполнил рот новой порцией. – Сколько она наших хлопцев переловила. Найдут провод, перекусят, а сами в кустах, рядом, залягут ожидать. Комполка или начштаб хватятся телефон крутить, а он мёртвый. Сразу бойца из отделения связи выкрикнут. «Бегом марш восстановить!» Добегает несчастный до места разрыва… И нету больше человека… А меня Бог миловал пока. – Он глянул в лицо парня, надеясь увидеть в его глазах понимание. Но тот смотрел отрешённо на пулемёт и, казалось, даже не слышал сержанта.

– Сволочи! – процедил сквозь зубы Бесфамильнов. На его круглом лице заметно взбухли желваки, а ноздри стали снова нервно вздрагивать. Его душа рвалась на части.

– Кого это ты так? – удивлённо спросил Мещеряк и повернулся всем корпусом к парню.

– Все! Оружие побросали – и по кустам!

– Да ты не кипятись, Александр, – стараясь успокоить парня, сказал сержант. – Ты лучше шиповника пожуй. Врагов можна и оружием, и без оружия сничтожать. Главное, найти нужного врага… Мы с тобой полежим под этим кустом до вечера и пойдём. А пулемёт пущай тут гниёт. Без него до своих быстрее добежим. Там…Там другой дадут.

– Как это – гниёт!? – выкрикнул парень. – Это же оружие!

– А если б мы с тобой надыбали около этого шиповника? Замаскированную…

– И ёё взяли бы обязательно… Как учили? Оружие не бросать.

Мещеряк хмыкнул и искоса поглядел на красноармейца.

– А ты знаешь, какая она – гаубыца.

– Оружие такое.

– Вот, мы пойдём вечером, найдём гаубыцу. Тут этого барахла сейчас, как блох на собаке. Ты этую железяку через фронт перетянешь. Она тебе заменит документы, какие надо показывать политрукам-особистам. За неё тебе орден прикрутят… – И спросил: – Может, у тебя, случаем, зеркало есть?

– Для чего мне ваше зеркало? – с удивлением спросил парень. – Я – девка какая?

– Жалко.

Мещеряк забросил в рот несколько ягод шиповника, снова принялся поправлять гимнастёрку, которая выбилась из-под ремня, пока рвал ягоды.

– А вот вы точно, как девка, – сказал боец. – Всё время прихорашиваетесь. Девки юбки всё время дёргивают, а вы гимнастёрку. – И ухмыльнулся насмешливо себе под нос. При этом лицо снова озарилось радостной улыбкой. – Может, у вас ещё и одеколон имеется?

– Адикалон? Это ты угадал, – смущённо ответил сержант, словно его застукали за непотребным занятием. После замечания бойца плечи у него безвольно опустились: он действительно стал напоминать невысокую, очень круглую, полную в талии женщину, одетую в военную форму. Только чёрная грубая щетина, битая сединой, выдавала мужика. – Если б был адикалон, то я б у тебя его на сухари выменял. Они из твоего мешка на всю степь пахнут.

– Зачем мне одеколон?

– Молодому адикалон завсегда нужный. Если б мине этот клятый адикалон, когда я таким безусым был, то и жизень моя совсем по другой колее покатилась бы. – Мещеряк выплюнул очередную порцию жвачки, улёгся на живот около пулемёта, подставив спину жаркому солнцу. Выдернул из земли серую травинку, принялся грызть, перекидывая из одного угла рта в другой. – На сладкий запах самые красивые мотылёчки-бабочки прилетают. До яркой бабочки руки сами тянуться. Капустниц рябых каждое лето кругом море. И никому до них дела нету. А прилетит какая цыганочка… Крылья – как тая бархатная юбка, переливаются… Глаз оторвать – сил никаких нету…