Парень осторожно отложил трехлинейку, взял тонкими, длинными пальцами свёрток неловко дёрнул за конец нитки. Она развязалась, и ему на колени упал десяток фотографий молодых женщин.
– От у этой я и был, как немец попёр, – сказал Мещеряк, взяв одну карточку и следом подбирая другие. И продолжая улыбаться, спросил: – У тебя пожрать имеется чего-нибудь?
– Фамилия как? – Парень, не слушая, внимательно разглядывал увольнительную.
– Или ты читать не наученный? Младший сержант Мещеряк, Матвей Самсонович. Рождения девятьсот первого. Правда, про это там не зазначено. Ну, это так… Проверяй, проверяй! До ночи далёко.
– Я имею право всех проверять. Всех незнакомых и подозрительных, которых встречу, – авторитетно заявил парень. – И почему увольнительная не на машинке напечатана, а карандашом
написанна?..
– Карандашом? – озадаченно спросил Мещеряк. – Зато печать настоящая… А ты сам-то кто такой будешь? – С деланным любопытством начал разглядывая петлицы своего нового знакомого. И подумал: – «Если бы хоть энкэвэдист задрипанный… Так тогда, понятно, выкладывай без разговору… А то лошадник вонючий. И сразу – докýменты». – И добавил: – Форменка на тебе вроде как парадная, начальственная… Точно, на какую выставку привезли… А где ж твой конь, кавалерья?.. Шашка?..
– Мы – не кавалерья! – жуя губами воздух, выдавил
боец. Губы его плотно сжались и исчезли с лица. – Мы… – Он долго молчал, глядя то в песок, то в бумажку, о чём-то раздумывая. – Я из специального десанта.
– Так у вас и харчи должны быть специальные. Я тоже был в десанте… Целую неделю. Как на Финскую забрали… Сразу в десант назначили. В лыжный. И тоже новенькую форму выдали… А со мной в роте такие, как ты, молодые были. Из Ташкенту. Это очень далёко… Мы, вот, с тобой говорим, а они ничего не понимали. Ой, как же они радовались новым ладным галехвам. В такой одёжке на фина идтить удобней… Вот только снегу они, ни в жизень, не видали, не то, что лыж. А им на сапоги эти длинные деревяшки примотали… и в атаку.. – Мещёряк вздохнул тяжело. – Их всех поубивало, хоть и в новых штанах были… – Помолчал и добавил: – А я для десанту не подошёл. Сильно старый для десанту… А, вот, харчи в десанте… да… От там харчи!. А теперь, видишь, до чего дожились. В степу стало тесно и на брюхе пресно. Я свою воблу давно закончил… Даже кости пережевал. Давай пожуём, если есть. А то с голоду помру. Уже двое суток ничего не ел.
Красноармеец вернул документы, развязал вещмешок, деловито порылся внутри и достал оттуда что-то похожее на прямоугольную коробочку, завёрнутую в белую тряпочку. Положив это себе на левую ладонь, пальцами правой осторожно распеленал свёрток. Там оказались, сложенные стопкой, пять коричневых сухарей. Парень осторожно, точно держал что-то очень хрупкое, протянул руку с едой к лицу младшего сержанта.
– Все можно? – спросил Мещеряк с опаской.
– Лучше один, – ответил боец.
Мещеряк схватил два кусочка, но второй сразу положил на стопку, делая вид, что это у него вышло совершенно случайно. И принялся жадно жевать. Сухарь оказался сладковатым, пропитанным ванилью.
– А как же тебя зовут, хлопец? – спросил он, хрустя сухарём.
Боец посмотрел на сержанта удивлённо, но отвечать не стал.
– Сперепугу имя забыл? – улыбаясь, поинтересовался Мещеряк.
– Александр.
– Ну, спасибо тебе, Александр, что ты мине встретился. Сержант бросил на парня благодарный взгляд, и снова усмехнулся мимо своей воли. Детская неуклюжесть и напускная настороженность бойца вызывали улыбку. – От голодной смерти спас меня, считай. Сухарь у тебя, прямо, невеста. Сладкий и пахучий. Хочется… и всё мало… А ты чего не ешь? Не голодный?
– Рано, – ответил боец, стеснительно отводя глаза.
– Так ты хоть воды попей. – Ему хотелось как-то особо поблагодарить парня за сухарь. Снял с пояса флягу, обшитую шинельным сукном, отвернул белую крышечку и протянул.
Тот, сделав несколько глотков нехотя, вернул стек
ляшку3. Затем аккуратно запеленал сухари и положил свёрток в вещмешок.
– Ну, я, малость, посплю. – Сержант поднялся во весь рост и взялся одергивать полы гимнастёрки, расправляя под ремнём складки. – А ты посторожи.
– Спите, – ответил парень, выказывая полное безразличие. Встал на колени и принялся внимательно разглядывать пулемёт.
– Если кто появиться – сразу меня буди, – сказал Мещеряк, зевая. – Мы с тобой теперь, вроде, как пулемётный расчёт. Ты будешь… С пулемётом можешь управляться? – И заметив, как от неловкости на лице парня дрогнули брови, добавил: – Вторым номером. А по инструкции надо три.
Он опустился на колени, подлез на четвереньках поближе к корням шиповника, чтобы укрыться большим куском утренней тени, и улёгся, подложив под голову коробку с патронами. Расстегнул пуговицы на гимнастёрке и подставил грудь набегающему из степи лёгкому ветерку. В воздухе, который начал пропитываться утренним зноем, пахло перегретой землёй, перестоявшими чабрецом и полынью, и, как ему почудилось, даже песнями кузнечиков, что звучали монотонно и оттого, сладко убаюкивающе, в столь ранний час. Под аккомпанемент однообразной песни он закрыл глаза, и ощутил, что из его уставшего тела стали уходить тревога и страх. Тот самый страх, который шёл всё время рядом с ним, как росомаха, преследующая раненного зверя, не позволяя забыть, что он совершенно один в зловещем, воюющем мире.
«Сейчас высплюсь добряче, – подумал Мещеряк. – Теперь не страшно. Хлопец добрый. Сухарь не пожалел, кавалерья… Молодец. И правильно… Для чего сразу два?.. А вечером ещё пожуём…»
Силы оставляли его. Не имея возможности сопротивляться, проваливался в сладкую тёмную пропасть.
– А вы – пулемётчик?
Сержант вздрогнул и сел. Иголки шиповника больно впились в голову. Минута, которую он спал, показалась вечностью.
– Кто идёт!? – На лице застыл испуг.
– Я спрашиваю – вы пулемётчик?
– Тьху на тебя! Напугал! За три года, пока на войне – я и пулемётчик, и шофёр, – нехотя ответил он. – Захочешь остаться живой – научишься двух зайцев догонять. Так ты сторожи, а потом я тебя сменяю. Только гляди не засни.
Накрыл глаза пилоткой и провалился в сон.
* * *
Мещеряк проснулся…
Солнце уже добралось до зенита. Тень от куста уползла в сторону. Вокруг плавала всё та же тишина степного стрекотания, только жара стала сильнее. Он зевнул и сладко по-детски потянулся, заламывая руки за голову. И в это же мгновение, словно вернувшись из небытия, уселся и начал лихорадочно поправлять гимнастёрку, как нерадивый боец перед командиром.
– Шура!? – тревожно спросил Мещеряк.
Боец спал возле пулемёта, свернувшись калачиком. Вещмешок он подсунул под голову, винтовку прижал к груди, обхватив руками и ногами.
«От тебе и часовой, – ухмыльнулся сержант. Он ещё раз потянулся с наслаждением. Встал, сбросил на землю ремень и, запустив под гимнастёрку руки, неуклюже принялся поправлять нательное белье, беспрерывно цепляя косым взглядом спящего бойца. Закончив, резким движением подтянул штаны и одёрнул гимнастёрку. – Пусть спит».
– А вы куда собираетесь? – раздался певучий голос за спиной.
Мещеряк вздрогнул от неожиданности.
– Надо, на всякий случай, оглядеться кругом, – выдавил он из себя, и остался стоять в нерешительности. – А то пока мы спали, может, немец нас окружил. Только и ждёт, когда мы из-под куста выскочим.
– А я и не спал вовсе, – сказал парень.
– Тогда ложись. А я покараулю.
Сержант поднял с земли ремень, затянул на выпирающем животе и долго возился с гимнастёркой, раскладывая складки веером на спине. Заметив, что боец пристально следит за его действиями, спросил:
– Ты чего на меня глядишь, как кот на мышу?
– Вы – младший сержант, а соврали, что сержант, – ответил парень, словно пропел. И в его словах была слышна обида обманутого ребёнка.
– Так и я ж тебя должен проверить, – смутился Мещеряк, пойманный на нелепой лжи. – Хитрость, можна сказать, военная. Младший сержант – разве это чин? – продолжал он, пытаясь хоть как-то оправдаться. – То самое, что боец, только уже командовать одним человеком имеет право. А если б ты, вдруг, с кубарями? Или аж со шпалой? Ты прикажешь – я сразу должен исполнить. Как по уставу положено. Ну, на всяк случай думал… дай, назначу себя сержантом. До того момента, как развидняться начнёт… А теперь и, взаправду, выходит, что я тебе командир…– Громко высморкался, вытер нос тыльной стороной ладони, весело улыбнулся, и заглянул в глаза парня. Голубые светлячки светили холодным блеском недоверия.
