– Эээ, минуточку. Надо сначала определиться, кто есть ху… – отстранился я. – Вы… ты… и вправду священник?
– Иеромонах отец Иоасаф, настоятель одного из подворий Санкт-Петербурга, позвольте представиться.
– Иеромонах, то есть чёрный монах?
– Уже да, два года назад принял третий постриг.
– Ни фига себе. А это какое звание, если на военный лад перевести, для тупых и недалёких в церковной иерархии?
– Полковник, как минимум.
– И как мне вас теперь называть?
– Ты достал уже! Чего напрягся, попа первый раз видишь? Для тебя я был, есть и буду Лёша Шапкин. Ну разве что на людях, когда я в одеянии, не матери меня, пожалуйста. Так нальёшь зелья какого-нибудь, с устатку?
– А тебе пить можно?
– Всё, я понял. Издеваешься. Мстишь за аэропорт. Сволочью был, сволочью остался…
– Ну, так и быть – целуй, но смотри, не доверяю я вам, ксендзам… в свете последних тенденций в церкви.
– А это не у нас, это у католиков содомия сплошная, мы в РПЦ не такие, – захихикал иеромонах.
За столом Лёша хорошо поставленным голосом артиста-проповедника поведал о жизненных перипетиях.
– Ну о моей театральной карьере ты наверняка знаешь. Не буду останавливаться, скажу только, что там я быстро всего добился, получил «заслуженного», и уготовано мне было, согласно моей фактуре, всю жизнь играть дурачков да Бабу Ягу. Ну, может, под старость, если бы повезло, Короля Лира дали сыграть. В театре сплошной террариум и серпентарий, все едят всех, да и девяностые начались – ни сьемок, ни ролей, ни денег. С женщинами, как сам помнишь, у меня как-то не складывалось никогда. Нет, были, конечно, даже ребёнок на стороне есть, но… им подавай богатых или хотя бы видных, а я… я – мелкая копия Милляра. Но я хочу внимания, хочу, чтобы все мне поклонялись.
– Погоди, так религия – это твоя персональная сцена? Поэтому в попы подался?
– Нет, конечно. К Богу я шёл долго. Бросил театр и уехал в дальний монастырь, три года послушником, поступил в семинарию, совершил постриг, получил первый сан, но на приход не пошёл, стал келейником у епископа. Я ж звезда – мне и путь нужен звёздный, быстрый. За пару лет стал ему незаменимым помощником, даже иногда решал мелкие вопросы своей волей, конечно, с благословения. Скоро заслужил авторитет у братии. В итоге получил от епископа хороший приход, сейчас заканчиваю духовную академию, лично знаком с патриархом. На то, чего я добился за десять лет, многим жизни не хватает.
– Сильно! Лёш, скажи, а что за орден у тебя на рясе висит, не похож он на церковную или гражданскую побрякушку?
– Чечня, две командировки.
– Ох, ни фига себе, так ты же не можешь воевать, ты же священник?
– А кто солдатиков окармливать будет, в России нет института капелланов, вот и напросился на войну, хоть и страшно там до ужаса. Но как-то пообвык там, эта работа – исповедовать умирающих солдат да благословлять на ратную битву – очень угодна Богу, да и почетна среди священнослужителей. Сейчас служу в Питере, но планов дальнейших – громадьё. В общем, я ведь сюда не только отдыхать – повидаться приехал. Хочу почву провентилировать. Наверху есть мнение – приходик здесь открыть, наш РПЦ-шный, пока Зарубежная Православная Церковь не влезла. А я уже давно на покой хочу, в тёплую спокойную страну, сам себе хозяин, все тебя любят, все ручку целуют… да доход здесь неплохой видится. Как, одобряешь такую идею?
– Ну почему же не одобрять, дело хорошее, правда, сомневаюсь в реализации. Мальта – очень католическая страна, они другие конфессии сюда не пускают. Да и православных здесь не много.
– Ну тут дело больше политическое, это решать на уровне руководителей государств и церквей будут, нам только почву подготовить, идейку кому надо в голову закинуть, да помелькать здесь в чёрном греческом одеянии. Видел, как меня в аэропорту принимали?
– Могу с Послом России свести разве что, в другие инстанции я не вхож, да и не сильно хочу.
– Боже! Да это вообще супер, я даже не чаял на приём к послу попасть, а ты тут тоже времени не теряешь, говори, чего вы с властью мутите?
– Ничего, земляк он мой, знакомы ещё с Севера. Сейчас позвоню, встретишься. А мы с ним просто выпиваем изредка да анекдоты травим.
– Песен-то наших училищных петь будем, не разучился играть?
– Вроде нет, вечером девушка придёт, разгуляемся.
– Точно, ты ж разведён теперь, а что за девушка, как мне себя вести с ней?
– Как отец Иоасаф, конечно. Золото можешь не надевать, но подрясник уж будь добр.
– Нельзя мне ругаться, грех, но какой это отдых выпивать и песни петь в одеянии, да ещё в такую жару?
– Ручку поцелуешь, разрешу снять…
– Вот скотина злопамятная, прости Господи! А если на то пошло, то у меня тоже обида на тебя есть. Помнишь, на втором курсе ты завалился ночью ко мне на съёмную квартиру с двумя подружками и парой бутылок мерзкого, польского «Cinzano»?
– Как такое забудешь. Классно было же…
– Это тебе было классно. А ты забыл, как завалил обеих на мою кровать и устроил там вакханалию, а я вынужден был вертеться в углу на полу, слушая ваши развратные хихиканья? Вот, может, тогда ты подорвал во мне веру в себя, как мужчину…
– Э, я прекрасно всё помню, мы тебе не раз предлагали присоединиться. Ты отнекивался и скромничал. Где тут моя вина? Сам понимаешь, тут дамы выбирают, к кому в постель прыгать, это же приличные студентки были, не шлюхи какие-нибудь.
– Но моральную травму ты мне нанёс, друг называется, мог бы привести их и свалить…
– Ну, ты красава, а ключ от квартиры, где деньги лежат, тебе тоже надо было отдать и свалить? И потом, если этот случай так повлиял на тебя, так, значит, я и явился главным стимулом для твоего обретения Бога. Благодарен должен быть.
– Да, ладно, шучу, конечно, просто вспомнилась жизнь наша студенческая. Ох, куролесили… Но, если серьёзно, покаяться я перед тобой должен. Есть грех на мне. Помнишь, у тебя пропал второй том Михаила Чехова, редкое издание, как раз с описанием его системы работы над образом через психофизику актёра?
И тут Лёша, аккуратно выйдя из-за стола, на полном серьёзе бухнулся на колени, ударил земной поклон и перекрестился.
– Прости меня, Станислав, грешного, каюсь, я украл его. Украл и не признался. Да всякие гадости мелкие за спиной иногда позволял себе говорить. За это тоже прости. Примешь мое покаяние?
– Конечно, приму. Про гадости я знал, конечно, да и сам этим грешил. Ты тоже меня прости.
– Вот и ладненько. Официальная часть закончена. Мы с тобой чисты перед Богом теперь. Поцелуемся?
– Одно у вас, попов, на уме – лобзания. Ладно, но в первый и последний раз.
Утром в воскресенье иеромонах Иоасаф неожиданно появился из своей каюты в полном монашеском одеянии: идеально пошитая по фигуре шёлковая чёрная ряса, клобук, наперсный крест из жёлтого металла. Жидкая бородка была тщательно подстрижена и расчёсана.
– Одевайся прилично, батюшка Станислав, в церковь идём, на службу. Воскресенье – Господний день.
– Где же мы тут церковь-то найдём, Отец Иоасаф, нет на Мальте православного прихода, даже молельного дома нет, раз в месяц приезжает из Палермо наш поп и окормляет немногочисленную паству в какой-то квартире. Некуда нам идти.
– Тёмен ты, сын божий. Тёмен и сер. Для разговора с Господом не важна конфессия или религия, Бог един и Бог в сердце твоём. Вратами к Богу является любое строение, где молятся, будь то синагога, мечеть или молельный дом мормонов. Ищущий Господа может возносить молитву, где угодно. Веди меня в ближайший католический храм на мессу.
– Так католики же сидя молятся, а мы вроде стоять должны?
– Так и постоим, служба-то у нас по одной книге идёт, христиане мы. Ты язык-то освоил уже?
– Вроде более-менее справляюсь, только ведь служба не на английском, а на латыни у них, только проповедь на мальтийском или английском. Вряд ли я смогу перевести.
– Службу, батюшка, я наизусть знаю, перевод мне не нужен. А с людьми общаться ведь придётся. Греческий ортодокс на католической мессе вызовет сильный интерес.
