canva

.

com

, который является бесплатным сервисом для создания обложек.

“Стой!” лист вспорхнул и улетел, неуклюже коснувшись крылом подоконника.

“Сука, включи вторую скорость!” пацаны на улице опять ремонтируют свою тачку.

Написали на лобовом “Слабоумие и отвага”. Знают, черти, как сменить у соседей гнев на милость.

Эдик сметает с тротуара опавшие лепестки яблони. В небе каркают вороны.

Зачем-то снесли соседнюю пятиэтажку и теперь Нафане негде жить.

Он сидит на окне, болтая ногами, и смеется, когда солнечный луч щекочет ему нос.

– Принеси мне варенья! – говорит он.

– Ты чё, Карлсон? А я тебе не Малыш. Мне уже двадцать два и у меня завтра ГОСы, а ты вместо того, чтобы помочь, только мешаешь.

– Ты скушная.

– Сам ты скушный, – отмахиваюсь я, перелистывая страницу в учебнике. Пидкасистый¹ нихрена не понимает в современной педагогике. – Я думала от домовых больше пользы, а ты только жрёшь и спишь. Барсик и то полезнее, чем ты.

– И какая же от него польза?

– Эстетическая, а ты – чудовище лохматое.

– А так?

Нафаня спрыгивает с подоконника, топот ног и бац! – на моём столе сидит, закинув ногу на ногу, невиданной красоты мужчина. Потревоженные листочки с конспектами медленно кружатся вокруг, опадая на пол.

– А Кларком Гейблом можешь? – спрашиваю я.

– Могу, – подмигивает он и вытягивается поперёк стола, подставив руку под голову. Самодовольные усики и бриолин по всему телу. Спасибо, что бельё хоть оставил.

– А… – откидываюсь назад и покачиваюсь на стуле, глядя в потолок. Колёса домкрата гремят по асфальту. В голову не идёт ничего, кроме Пидкасистого.

– Какие-то дурацкие у тебя сексуальные фантазии, – досадливо протягивает Нафаня и с лёгким хлопком исчезает. Что-то тёплое и пушистое касается моей щеки.

– Какие есть, – отзываюсь я.

Хочу собрать листочки, но по ним уже скачет Барсик, охотясь на муху.

Скрип тормозов, сигнал автомобиля. “Уберите свой хлам с дороги, достали!”

Перебираюсь на кровать и лежу, обнимая Пидкасистого. Похоже, это единственный мужчина, который окажется сегодня в моей постели.

Со скрипом открывается дверца шкафа и оттуда выползает моё фиолетовое шифоновое платье.

– Фу блин, Нафаня! Так ведь можно инфаркт заработать!

– Ничего, ты ж у нас кррремень!

Платье обретает формы, каких у меня отродясь не было, и начинает крутиться перед зеркалом.

– Позвони Рыбакову, – соблазнительным женским голосом выдаёт вдруг платье. – Он же тоже Пашка, тебе какая разница?

Не сразу понимаю его шутку, но, когда доходит, смеюсь в голос. Пидкасистый Павел Иванович. Ну-ну.

Переворачиваюсь на живот.

– Мне нравятся мужчины в возрасте.

– Тогда Петра Аркадьевича позови, – раздаётся у меня прямо в ухе, так что я от испуга едва не подскакиваю до потолка. – Вот тебе и вся проблема с ГОСами, поставит автоматом пятёрку. Ему много не…

Подушка летит в неугомонный серый комок, притулившийся на этот раз на книжной полке, но не достигнув цели, падает посреди комнаты прямо на Барсика.

Дикий вопль, шорох бумаги, и топот кошачьих лап затихает где-то на кухне.

Последним аккордом на кафельный пол приземляется эмалированная кастрюля.

– Слушай, чего ты вообще ко мне привязался? Поселился бы у Альфы Тимофеевны. Сердобольная старушка, обо всех заботится, наверняка нашёл бы о чём с ней поболтать.

– А я, мож, молоденьких люблю, – наглая ладошка ложится на мою ягодицу.

“Дун-гун-дак! Дун-гун-дааак!” надрывается за стеной соседский мальчишка.

– Ну, и дальше что?

Смешок. Ладошка движется выше, мягко поглаживая прямо через футболку. Перекатываюсь на спину, рядом никого нет, но чётко ощущаю, как рука касается моего живота, а потом и груди. Закатываю глаза.

– О, да, детка, давай! Ещё, ещё!

– Фу ты, – обиженно отзывается откуда-то издалека Нафаня. – Я к ней со всей душой…

– Ага, ловелас хренов, – вздыхаю и снова берусь за Пидкасистого.

– Злая ты, Юлька. Уйду от тебя.

– Эй, не уходи, иди лучше сюда, будем вместе про социальное пространство воспитательного процесса читать.

– А варенья принесёшь?

– Ну куда тебя девать? Принесу конечно.

Мы сидим почти в обнимку. Тихо шуршат страницы. За окном шумит каштан, переговариваясь о чём-то с липой.

“Ну а чё ты, отвёртку-то возьми да прикрути!”.

Мне двадцать два и у меня есть друг. И он – домовой.

Представьте, что у вас есть машина времени, и вы можете отправиться в любую эпоху, в любой год, в любую точку мира. Представили? И что бы вы выбрали? Я слышу, как вертятся колёсики в вашей голове. Дикий Запад, строительство пирамид или ДнепроГЭС… На самом деле это не важно. Наверняка, вы думаете сейчас о каких-нибудь дальних эпохах и странах, а вот я бы хотел вернуть вчерашний день, а именно двадцать шестое декабря две тысячи пятнадцатого года, часов эдак семь утра. Как раз за минуту до того, как мне позвонит Леха и бодреньким голосом сообщит, что ждёт меня у подъезда. Несколько секунд у меня уйдёт на обдумывание этой информации, а потом я отвечу ему "нет", перевернусь на другой бок и продолжу спать. Как минимум до обеда. Потому что каким сумасшедшим надо быть, чтобы тащиться в семь утра чёрт знает куда за какой-то дурацкой ёлкой. Нам что, десять лет, чтобы радоваться ёлке? Ну серьёзно, мне уже восемнадцать, и я учусь на первом курсе. Вернее, учился.

Ещё вчера я, в общем-то, неплохо представлял себе своё будущее. Закончу универ, буду писать крутые проги. Заработаю кучу денег, буду крут и знаменит как Цукерберг. А что теперь?

Нет, мне вообще-то грех жаловаться. Меня могло занести к динозаврам, или еще хуже, во времена каких-нибудь конкистадоров или монгольского нашествия, а я сижу себе у стойки в придорожной кафешке. Попиваю через трубочку кока-колу, смотрю по сторонам. Бордовые кожаные диваны, на столах красные и жёлтые бутылки с кетчупом и горчицей, хромированные салфетницы, в которых отражаются одни длинноволосые хиппи. Мне нравятся хиппи. Они считают себя свободными. Они говорят "занимайтесь любовью, а не войной", но кто их слышит? Как сказал недавно наш историк, война у людей в крови. Это человеческая природа, если хотите. Он говорит, что только люди убивают друг друга из-за того, что одни считают себя лучше других. Наверное, он прав.

Нас разделяют сорок лет. Вчера разделяли. А сегодня я в Америке.

Давно мечтал побывать в Америке. И вот узнал, что мечты сбываются. Эй, как это работает? Хочу миллион долларов! Прикладываю ладонь к уху и оглядываюсь по сторонам, не посыплются ли с потолка зелёные бумажки. Но нет, ничего такого. Только Боб Марли и солнечный свет, пробивающийся сквозь неплотно закрытые жалюзи.

Сейчас август, и с окрестных полей доносится запах зрелой пшеницы. На самом деле я понятия не имею, как пахнет зрелая пшеница, но мне кажется, что она пахнет именно так.

В общем-то мне несказанно повезло, я мог оказаться зимой восемьсот двенадцатого в России. Перемёрз бы нафиг вместе с французами. Говорят, зимы тогда были не то что сейчас, когда дождь идёт под Новый год. Даже я помню, что когда-то зимой снег хрустел под ногами.

Вообще говорят, раньше было лучше. Трава зеленее, деревья выше, а еда экологичнее. Не знаю, здесь, в шестидесятых, машины чадят, как старая дедова пятёрка. Хотя их меньше, гораздо меньше.

Ко мне подходит девушка. Миленькое личико сердечком, длинные светлые волосы, вязаная разноцветная повязка на голове и короткое платьице с бахромой по подолу.

"Привет!" говорит она и протягивает мне цветочек. Скольжу по ней взглядом. Правда тогда были свободные нравы? Раздумываю над тем, чтобы проверить, но влетает Леха.