– Сын мой! Ты уже достаточно подрос и вскоре мог бы стать опорой для старших братьев. Но я хочу, чтобы ты жил и учился в городе. Поверь мне, сейчас говорит не любящая мать, а женщина, которая провела юность среди городской суеты. И хотя расстаться с тобой мне будет очень не легко, но ты отправишься в Иерусалим. Твой природный ум и смекалка помогут найти достойное место в жизни.

Слёзы покатились из её безрадостных глаз. Видно было, что это решение далось с большим трудом. Совсем недавно она похоронила мужа, а сейчас добровольно расставалась с младшим сыном – возможно, навсегда. Но мудрая женщина нашла силы и подавила свои родительские чувства. Сейчас, по прошествии многих лет, я понял, насколько прозорлива была мать, сумевшая предвидеть мой жизненный путь и не ошибиться в своём решении. Она вовремя почувствовала разницу между мною и старшими сыновьями. Выбор был сделан – самый младший, самый любимый, самый смышлёный – он будет жить в городе её молодости, и станет воплощением несбывшихся надежд.

– Завтра ты уедешь в Иерусалим, – продолжила мать, – ты будешь там учиться, чтобы приобрести ремесло, которое впоследствии принесёт тебе почёт и достаток.

По правде говоря, мне не хотелось покидать уютный родительский кров. Чужой незнакомый город пугал меня, но противиться воле матери я не смел, ибо решение её было окончательным.

На следующее утро все встали ни свет ни заря. Братья по очереди подходили ко мне и прощались. Лица их выражали удивление по поводу моего поспешного отъезда, хотя, возможно, в глубине души они немного завидовали. Настал черёд матери.

– Сынок, прости меня, – произнесла она с дрожью в голосе, – может быть, мы видимся в последний раз, но я приняла твёрдое решение. Один из моих сыновей будет жить в городе, откуда много лет назад твой отец силой любви вырвал меня с корнями и привёз сюда. Уверена – ты станешь знатным и богатым, а я буду гордиться тобой. Обо мне не беспокойся. Твои старшие братья будут надёжной опорой до конца дней.

Затем она подошла к Мафусаилу и сказала:

– Отныне его судьба в твоих руках!

– Не беспокойся, Адель. Я позабочусь о нём как о родном, – ответил лекарь.

– Прошу, – добавила мать с дрожью в голосе, – сохрани в тайне его происхождение.

Мафусаил ничего не ответил, и его молчание было красноречивее всех слов. Мать в последний раз обняла меня. Не в силах более сдерживать слезы, она повернулась и исчезла в доме. Такой я её запомнил навсегда: бесконечно любящей и преданной, суровой и проницательной, покорной и гордой.

Мы долго ехали – первые три дня по пустыне, затем отдохнули в оазисе, потом опять шли по пустыне. Раньше мне казалось, что Иерусалим находится близко и что купцы с лёгкостью преодолевают расстояния. Но чем дальше мы продвигались, тем отчётливее я понимал, насколько это хлопотное и небезопасное дело – путешествовать по пустынным дорогам. И ещё я с горечью осознал, что мне самому преодолеть обратный путь домой будет невозможно, – а значит, я уезжал навсегда и безвозвратно.

Наконец, на девятый день вдали показались крепостные стены прославленного Иерусалима. Я с изумлением разглядывал каменные башни, разноязычную толпу, многоголосые базары, нарядно одетых богатых горожан. Всё это было для меня, простого деревенского парня, в диковинку.

В тот же день я поселился в доме Мафусаила. Жена его, некрасивая и хмурая иудейка, не очень обрадовалась моему приходу, но это не повлияло на решение хозяина.

Супруги жили одни, бездетно. Причиной тому был сам Мафусаил, и это доказала сама жизнь. В своё время он, следуя заповеди Моисея «плодиться и размножаться» – неоднократно пробовал себя на одной молодой служанке. Однако и тут его ждало разочарование. Служанка оставалась бесплодной до тех пор, пока не вышла замуж за приказчика из соседней лавки, и только после этого благополучно забеременела.

Мафусаил, поняв, что лишён возможности производить себе подобных, стал присматриваться к пригожим юношам, в поисках помощника для дела и опоры в старости. Однако – то ли из-за излишней мнительности и скрупулёзности, то ли из-за невезения – претворить в жизнь эту затею никак не удавалось – до тех пор, пока не повстречал меня.

Мафусаил, действительно, считался видным лекарем. Его пациентами были богатые горожане Иерусалима, готовые отдать любые деньги ради поправки здоровья. Подагру – этот бич аристократии – мой хозяин успешно лечил грязями со дна Внутреннего моря, которое находилось на расстоянии одного перехода от Иерусалима. Иногда, в очень ясный день с городских стен можно было наблюдать блеск водной глади. Море располагалось намного ниже, и доставлять оттуда тяжёлую грязь было нелёгко, но Мафусаил исправно её привозил, ибо подагриков в городе было достаточно.

Впоследствии мне самому не раз приходилось туда ездить. Я и раньше слышал про это море, куда впадала орошавшая наши поля река Иордан. От чрезмерного избытка соли вода здесь была настолько тяжела, что никакой силы ветер не мог возмутить её поверхность. Морская гладь, на которой не образовывалась не то чтобы волна, а даже мелкая зыбь, издали казалась неестественно свинцовой. Поговаривали даже, что нашлись люди, которые научились ходить по водной поверхности, словно по твёрдой земле.

Другой метод лечения, которым мастерски владел Мафусаил, было кровопускание. Любой визит к тяжелобольному заканчивался тем, что хозяин брался за скальпель и вскрывал вены, не забывая при этом наставлять, что главной заповедью врача является принцип – «не навреди». Пустив добрую порцию крови, он затем старательно перевязывал рану. Если пациенту становилось легче, то он поил его большими порциями воды. Если же после кровопускания состояние ухудшалось, он объявлял больного неизлечимым и удалялся восвояси. Кровопускание и обильное питьё были основными методами лечения знаменитого лекаря, и за то время, которое мне довелось быть его помощником, в мирном Иерусалиме было пролито много крови и выпито огромное количество воды.

К лечению лекарствами мой хозяин прибегал нечасто, так как считал это дело малоэффективным. Изготовлением снадобий мы занимались в дневное время, когда было достаточно солнечного света, дабы не перепутать цвета, которые сильно искажаются при свете огня. Соответственно в зимнее время изготовление лекарств сводилось к минимуму.

Предки моего хозяина пришли в Палестину вместе с Александром Завоевателем. Прадед Мафусаила был сотником у великого полководца. Звали его Диад. Он был участником знаменитой осады Тира, и про него мой хозяин мог рассказывать бесконечно.

Тир считался неприступным городом, ибо был отделён от суши проливом. Александр велел солдатам засыпать эту водную преграду. Он обещал назначить начальником гарнизона того командира, чья сотня первой ворвётся в город, и хотя штурм был очень кровопролитным, а сопротивление защитников отчаянным, первым в город вошли именно солдаты отважного сотника Диада. Часть жителей города была перебита, а прочих взяли в рабство. Диад, уже, будучи начальником гарнизона Тира, следуя указанию Завоевателя брать в жёны жительниц завоёванных стран, женился на иудейке, и его примеру в дальнейшем последовали все мужчины рода, постепенно смешавшись с местным населением. Мой хозяин тоже не преминул так поступить, но, будучи бесплодным, не смог продолжить свой род

В доме Мафусаила я впервые увидел книги – рукописные листки пергамента, аккуратно зашитые в деревянный оклад, хранили людскую мудрость. Написаны они были, в основном, на греческом, а самая толстая являлась трактатом по врачеванию, автором которого был лекарь самого Александра Великого. Текст чередовался с изображениями частей человеческого тела и врачебного инструментария. Отдельная глава была посвящена описанию лекарственных растений. Я часами вглядывался в незнакомые мне буквы, стараясь угадать их магический смысл. Мафусаил, заметив мою тягу к познаниям, принялся обучать меня греческому языку и письму.

Греческий – язык медицины и без него не может обойтись ни один лекарь, ибо основные труды с описанием недугов и способов избавления от них были написаны авторами из Эллады. Очень скоро таинственные письмена приобрели смысл и превратились в слова и предложения. Мудрость, пришедшая из глубины веков, раскрылась передо мною, и я принялся с жадностью поглощать один трактат за другим.