В предрассветных сумерках Ван Ибо очень красив. Он кажется чистым, невинным, его щеки еще сохранили детскую припухлость, а белые ключицы дают намек на быстро развивающееся тело юноши. Он не станет качком, но будет очень крепок и гибок, как атлет. Сяо Чжаню хочется вести языком по его коже, из-за запаха Ван Ибо во рту стоит вкус абрикосов, он тянется к нему кончиками пальцев и касается белых волос, отросших истинно-черным у корней. Он почти касается подушечками пальцев его щек и губ, проносит руку над кадыком и торсом, укутанным одеялом, замирая над бугорком утреннего напряжения, которое выглядит почему-то очень мило.

Но в его комнате звенит будильник, и Сяо Чжань спешит его выключить, а потом уезжает на работу.

Ему казалось, что часть эмоциональных проблем уйдет, когда он признается сам себе в симпатии к Ван Ибо, когда отдастся ему, спустившись в его комнату. Так оно и было, но на место старых терзаний пришли новые. В его голове постоянно звучали слова Ибо: “Я сейчас так люблю тебя! Я, блядь, сейчас тебя безумно люблю!”, и он казался сам себе человеком, удерживающим из последних сил хлипкие, трещащие двери под напором давящей цунамической волны.

Ван Ибо можно было теперь беспрепятственно передвигаться по дому. Он это как-то сам понял. Его просто никто не одергивал и не делал замечаний. Горничные здоровались с ним, юрко убегая куда-то, будто он - нечто неприличное, опасное, чего лучше избегать. Возможно, так и было. Оскар, встречая его в коридорах, смотрел тяжело и недружелюбно, но ничего не говорил.

Собственно, ему и ходить-то было некуда, кроме библиотеки, но теперь он мог позволить себе читать прямо там, устроившись в кресле, или сидя на подоконнике у окна, подложив под спину подушечку. Кажется, в его жизни начали появляться маленькие удовольствия, которых он раньше не имел, или не ценил.

Сейчас он читал какой-то исторический роман про китайских императоров, их жен и гарем, и с любопытством проводил параллели между их жизнью и своей. Он - как юная наложница, попавшая во дворец к императору, где любви и счастливому взаимопониманию вечно что-нибудь препятствует: козни придворных (Оскар), соперничество между женами, или тяжелые жизненные обстоятельства. Вероятно, женщине императора, отданной ему не по взаимной любви, а лишь из политических, или каких-то еще выгод, было так же сложно, как и Ибо, находить взаимопонимание со своим супругом, с которым она вынуждена делить постель, хотя даже не знает его. Они начинали отношения с нуля, а Ван Ибо, учитывая специфику его положения - начал даже не с нуля, а с какого-то минуса, и путь ему предстоял еще более долгий.

Предположим, он поверит Ибо, и что тогда? Если альфа лжет - он просто глупо и бездумно отдаст всего себя в руки лицемера. Он подвергнется опасности и пропадет. Господи, любовь и правда не несет ничего, кроме страдания. А если даже его чувства искренни, то что? Они будут счастливы какое-то время, упиваясь друг другом, а потом? Какое развитие может быть у их отношений? Он забеременеет и нарожает кучу милых детишек? Бред, он никогда не думал о таком и не хотел. Он должен был управлять компанией, приумножать наследие, отданное ему матерью, он не заглядывал в свою жизнь дальше пяти лет вперед, и, кроме работы, ничего для себя не представлял. Он хотел открыть филиал корпорации в Нью-Йорке, развить там химическое направление компании, возможно, приступить к разработке чего-нибудь экспериментально-нового, интересного. Он хотел стать новатором, чтобы его имя вошло в историю, как мецената-первооткрывателя. Он купил себе альфу “для здоровой половой жизни” и не планировал ни в кого влюбляться. А теперь в его сердце вторгся крашеный школьник с наглым взглядом. Он начал отвоевывать его мысли, время, желания, перетягивал внимание на себя, и Сяо Чжаню надо было разделять с кем-то свою жизнь, а он с детства не привык делиться.

Ибо ждал возвращения Чжаня с волнительным нетерпением, будто на свидании, право слово. Он увидел в окно, как к дому подъехал его автомобиль, как молодой мужчина вышел из него, направляясь к дверям, услышал, как тот входит и здоровается с Оскаром, поднимается наверх.

-С возвращением, - говорит ему Ван Ибо, встречая его между дверей их комнат в коридоре.

Сяо Чжань улыбается ему одними губами и порывается сразу пойти к себе, но Ван Ибо выдыхает и решительно подходит к нему, прикасаясь губами к его щеке. Сяо Чжань застывает и внимательно смотрит прямо парню в глаза. Взгляд его немного горестный, немного подозрительный, тревожный и вопросительный. Ибо старается смотреть открыто и честно, но Сяо Чжань все равно молча открывает дверь своей спальни и скрывается за ней.

Так проходит несколько дней. Сяо Чжань продолжает избегать его всеми возможными способами: сначала он просто надеется, что Ван Ибо перестанет встречать его у дверей, но тот был настойчив. Потом он пытался сбегать от него, просачиваясь в свою комнату сразу после того, как получал приветственный чмок в щеку, потом он даже стал выдавливать из себя “привет” в ответ и подставляться под поцелуй добровольно, еще через пару дней не заметил, как и сам машинально мазнул губами по щеке Ибо, словив вспыхнувшую искру в глубине его глаз. Этот паршивец приручал его, он видел это прекрасно, приручал терпеливо и планомерно, дрессировал как собаку, и Сяо Чжаня бесило это ужасно, и в то же время нравилось. И на следующий день после ответного чмока, Ван Ибо сделал решительный шаг - он поцеловал того уже в губы. И это был не чмок. Это был настоящий чувственный поцелуй, Сяо Чжань даже ощутил, как язык альфы попытался скользнуть ему в рот, но мужчина отшатнулся, и у него вырвалось:

-Нет.

Ван Ибо сразу весь вспыхнул. Казалось, даже воздух нагрелся вокруг него, и он процедил:

-Почему нет? Почему ты отталкиваешь меня, Сяо Чжань?

-Иди к себе, - ответил омега, и захлопнул перед ним дверь. Он думал, что на этом все кончено, по крайней мере на сегодня, но вдруг вторая дверь в их смежной стене распахнулась, и альфа самым бесцеремонным образом вторгся в его спальню:

-Твоя течка через неделю, - заявил ему Ибо, сверкая глазами, - Что ты будешь делать? Придешь ко мне и станешь снова притворяться, будто я тебе нравлюсь?

Душа Сяо Чжаня переворачивается, он потрясенно смотрит на юношу:

-Что?

-Я знаю, что ты купил меня только ради течек! - альфа волнуется, начинает ходить взад-вперед, пытаясь выразить то, что мучило его изнутри, - Но совсем не обязательно… совсем не нужно было… Все эти дни я думал о том, что случилось с нами. Я понял, тебе нравится чувственный секс - чтобы с объятиями и поцелуями, тебе не нравится, что я лежу как истукан - ладно, понятно, но… ты переборщил. В прошлый раз, особенно, когда ты пришел ко мне - мне показалось, что… что я тебе тоже… нравлюсь. И я правда думал, что у нас это взаимно - поэтому и признался тебе, сказал те слова… А тебе даже целоваться со мной в обычные дни противно, тебя, наверное, тошнить начинает, когда ты по лестнице поднимаешься, думаешь “назойливая малолетняя липучка”, да? Я просто… мне так надоело все это, просто скажи мне - и я от тебя отстану, клянусь, просто скажи, что я ошибся, что возомнил о себе не бог весть что, что ты просто стараешься быть со мной вежливым и милым - и это ничего не означает. Ты не волнуйся, я знаю, для чего я тут - качество секса не пострадает. Я буду делать все, что нужно, как ты захочешь, просто… мне правда важно знать, просто нужно услышать - и все, чтобы эти мысли закончились, потому что я больше не могу так. Скажи это, прошу, просто скажи мне.

Ван Ибо смотрит на него затравленным взглядом и дрожит весь как осиновый лист. У Сяо Чжаня глаза наполнены слезами и он смотрит на Ибо потрясенно, не понимая как, каким образом он смог сделать такие удивительно дурацкие, прямо противоположные действительности выводы? И что ему ответить на это? Признаться? Кинуться в его объятия? Сяо Чжань был к этому не готов. Может лучше подтвердить весь этот бред? Сказать - да, прости, нужно было сразу расставить все точки… Ты мне не нравишься и нужен только ради течек. Я мил с тобой, потому что… а почему нет, собственно? Да, я переборщил, не принимай близко к сердцу. Это бы все упростило, во всяком случае Ибо перестал бы мучиться, смирился, а уж он… он бы пережил.