Как и многие в его возрасте, Крынский страдал от юношеского максимализма и порой бывал беспечен. Он не грезил об университетском дипломе, но мечтал о семье, детях, любви на всю жизнь. Вот только подружки у него до сих пор не было. Он пафосно писал в своем личном дневнике: «Ещё ни одна девушка из всех, с кем я имел удовольствие познакомиться, не задела своей кроткой и благозвучной душой струны моего изнурённого от идей и нерастраченной любви сердца».

В канун дня, который должен был стать своего рода точкой отсчёта для будущего увлечённого благородными идеями молодого человека, товарищ Петренко, по своему обыкновению, прогуливался по тёмной аллее одного из московских парков. «Ну, теперь можно и отдохнуть, – подумал он. – Экзамен сдал, завтра в деревню. Свобода, благодать, счастье!» Ночь промчалась незаметно, он почти не спал. «Может, просто не хотелось, – написал он в своём дневнике, – а может, пришло время насладиться хоть одной спокойной, безмятежной ночью. Не так уж часто такие выпадают в Москве».

Утро. Чемоданы. Вокзал. Поезд. И наш товарищ Петренко с уверенным, полным жизни взглядом отправился в родные сердцу места. На вокзале было очень многолюдно. Ну а что вы хотели: декабрь, зимние каникулы, Новый год, долгожданный отдых. Люди вокруг были исполнены чувств, которые внушали эти четыре заветных понятия. Виктор очень соскучился по маме: тяжело ему давались отъезды, приходилось оставлять её в деревне одну. Отца он практически не помнил, поэтому мама стала для него целым миром, тем важным и до боли любимым человеком, который с верой и надеждой ждёт каникул, ждёт Нового года, ждёт своего любимого Витеньку. Она понимала, что сын её может многого добиться в жизни, не зря же он поступил в одно из лучших учебных заведений страны без связей, поблажек и взяток. Она очень гордилась своим мальчиком и, как любая мать, желала ему счастья и больших успехов!

Виктор еле пробрался через толпу, чтоб занять место в зале ожидания. Его поезд отправлялся в десять вечера, ждать оставалось всего полчаса. «Вот свободное место, здесь и сяду», – решил товарищ Петренко. И тут среди толпы он заметил знакомый силуэт. Молодой человек примерно его возраста пробирался к табло, которое висело на стене.

– Неужели это Крынский? – обрадовался Петренко. – Да, точно, это он! Крынский! Крынский! – позвал он, стараясь перекричать царивший кругом гул.

Крынский оторвал взгляд от табло и устремил его в ту часть зала ожидания, откуда доносилась его фамилия.

– Неужели это Петренко? – удивлённо спросил себя он и тут же закричал в ответ: – Петренко!

– Здравствуй, Крынский, – сказал товарищ Петренко, когда молодые люди встретились.

– Здравствуй! Виктор, по-моему? – ответил Ярослав, приятно улыбаясь.

– Да, правильно, – кивнул тот.

– Ты тоже куда-то уезжаешь? – спросил Ярик.

– Да, еду в родную деревню, к маме. А ты?

– Моего отца пригласили на Новый год в Петербург. Вот и я тоже еду. Родители уже там, – радостно сообщил Крынский.

– Здорово! Я тоже всегда мечтал о Петербурге, столько читал о нём у Достоевского и у других классиков, – восхитился Петренко. – Кстати, как у вас экзамены в меде? Сложно, наверное? Как представлю скорую помощь и кучу лекарств, названия которых постоянно нужно держать в голове, – аж мурашки по коже.

– Нет, это не так уж и трудно. Главное – знать два-три препарата из каждой группы, болезни-то в основном повторяются. Первое время, конечно, страшновато, но потом вливаешься, привыкаешь, и всё идёт как по маслу, – говоря это, Ярослав вспомнил первый день практики на скорой. «Я мужчина, – говорил он себе, – а значит, не должен бояться трудностей и причитать, если что-то идёт не по плану».

На табло высветился номер поезда Виктора. Так. пятый путь, десятая платформа, третий вагон.

– Ладно, мне пора, Ярослав. Всего доброго, до встречи, – Петренко протянул руку для пожатия и быстрым шагом направился к лестнице, ведущей на пятый путь.

– Давай, удачи. Думаю, ещё увидимся, – улыбнулся Крынский.

Виктор вышел на десятую платформу, поезд уже подъезжал к перрону. «Домо-о-о-ой», – мысленно пропел парень и сел в шумный вагон. Молодые люди в купе играли на гитаре, пили и веселились. Он подошёл к своему купе, расположился и заварил чай. «Ехать-то всего ничего, – подумал он. – Двенадцать часов – и я на месте». После чаепития Витя принялся читать книгу Чарльза Диккенса «Большие надежды». Как же волновался он за судьбу Пипа! Его восхитил этот проворный мальчишка своей самоотверженность, благородством и недюжинной смелостью. Время неслось вперёд, наш герой ужасно устал после прошлой бессонной ночи. Быстро уснув, он открыл глаза только под утро. Его разбудил разговор двух женщин около туалета, которые что-то очень бурно обсуждали: то ли последние новости политики, то ли новые страшно высокие цены в магазинах Москвы.

– Бог ты мой, который час? – испугался парень и посмотрел на циферблат на запястье. – Уже девять! Вот так, ещё немного – и я проспал бы! Скоро выходить, надо вставать.

За окном падал пушистый снег, зимой природа стала ещё прекраснее. Берёзки да сосенки стояли в богатых белых шубках.

– Да. – подойдя к окну, протянул Петренко, – сколько прикрас! Не то что наш московский бомонд. Чем ближе к чистой деревенской атмосфере, тем лучше и праздничнее становится на душе человека.

Через несколько часов на горизонте показалась станция Маврино.

«Неужели я снова дома?» – с наслаждением подумал Петренко.

Когда Витя выходил из вагона, его взгляд остановился на женщине, на голове которой был повязан пуховый платок. Одета она была в войлочный шушун.

– Не забыла ещё порядки царской России моя старушка, – с радостью прошептал Петренко. – Мама, мамочка!

– Витя, Витенька, – со слезами на глазах отозвалась на его возгласы Ксения Михайловна.

Родные люди крепко обнялись после долгой разлуки, вложив частичку своей любви в этот немудрёный жест, идущий из глубины души.

– Дорогой мой, как же ты вырос, возмужал! – восхищаясь сыном, ворковала женщина.

– Зато ты совсем не изменилась! – комплиментом на комплимент ответил молодой человек. – Семестр тянулся как резиновый. Я с нетерпением ждал встречи с тобой и с родным Маврино.

– Пойдём же, пойдём, милый. Ты, верно, устал с дороги, я там тебе вкусностей наготовила, всё твоё любимое, – не в силах насмотреться на парня, поторопила Ксения Михайловна.

Село Маврино отдыхало в зимнем убранстве. Можно было услышать, как шелестят крыльями птицы, колышутся берёзки, поддавшись натиску северного ветра. На полянах, усыпанных снегом, в свете солнца отражалась чистая деревенская простота.

– Как же приятно ступать по хрупкому снегу и видеть эти красоты! – в порыве чувств воскликнул товарищ Петренко.

Принадлежавший матери домик в деревне, как называл его Виктор, возвышался над остальными. Крыша, покрытая снежной шапкой, казалась пьедесталом славы. Внутри никаких элитных новшеств: всё просто, по-деревенски скромно. В парадной был накрыт стол в честь приезда дорогого гостя.

– Мама, расскажи-ка, как у нас тут, на селе, дела? Что нового? – поинтересовался Виктор.

– Ой, сынок, дела вроде и хорошо, но вот беда: люди жалуются на отсутствие в округе медиков. У старух наших то давление поднимется, то грудная жаба ест поедом, временами и вовсе сердечко начинает шалить, а обратиться не к кому. Вот на прошлой неделе две старухи померли от инфаркта, хоронили всей деревней.

– Да, понимаю, – вздохнул молодой человек. – Ну ничего, исправим, найдём мы хорошего фельдшера к нам в Маврино, тем более что есть у меня один на примете, – пообещал Виктор. – Забросил я своё село. А ещё называюсь главой сельского совета! Осталось год доучиться, вот вернусь и займусь благоустройством. Слава богу, я успел завести немало полезных знакомств.

– Спасибо, сынок, на тебя вся надежда, – гладя Витеньку по голове, сказала Ксения Михайловна.

Утром товарищ Петренко пошёл прогуляться по деревне, оглядеть свои владения.