Это вызвано тем, что советская наука не просто не принимала европейскую традицию в психологии (а нынешний психолог читает, в основном, книги из-за рубежа), но и активно боролась с «тлетворным влиянием Запада». Достаточно вспомнить мнения П.Я. Гальперина – «кризисное состояние характерно для зарубежной психологии практически на всем протяжении ее существования и является следствием недостаточности ее методологических основ» или Л.С. Выготского – «круг этого кризиса очерчен таким образом, что он вытекает из самой природы того методологического обоснования, на котором развивается психология на Западе, поэтому внутри себя он не имеет разрешения», чтобы понять, как далеки мы от европейской культурной традиции. И хотя современное психологическое образование базируется главным образом на ее достижениях, академическая наука не торопится преодолеть имеющиеся разногласия. Они остаются как бы под спудом официально провозглашенной толерантности. Так что каждому специалисту приходится лично работать над собственным профессиональным мировоззрением, ориентируясь на здравый смысл больше, чем на отвлеченные знания.

Индивид в своем развитии (онтогенезе) повторяет развитие вида (филогенез). Эту закономерность эволюции, сформулированную учеником Ч. Дарвина, Е. Геккелем, можно проследить и в психологии. Национальный характер с присущей ему традицией формирует личность отдельного человека в строгом соответствии с установками суровых предков. И пока человек развивается в отведенных для этого рамках, он чувствует себя довольно комфортно. Напряжение появляется, когда он выходит за них или попадает в непривычные обстоятельства. Если такое случается по своей воле, скептическое отношение современников не заставляет себя ждать. Оказавшись волею судьбы на чужбине, люди вынуждены долгие годы чувствовать себя новичком со всеми вытекающими из этого статуса проблемами психической средовой адаптации. Но бывает в истории время, когда народ примеряет на себя модель жизненного уклада, взятую со стороны. Тогда подражание тому, что не усвоено с детства, ложится тяжелым грузом особенно на молодежь. Те, кто воспитывает, должны уверенно соотносить общепринятые значения с внутренними смыслами поведения, и если это у них не получается (все чувствуют себя новичками), дети, ощутив приближение «огня губительной свободы», начинают метаться в поисках психологической защиты. Достаточно вспомнить повальную токсикоманию наших отроков 11–13-летнего возраста, предшествующую наступлению перестройки. Никто ее причины не исследовал, и о том, что она была, как бы забыли. В условиях глобализации, ориентированной на европейскую культурную традицию, многие народы, привыкшие воспитывать подрастающее поколение в идеологических границах (сословных, классовых, религиозных, расовых и т. п.) чувствуют ощутимый дискомфорт, утрачивая почву под ногами. И наша страна не исключение. Граница между Европой и Азией проходит не только по нашей территории, но и по психологии национального характера тоже. Мы много лет вроде бы стремимся к сближению с Европой, но оно не идет дальше более или менее формального сосуществования. И в наши дни, когда мы твердо нацелились на демократию по европейскому образцу, нам в очередной раз нужно соотнести, в какой мере наша культурная традиция сопоставима с их воспитывающими институтами.

На Западе залогом и условием психический средовой адаптации выступает утрированный (по нашим меркам) индивидуализм. Как отмечал Э. Дюркгейм «мы с вами живем в стране, не признающей никакого властелина, кроме общественного мнения. У каждого из нас существует настолько преувеличенное ощущение своего Я, что мы не замечаем границ, сжимающих его со всех сторон. Создавая у себя иллюзию о собственном всемогуществе, мы стремимся стать самодостаточными. Вот почему мы видим свое достоинство в том, чтобы как можно сильнее отличаться друг от друга и следовать каждому своим собственным путем». Возвращаясь к ассоциациям с биологией, следует считать, что в основе адаптации у людей такого склада должна лежать устойчивость (в психологии – способность к отчуждению). Для нас же важнее изменчивость, в основе которой лежит способность к отождествлению. В природе существует различие между теплокровными (которые тратят массу калорий на поддержание температуры тела, зато могут идти, куда хотят) и холоднокровными, чей организм способен жить в широком диапазоне температур, но лишь в привычной среде. Недаром проблемам сосуществования мышей и лягушек (нонконформистов и конформистов) посвящено множество сказок, с помощью которых предки воспитывали подрастающее поколение. В древности преобладали воинственные сюжеты, современники предпочитают толерантность (герой мультипликационного сериала Шрек популярен, без преувеличения, во всем мире), но все приходят к выводу, что с имеющимися различиями приходится считаться, хотим мы этого или нет. Фатальны они или преодолимы эволюционным путем, мы и рассмотрим на примере среды, системы и семьи.

Первым воспитателем человека является среда. Та община, из которой вышли все ветви цивилизации. Первобытная, когда племя старалось отгородиться даже от соседей пресловутой «ненавистью варвара к чужаку», а затем – участница все более сложных социальных отношений. И пока все потребности удовлетворялись «на месте», порядок жизни зависел больше от характера племени, чем от рациональных установок. Когда стремление к расширению жизненного пространства заставило искать более совершенные формы организации социума, появилось государство. Естественно, оно повторило привычный стиль отношений, но на более высоком уровне. Властвующий слой представлял собой управляющий клан, отношения в котором соответствовали неким общим закономерностям такого объединения:

а) волеизъявление свободно лишь в рамках традиции;

б) межличностное сцепление эмоционально (аффилиативно), что делает конформизм не зазорным;

в) самооценка зависит от близости к лидеру;

г) роли распределены и конкуренция не поощряется;

д) проникновение в клан извне возможно лишь при наличии вакансий;

е) поддержка только своих;

ж) карающая функция изгнания.

Стабильность во взаимодействии с населением обеспечивалась институтами власти:

– казна с централизованным распределением ресурсов (редустрибтивным);

– принудительный труд (барщина) с отчуждением результатов труда в пользу управляющего слоя;

– наследственная передача социального статуса.

Социальная справедливость обеспечивается отчуждением собственности, когда те, кто управляет, лишь пользуются имуществом, но не распоряжаются им, а также правом каждого в источниках пропитания. По исторической легенде, примером такого устройства была древняя Иудея. С течением времени оно трансформировалось в крепостное право и оказалось очень жизнестойким. Во всяком случае, в нашей стране оно удержалось официально до середины XIX века, а неформально присутствует в наших традициях и поныне. Именно среда задает этические принципы как некие ориентиры личностного развития.

Европейцы выбрали иные социальные ценности. Их властители еще в период раннего средневековья отказались от преимуществ, которые дает крепостной уклад, и заменили казну частной собственностью и гражданским оборотом; принудительный труд свободным предпринимательством; правом распоряжаться жизнью подданных поделились с лавочниками. Иными словами, сделали выбор в пользу системы, где главенствуют не институты власти, а институты права. Человек при таком устройстве жизни остается один на один с обществом и государством, получив в придаток к личной независимости «свободу умирать под забором». Общие черты системной организации отношений можно обозначить следующим образом:

а) личностные качества руководителя не играют роли;

б) власть раздается по штатному расписанию;

в) авторитет зависит от компетентности;

г) стиль взаимоотношений не допускает индивидуализма;