До одной кнопки прибыл сигнал. Она пищит только тогда, когда волны далеко и полностью не дошли до корабля. Рядовой уже позабыл о том, что его ищут. И он придерживался своему мнению. Дотронулся рукой до микрофона, провода повисли над конструкцией, пыльный динамик разбросал небольшую горсть мусора. И в движении дугой Арцен раскрыл пальцы, и из его кулака вышел прибор. По воздуху летел он, отбился от серебристой тусклой стены, а пока Хален расслаблялся и, будучи в ремнях, посматривал через лобовое стекло. Он не знал, установили ли на спутнике или на его отце-гиганте Великую Вышку, чтоб ввести в галактический реестр. Но без радара Арцен додумался, что это звездная система осталась безлюдной. Ни одних звездолетов, лишь судно Халена скачет по космосу в полном одиночестве.
И газовый гигант подле, протянуть лишь миллионы рук вдоль. Арцен много в галактике знал газовых гигантов. Они Орденом Космического Перерождения использовались как станции, где добывался редкий газ, где выкачивали редкие металлы и закрепляли летающие города и базы. Однако, многие излучали сильную радиации, из-за чего поздние модели звездолетов Захватчиков оснастились дозиметром. Арцен впервые попал в облака исполинов в первые годы службы. На более благоприятные по излучению газовые гиганты его отправляли еще подростком на миссии по выкачке газов и пара. Однако, их сразу покидали и оставляли лишь флаг, Великие Вышки и не пытались установить в их облачную атмосферу.
И Арцен открыл веки в сторону лобового стекла, не повернувшись к солнцу. Это бы грозило последствиями, такой бушующей в теле существа смертью, как и бури на вихревых космических гигантах. Корабль питал энергию, он продвигался через заслон ледяных осколков, из которых и образовалось три кольца друг за другом. Хален только сейчас понял, что он находился в среднем. Заработало два экранчика после того, как Арцен несколькими ударами затронул систему управления. Механический голос, не договоривший на общепринятом, начал и закончил лишь первыми словами. Щелен посмотрел через первый малый экран, который транслировал камеру с самой задней внешней точки корабля. Темный слой космоса, а его пытается скрывать большие и меньшие обломки стеклоподобных камней. Пустота за ними таится. Посмотрит через соседний экран вверх, не отводя взгляда почти с пола, и замечает картину вселенной ограниченности. Его звездолет замкнут в срединном кольце, таком пугающем, таком грозном по сравнению с братьями старшими и младшими. Тысячи белых звезд устремили взгляды свои в лобовое стекло. Арцен рисковал многим, чтоб увидеть ту далекую вселенную не через какие-то там мониторы.
А мимо тот самый газовый гигант. Единственный газовый гигант, который стал столицей-планетой, был малоизвестный Хордон. Захватчик догадывался, что на том, которое подле него витает в космической бездне, не пригодно и для одноклеточных кристалликов. Через наполовину панорамное лобовое окно открывался вид на вихревые завитки огромной планеты. Ее размеры не обнимут даже нити Богов, которыми они связали Храм Планет в первой и последней битве. Арцен протягивал до него руку. Заглядывал, увлекался каждым отдельным сантиметров. Темная оранжевая планета с примесью морских оттенков таила в себе подоблачные тайны, а огромные пятно, которое оттягивалось, точно кинетический песок, в разные стороны, соседствовал им. Халену казалось, что в газовом гиганте он видит то, как ветра идут навстречу друг другу, а цвета прогнившей апельсиновой корки сливаются с кудрявыми бурями. И вдруг погружается в оттенки исполина, напоминающие одну целую радугу. И обороняют планету кольца, миллионы легионов осколков. На верную вахту на протяжении общепринятых и местных дней шли камни и льды, а таким медленным полетом способны были повергнуть такого врага как звездолет.
Не могли не поразить Арцена открытые виды. Он почувствовал себя в лесах детства. Эти удивительные чащи обрывками крутились у него в голове, словно недозревшая каша, которая уже оказалась в кислых соках желудка. И семья, наверное, погибшая семья. Мать и отец, не догадывающиеся, что сына возьмут на службу идеологам людского шовинизма. На время его рука отпала от руля. Пока корабль приближался напрямую к спутнику, Арцен оттягивал тугие ремни. Они буквально приталили его к креслу, втянули в сложное положение. От чего-то стекло лилось потом. На двух берегах трещин и вдоль продолжался туман. Щелен притронулся до стекла, рука прильнула к океану. Пора проверить салонный фильтр, но не сейчас. Однако, пока Арцен погружался в отдаленные красоты. Если выстроишься населением одного отдела сектора, тебе только хватит половины той длинной вереницы из людей. Настолько далеким расстояние было до газового гиганта, спутник – на одном и том же километраже. Арцен вытянул руку вперед, сузил глаза в глазницы, подумал – точно так, точно так.
На стекле было мало испарин. Неожиданно прояснились и неожиданно прибрались под силой руки рядового. Несколько капель остались на одной только ладони пилота. Его корабль сломан, а на том спутнике его не починить. Или починить? Если научить тамошний народ схемам и чертежам звездолетов, как некогда со своими технологиями делали Великие Праведники и Ученики Космохаоса, а их просвещенные в этом деле расы и народы входили в галактический обиход и давали толчок в техническом развитии всего Треугольника. Эх, если бы не встретить там сплошных амеб. Или высоких птиц, клюющих целые острова. Или, наоборот, слонов размером с четвертину только родившегося котенка. Столько приходило на ум Арцену. В мирах Треугольника было возможно все, а соседние галактики Местной Группы не представлялись чем-то обыденным для Щелена.
Спутник становился все ближе и ближе. Он оставался не за грудами конфликтующих полетов осколков, не за невидимой в пространстве темной материей. Протянуть руку и все – ты уже остаешься таким же далеким по-своему мнению, а для него все также близким, почти лицом перед лицом. Корабль без прежнего состояния не способен уже к долгим перелетам или далеким. Он сейчас не разогнется до околосветовой скорости, не сможет получить и реактивной ракетной скорости, которой пользовались задолго до принятия общепринятого стандарта. Нельзя говорить и о путешествиях на особых сверхсветовых разгонах, чтоб добраться за несколько космических дней до очага сопротивления. Эту развалюху, скажет кто-нибудь иной, можно смело выбросить в помойку и пустить по сточным трубам для больших крыс.
Однако, Арцен не продаст корабль ни за какие гроши. Он ее назовет ласково «самой дорогой моей развалюхой».
Щелен все это обдумывал и поглаживал стекло. Оно уже открывало занавес на более четкие виды. До сих пор пустующий космос и его отдаленный триллион глаз, тот же газовый гигант и его спутники-дети. Луны серые, бледно-желтые, слегка красные, а впереди уже с объятиями улыбается непривычно маленький зеленый шар. Такой крошечный, почти кроха. Отчасти они с ним были братьями, не понимающими друг друга: несравнимые песчинки среди темного вселенского пространства.
– А интересно, какая там гравитация? Не 9 и 81? – слегка
научно говорил Хален сам про себя, шептал себе под нос и прислонял губы к стеклу. Несовместимо холодное и горячее. – Мой родной корабль…
Арцен парил в воздухе и ласково обращался к звездолету. Как бедная старуха был его корабль, которую рядовой переводит через очень длинный пешеходный переход.
