– …понимаете… тут все просто, – оглядываю палачей, которые смотрят на меня с подобострастием, – есть люди, для которых физическая боль ничего не значит, вы можете выкручивать им крылья, клещами ломать клюв, вытягивать глаза… нет смысла. Но если вы возьмете что-то очень ценное для этого человека, все изменится… он будет на коленях умолять, чтобы вы не громили инструмент… Я тоже почти подумал, что ошибся, – он не дрогнул, когда я ломал его хитромудрые приборы… но когда я взялся за скрипку, все переменилось… Теперь я понимаю, есть инструменты, которые можно починить, но есть уникальные в своем роде вещи, которые не восстановишь…
– Это да… но что он сказал вам?
– А, ну да, самое главное…
– …я вижу будущее.
– Я догадывался… для меня это не откровение. Мне гораздо интереснее знать, как именно вы его видите.
Вместо ответа он показывает на причудливый прибор, трубку на подставке, трубу, которая вертится во все стороны туда-сюда…
Заглядываю в трубку, – по тихому смешку пленного понимаю, что меня ждет фиаско. Так и есть, вижу глухую стену в окуляре, ничего больше.
– Э нет, не так… это надо в башню… откуда вы это притащили…
Киваю:
– Без проблем, отнесем в башню… дальше что?
Снова тихий смешок:
– Боюсь, без меня вы ничего не сделаете.
Фыркаю:
– Значит, сделаем с вами.
Делаю знак своим, чтобы подхватили пленного оракула – ага, все-таки взвыл от боли, все-таки застонал. Думаю, переживет он вообще восхождение на башню или нет, или нужно перевязать раны, здесь, сейчас, или ничего, подождет, потерпит…
…потерпит…
– …вот сюда… к окну… да позвольте, я сам…
Смотрю на него недоверчиво, такому ничего не стоит разбить причудливую трубу и перерезать себе горло осколком – нет, плохо я его знаю, рука у него не поднимется ломать ценнейший прибор – насчет его горла я не уверен…
– Вот… вот… теперь смотрите…
Заглядываю в трубу, не сразу понимаю, почему я вижу башню с огромными окнами – ведь трубка направлена почти вертикально вверх – почему клетчатый узор, как на нашей башне, почему я вижу человека с одним крылом – он смотрит в причудливую трубку на подставке, почему я вижу еще одного человека за его спиной, человека со сломанными крыльями, человека в оковах, которые, впрочем, не мешают ему размахнуться, и…
…разворачиваюсь.
Бью нападающего – как учили, промеж рогов.
Падает с протяжным хрипом, добавляю еще несколько ударов.
– Смешной вы человек… сами же дали мне трубку, в которой видно настоящее, а теперь…
Он отфыркивается, откашливается, обреченно смотрит на меня.
– В-верно…
– Ну, хорошо, это настоящее… а будущее покажите, будьте любезны?
– Сейчас… настрою…
– И чтобы без глупостей.
Он бормочет, что в нашем деле не может быть никаких глупостей, выверяет что-то, ищет в бесконечном небе…
– …вот… здесь…
Звоню в колокольчик, подзываю стражников, чтобы попридержали не в меру ретивого пленника, смотрю в стекло – чувствую, как ёкает сердце.
Я вижу темноту ночи, подсвеченную факелами, я вижу башню с клетчатым полом, я вижу Цитадель, которая только сегодня наконец-то стала нашей, я вижу полчища врагов, окружающих крепость – войска, войска и войска, орды, орды и орды, осатаневшие от ярости, что у них отобрали бесценную святыню крепости.
Спрашиваю:
– Когда это случится?
– Сегодня ночью.
Вскакиваю – нельзя терять ни секунды, надо сообщить всем, всем, всем, скорей, скорей, скорей – еле успеваю спохватиться, кивнуть стражникам, чтобы перевязали пленному раны…
– Мне нужен исход битвы.
Смотрю на него – пристально, в упор, спрашиваю:
– Мне нужен исход битвы.
Эти слова хочется произнести вкрадчивым шепотом – не получается, потому что шум сражения проникает даже сюда, в высокую башню…
– Сейчас… сию минуту… – он снова смотрит в хитромудрый прибор, бледнеет, – чер-р-рт…
– Что такое?
– Сейчас… сейчас… найду…
– Потеряли? Ну и хороши же вы, ничего не скажешь…
– Да нет, сейчас… сию минуту… а… вот! Взгляните, взгляните!
Смотрю в стекло, – на душе теплеет, когда я вижу растерзанные останки наших врагов – несть им числа, окровавленные знамена, изуродованные сломанные доспехи…
– Мы победим! – бросаюсь прочь, на лестницу, – мы победим! Да!
Стрела вонзается в горло, захлебываюсь кровью, даже не успеваю увернуться от клинка, который рассекает мое единственное уцелевшее крыло…
– …ч-чер-р-р-рт…
– Сейчас…
– П-пусти… б-больно…
– Сейчас… все будет хорошо…
Кто-то жжет меня – больно, сильно, не сразу понимаю, что кто-то пытается скрепить разрезанное крыло, вправить растерзанное горло…
– Б-больно…
– Сейчас… сейчас…
Узнаю голос – на свою беду узнаю голос, я не хочу его узнавать, что вообще происходит…
С трудом разлепляю веки.
Смотрю в пустоту звездного неба.
С трудом фокусирую взгляд на своем спасителе, бывшем пленнике – я даже не знаю его имени.
– К-как… как так получилось… я же видел… вы же мне говорили…
– Это случится. Но… наверное, не сразу…
– Вы столько лет работаете, – выхаркиваю слова с кровью, – и не знаете, как это все… устроено?
Понимаю, что мог бы и не спрашивать, понимаю, что он сделал это нарочно, чтобы уничтожить нас…
– Я сам не понимаю, как это случилось… – он смотрит в пустоту неба, – будущее было там, там… – показывает пальцем, – а потом резко перескочило сюда…
Меня передергивает.
– Что-то вы завираете… звезды не перескакивают…
– Ну, почему же…
Вздрагиваю:
– Она у вас что, скорость света обгоняет? Или как?
– Получается, что да…
– Нет-нет, тут другое что-то… постойте-ка…
– …а ведь я все понял…
Он смотрит на меня с надеждой.
– Вы…
– …все понял, – продолжаю я, – Вы смотрели не на будущее. И не на прошлое.
– А…
– …и даже не на настоящее. Взгляните сами…. Ваша труба… причудливое хитросплетение линз… она лишь показывает то, что далеко… бесконечно далеко… Какие-то дальние миры, где-то там, там, там… миры, которые не имеют никакого отношения к нашему.
– Но… как вы объясните… что там тоже есть солнца? А земли? А луны? А мертвые пустоши? А оазисы? А Цитадель?
– Ну… это вопрос не ко мне, а ко вселенной. Я тут много что смотрел… – постукиваю коготками по трубе, – миры, миры, миры… миры, которые только зарождаются, и миры, которые уже умирают, миры, где только строят первые крепости и миры, где руины последних Цитаделей заметает песок… Это не наши миры, друг мой, не наши…
Он усмехается при слове «друг», я понимаю, что он только и ждет удачного момента, чтобы перере… нет, не сходится, зачем-то же он спасал меня…
– Я видел, как я спасал вас… там, в тех мирах… Значит, так должно было случиться…
Снова хочу добавить, что те миры не имеют ничего общего с нашим. Не добавляю.
– Но миры сходят с ума, – он обреченно смотрит на меня, – сегодня еще один… он был там… а теперь здесь…
– Ну, еще бы, что-то черное умирает…
– А при чем здесь…
– …при всем.
– …так вы говорите свет…
– …идет от звезды до звезды… – киваю, – и проносится мимо чего-то черного, чего-то темного… но очень тяжелого. И вот проносится мимо, и… изгибается. Прямой свет изгибается в дугу, искривленный, летит к нам…
Он смотрит на меня недоверчиво:
– Немыслимо… что-то вы темните…
Пожимаю плечами.
– Зря, что ли, астрономию изучал.
– Вы… так вы…
Он узнает меня, он бросается ко мне – я еще не узнал его, только вспоминается намеками-намеками что-то давно забытое, отжившее, а дай переписать, а тебе какую лекцию, а все, а дай тетрадку, я по ней сдам, открывает на экзамене мою тетрадь, тайком, под партой, ничего не понимает, обреченно машет рукой… Потом еще что-то, какие-то мечты, какие-то звезды, ты прикинь, что я видел-то, если линзы на звезды направить, они как шарики выглядят, звезды-то… Потом уже было все по-другому, была Цитадель, было – налево, кругом, было – именем Цитадели, потом – враг Цитадели – мой враг, потом учился ломать клювы и крылья, выведывать вражеские тайны, потом…
