Я вышел в курилку и некоторое время осмысливал прочитанное.
Итак, под Еланском существовал крупный “почтовый ящик”, основной костяк коллектива которого составляли квалифицированные химики, физики, биологи и прочий ученый народ. Этот чудный остров-островок взорвали вместе с лабораториями и оборудованием, опрокинули в непролазную топь. Но что сталось с физиками-химиками? Одни, надо полагать, уехали за бугор, другие устроились преподавателями в местные вузы и колледжи, третьи переквалифицировались, четвертые спились… Но так или иначе, найти в Еланске ученого мужа с солидным творческим багажом за плечами, проблемы не составляло.
Мне было также известно, что на подобные “почтовые ящики” замыкались обычно всякого рода дочерние научные организации. Трогать их в связи с “Островком”, наверное, не стали, но и финансировать, полагаю, прекратили, предоставив выживать по принципу “спасение утопающих – дело рук самих утопающих”. На заре эры приватизации подобные конторы выживали, как правило, за счет сдачи своих площадей в аренду. При этом всё научное оборудование, вмиг ставшее вдруг лишним, перетаскивалось в самый дальний и неприглядный бокс…
Вдруг я понял одну очень простую вещь. Если у Сапера и вправду есть в этом деле свой интерес, то реализовать идею погибшего гения ему, Саперу, проще всего было бы здесь, в этом тихом городе, окруженном лесами, бесчисленными озерами и топями, городе, расположенном далеко в стороне от академических центров. Именно здесь, в этой глубинке, можно было легко, не привлекая к себе внимания, найти опытных, прозябающих на житейской мели специалистов, достать импортное, числящееся списанным, научное оборудование, задействовать прочие факторы, направленные на организацию исследований…
Всё это было для меня очевидным.
Вот только нестыковки по времени я никак не мог понять. С Епитимьевым Сапер встретился около двадцати лет назад. Еще через несколько лет Епитимьев погиб, но его бумаги с расчетами к тому времени уже находились в тайнике, о чем Сапер прекрасно был осведомлен. Сапер не сидел в тюрьме, не находился в коме, его, надо полагать, не похищали инопланетяне… Почему же он начал действовать лишь три года назад? Загадка!
И вообще, почему Сапер приехал именно в Еланск, да еще как раз накануне ликвидации “Островка”? Череда совпадений?
Чем больше я думал об этом деле, тем запутаннее оно мне представлялось.
Пребывая в задумчивости, я свернул на полутемную лестницу и едва не налетел на какого-то худосочного очкарика, который нес большую стопку книг, держа ее перед собой обеими руками. Я всё же успел посторониться, но парнишка, то ли от растерянности, то ли ввиду плохого зрения, задел меня плечом. При этом его книги одна за другой посыпались на пол. Слетели и его очки, скользнув по ступенькам вниз. Я помог неловкому пареньку собрать его хозяйство и, кивнув в ответ на его смущенные извинения, поспешил к выходу.
Глава третья. ИСПУГАННЫЙ “МЕДВЕДЬ”
В славный город Еланск я прибыл утренним поездом.
Центр города оказался примерно таким, каким и представал со страниц туристических справочников. Два-три 16-этажных “небоскреба”, три-четыре “дворца” в стиле ампир с башенками и колоннами, серая помпезная громада местной администрации, пышные цветочные клумбы, уличные кафе, под пестрыми зонтиками которых народ потягивал пиво, наслаждаясь мягкой солнечной погодой…
Верхние этажи гостиницы “Еланск”, в которой мне был забронирован номер, ясно просматривались уже с привокзальной площади.
Через несколько минут я входил в просторный холл, отделанный мрамором, карельской березой, бронзой и зеркалами. У дальней стены поднималась из кадки настоящая пальма – любимое дерево провинциальных гостиничных администраторов.
По всему чувствовалось, что место тут бойкое. Народ сновал взад-вперед. Группа иностранцев заполняла какие-то бумаги. Из открытых дверей бара доносилась музыка. Таблички и указатели извещали, что в гостиничном комплексе имеется множество других уголков для приятного отдыха. Разглядел я и пару-тройку фигуристых блондинок, привычно высматривающих свою добычу. Словом, нормальная губернская гостиница.
Не в пример холлу, мой номер оказался тесноватым, и все же здесь имелось все необходимое для работы и отдыха: стол, телефон, душ, чистое постельное белье и холодильник. Более детальное знакомство с гостиничными удобствами я решил отложить до вечера, а пока – пришпорить коня удачи, пока он не убежал от меня куда-нибудь в сторону еланских лесов.
Приняв душ, я перекурил, собираясь с мыслями, после чего оделся и направился в бар “Еланский медведь”, который, судя по схеме, располагался в трех кварталах от гостиницы. Именно там, в “Еланском медведе”, служил барменом Фомич – “верный человек” Деда.
Гостиница этакой дугой смотрела на тенистый сквер. Я двинулся по зеленому бульвару, застроенному старинными купеческими особняками вперемежку с бетонными и кирпичными коробками.
За первым же перекрестком открылся еще один сквер, изумрудная зелень которого приятно контрастировала с серыми плоскостями некой бетонной громадины, поднимавшейся выше деревьев. Огромные буквы, установленные на крыше, гласили: “КИНОКОНЦЕРТНЫЙ ЗАЛ”. Вдоль дорожки, по которой я шел, выстроились шеренгой театральные тумбы, оклеенные яркими афишами. Я скользнул взглядом по ближайшей:
“ВПЕРВЫЕ В ЕЛАНСКЕ! ВОСХОДЯЩАЯ ЗВЕЗДА ЭСТРАДЫ КЛИО-ПАТРА И ГРУППА “БА-БУ-ИН!”
И ниже – более мелкими буквами:
“Конферанс – заслуженный работник культуры РФ Аркадий Балагулин!”
Афиша была украшена двумя броскими портретами. Из верхнего левого угла затаенно улыбалась жгучая брюнетка-вамп, будто высматривая очередную жертву. Очевидно, это и была несравненная Клио-Патра. Из нижнего правого угла на нее просветленно взирал низенький толстяк с неприлично огромным животом, блестящей лысиной и козлиной бородкой. Надо полагать, это было шаржированное изображение конферансье. Трудно было представить реального человека обладавшего столь неестественными пропорциями.
Впрочем, всё это великолепие перечеркивала желтая лента с черной надписью: “По техническим причинам гастроли переносятся на более поздний срок”.
Но вот, однако, и “Еланский медведь”. Оказалось, что это целый ресторанный комплекс, стилизованный под княжеский терем. Бар занимал лишь небольшой его уголок. С первого взгляда было ясно: заведение не из дешевых, рядовой любитель пропустить стаканчик, вряд ли отправиться сюда, чтобы снять привычный стресс. В полутемной прохладе сводчатого зала ненавязчиво играла музыка. Два-три ранних посетителя потягивали из высоких кружек медовуху – фирменный напиток “Еланского медведя”, как извещало меню у входа.
По ту сторону стойки бара застыл в величественном ожидании крепко сбитый вальяжный старик в белой форменной рубахе с черным галстуком-бабочкой. Его гладко выбритое, какое-то восковое лицо выделялось тяжелой, как у бульдога, нижней челюстью. На толстом волосатом пальце левой руки бармена сидел массивный перстень из червонного золота. А колоритный у Деда “верный человек”, ничего не скажешь!
С полминуты я разглядывал этикетки, затем попросил налить мне полтинник “Хэннесси” и, лишь взяв рюмку, передал бармену привет от Деда, присовокупив во избежание какой-либо накладки пару слов пароля.
Вообще-то, я предполагал, что сразу после этого Фомич улыбнется, пожмет мне руку, затем забросает меня расспросами про Деда, после чего уже ответит на все мои вопросы – прямо здесь, у стойки. А я, слушая его, успею пропустить рюмочку-другую. Благо, ввиду явного отсутствия очереди, никто не станет отвлекать нас от деловой беседы.
Но произошло что-то странное. Едва я обозначил свой статус, как этот матерый бульдог превратился в жалкую дворнягу. Он как-то съежился, сгорбился, а в его оловянных зрачках с желтоватыми белками отразился неодолимый страх, чтобы не сказать ужас.
– Говорите тише, – попросил Фомич, настороженно озираясь по сторонам из-под приспущенных тяжелых век. – У стен тоже бывают уши. Не будем терять времени, однако. У нас есть минут двадцать, не больше. Затем хлынет народ, и я буду занят. Что вас интересует? – на его рубленые фразы накладывалась барабанная дробь какой-то рок-группы. Я приметил, что пальцы рук бармена тоже дрожат. Когда он ненароком повернул ладонь, перстень начал выбивать дробь о стекло, но не в такт музыке.
