– А как ты вообще сюда добралась? В таком-то состоянии…

Билет я брала по интернету. Один раз, не помню, где именно, мне стало очень плохо. Может, в самолёте, может, на улице. Даже, кажется, потеряла сознание. Кто-то сунул мне под нос ватку с нашатырём, я очнулась. Но лица вокруг сливались в одно серое пятно, не знаю, кто это был. В смысле, кто привёл меня в чувство. Я просто шла, шла, шла дальше. Куда-то садилась, кому-то показывала билеты, паспорт. На каком-то автомате. Вообще плохо помню, как добралась.

Только как забилась в самый дальний угол электрички. После мучительного шума аэропорта наслаждалась пустотой: два или три человека сидели где-то очень далеко, на другом конце вагона. Натянутые нервы, видимо, расслабились, стало болезненно сонно. И, засыпая, я смотрела в окно сквозь ослепительное солнце. На непривычные взгляду пальмы, ютившиеся по склонам гор городки, белые арки и мосты, на голубую полосу уже осеннего моря. А в голове как заезженная пластинка крутилось:

Если выпало в империи родиться,

Лучше жить в провинции, у моря…

Ком давил. Давил, давил горло…

И я всматривалась в эту прекрасную солнечную даль, все ещё надеясь, что он не послал своих демонов вслед за мной…

Тея вздохнула:

– Ладно, не буду пытать. Приходи в себя…

И принялась звонить Алексу, чтобы он не забыл купить большие баллоны с водой.

Выпалив необходимые распоряжения, Тея замолчала, набирая воздуха для новой тирады, и вдруг как-то странно застыла. Очевидно, Алекс, воспользовавшись паузой, сказал нечто необычное. И голову даю на отсечение: новость не была приятной. Уголки рта подруги поползли вниз, меж бровей треснула складка.

– Да как же… Вот же… Мы можем… Ладно, пока. До вечера.

– Что там случилось? – испуганно спросила я, когда Тея закончила хватать ртом воздух.

– Наш квартирант, – вздохнула она.

Краска возвращалась на лицо Теи.

– Студент, что снимает нашу комнату…

Речь шла о комнате в городе, который они оставили ради Аштарака.

– Что с ним?!

Я не знала, конечно, этого студента, в глаза никогда не видела, но сердце сжалось от непонятной ещё тревоги.

– Отравился газом, – Тея приходила в себя. – Сейчас в больнице. Алексу звонила девушка квартиранта.

– Утечка? Он живой?

– Кажется, живой. И нет, не утечка. Алекс говорит, конфорка была включена. Пустая, без огня.

– То есть он – сам?

Тея покачала головой:

– Не верится. Не похож он на суицидника. Вообще не похож. Ладно, главное, чтобы выкарабкался без последствий. А месяц-другой без его платы за аренду мы как-нибудь проживём.

***

Вечером на Аштарак упал ливень. Мощный, безжалостный и беспощадный. Вместе с ним пришёл не менее мощный ветер. Его порывы бухали в стёкла, струи ливня выгибали раму, а потом во всей деревне сразу и внезапно погас свет. Наступила кромешная тьма.

Я закрыла ноутбук, потянулась и сказала:

–– Это что значит?

–– Это значит, что света нет, – глубокомысленно ответил Алекс.

Его стрелялки на экране компьютера предательски дрогнули, мигнули и тут же пропали. Он с обиженным недоумением уставился на абсолютно тёмный монитор. Тея сладко спала в спальне наверху, скорее всего, даже и не заметила упавшей вдруг на дом тьмы.

–– Ну, теперь уже точно, спокойной ночи, – я восприняла наступление кромешного мрака, как перст судьбы.

Он указывал, что работать на сегодня хватит.

–– Я тоже иду спать, – обиженно сказал Алекс. – Что мне теперь тут делать?

Я поднималась в кромешной тьме на второй этаж, нащупывая лестничные перила – упругие, гладкие и как никогда спасительные. Потом, скинув тёплый халат, нырнула под два одеяла, немного поворочалась, согревая собой свой уютный сонный мир, и, наверное, заснула.

Но буря продолжала громыхать вокруг и во мне. Сквозь сон я слышала и завывания ветра, и грохот далёких громов, и стук каждой ветки, бившейся о стекло. Казалось, что кто-то чужой и страшный ищет меня в темноте комнаты.

С одной стороны, это было словно погрузиться в детство – бояться не безработицы, безденежья и приступов безумия у близкого человека, а чего-то, таинственно бродящего в ночи. С другой…

–– Ой, мамочки, – прошептала я, натягивая одеяло до подбородка.

С той стороны окна прямо на меня в упор уставился пронзительный взгляд чужого лика. Размытого дождём, но с горящими глазами. И самая жуть – это был второй этаж, в окно которого невозможно заглянуть мимоходом.

Размытый лик дёрнулся, и его не стало. Только что прожигал неистовым взглядом – и исчез. Словно не был. Словно растворился в ливне. Словно ветер отнёс клочками в неведомые выси и дали, словно вместе со струями впитался в рыхлую влажную землю. Осталось только ощущение пронзительно тоскливого взгляда. Такого одинокого, какого не бывает у детей Божьих.

Остановка, на которую мы неизбежно натыкались, когда поднимались из оврага-«гнезда» Старого Дома, была чем-то вроде клуба по интересам, светским салоном и культурным центром одновременно. За час до «полуденного» автобуса здесь собиралось полдеревни. Некоторые дамы приходили с детьми. Но сам рейс ждали только два-три человека из компании. Остальные появлялись, чтобы обменяться полезной информацией. Почему-то ни перед «девятичасовым», ни перед «полтретьего», ни перед последним. Именно в полдень.

Но сейчас день давно перевалил на вторую половину, а остановка бурлила, как перед «полуденным».

– Странно, – сказала Тея, когда мы подошли поближе. – С чего это так много народа?

Оказалось, что обсуждали исчезновение осликов. Предысторию Тея мне рассказала чуть позже. Кто-то купил ослика в соседнем селе, рассчитывая организовать аттракцион для отдыхающих – катать ребятишек. Ослик оказался ослицей, причём, чересчур упрямой даже для своего племени. То есть детишек катать она категорически отказалась. Кормить бездельницу было накладно, и хозяин выпустил её на вольные хлеба, в чисто поле. К уже свободно шляющимся по весям коровам, лошадям и поросятам.

Маленькая ослица оказалась очень компанейской девицей. Как там сложилось – тайна, покрытая мраком, только ослики, гуляющие по полям, стали умножаться. Через год их было уже два, а через два года – три. Они приспособились скакать по горам, обрели поступь ланей, и появился целый новый вид – вольные горные ослы.

Так вот, ослиная троица уже несколько дней не появлялась в окрестностях деревни. Это взволновало жителей: ослики уже стали привычным атрибутом, чуть ли не эмблемой Аштарака. Про них собирались сочинить легенду, а тут они вот так взяли и пропали.

– Наверное, их кто-то съел? – как можно тише шепнула я Тее, когда поняла, что говорят о пропавших осликах.

Но меня услышали, несмотря на все предосторожности.

– Вот ещё, – фыркнула молодая, но уже начинающая полнеть селянка с толстой и, кажется, натуральной русой косой. – Несколько лет не ели, а тут взяли и съели? Миш макуля!

Народ зашелестел.

– Да анхнарина! – фыркнула её подруга с пышными губами «уточкой». – Никто их не трогал, попробовали бы только! Эти ослы были очень даже себе боевые.

Остановка загудела одобрительно.

– А может… Кто-то приспособил в хозяйстве? – выдвинула я другую гипотезу.

Уже немного громче, так как всё равно попала под перекрёстные взгляды.

– Этих?! В хозяйстве?! Так они тебе и побежали работать!

Это прозвучало уже с неподдельной гордостью. И гул превратился в высокомерно презрительный. Остановка от всей души радовалась за тех, кто упорством выбил себе право жить так, как считает нужным.

– Ну, тогда я не знаю, – пискнула я и спряталась за Тею.

Испугалась, что заподозрят в плохом отношении к ослам. На самом деле у меня с этими животными связаны очень тёплые детские воспоминания. Мама рассказывала, что когда-то давно по дворам городка, где она родилась, ездил старьёвщик на тележке, запряжённой маленьким осликом с большими глазами. Неопределённого возраста дядечка, казавшийся маме в то время безнадёжно пожилым, принимал на вес груду тряпок – старую, вышедшую из употребления одежду, а взамен давал настоящее счастье: яркий шарик, покрытый разноцветной, блестящей фольгой. Шарик пружинил на резиночке – и вниз, и вверх, и в разные стороны. От взгляда на это разноцветное, прыгающее чудо у мамы просто захватывало дух.