Прохладный ночной воздух окатил с головы до ног будто ледяной водой. Сознание прояснилось. Но я знала, что это не сон. Это то, что со мной уже произошло. Только я этого почему-то не помнила…

– Я не могу это так оставить… Джон мне поможет…– в отчаяние прошептала я.

Отойдя от окна к зеркалу, включила свет и взглянула на себя.

Губа зажила, синяков на шее не видно. Да, Джон и Адриано отмечали, что у меня быстрая регенерация тканей, но она стерла все свидетельства насилия!

Тогда я быстро сняла форму, в которой уснула, и изумленно округлила глаза. На мне не осталось ни одного следа: ни кровоподтеков, ни укусов, ни царапин. Словно и правда все это привиделось. Я и сама до сих пор не верила в произошедшее. Но уже никому ничего не предъявить. Пульсирующая внутри боль, едкая память – не доказательство.

В одну секунду ярая ненависть застелила все перед глазами. Кожа покрылась сотней ледяных мурашек, а пропасть внутри раскрыла зубастую пасть, задев острыми клыками еще живую плоть.

На дне живота начал бушевать черный вихрь, скручивая внутренности дикой болью. Он поднимался и поднимался, пока не перекрыл кислород… Задохнувшись, я упала на колени и схватилась за горло. Оно тут же вспомнило пальцы хомони. Я отдернула руку, словно обожглась, и закашлялась. Все мышцы сжались от бушующей ярости, разрывающей на части, и сковали тело… Я закричала во всю мощь, пока не охрипла… И потолок выжгло от черного огня, вырвавшегося из моих глаз…

– Заткнись, сумасшедшая! Мне завтра рано вставать…– услышала голос Игната за дверью.

Метнув черный взгляд на дверь, я выжгла дыру в ней и поднялась на четвереньки, рыча, как зверь, и готовясь к броску, чтобы разорвать горло этому ублюдку… Но воздух в легких закончился, и я забилась в бессильной судороге, поскуливая, припала лицом к полу.

Стало невыносимо жарко, кожа покрылась липкой пленкой, все пути в легкие будто закупорились, воздух не хотел проходить внутрь. Я захрипела в попытке позвать на помощь, но так и не смогла…

* * *

Я проснулась оттого, что кто-то щупал меня. С трудом приоткрыв один глаз, увидела женщину в белом комбинезоне, сфокусировав взгляд, узнала Сару. А за ее спиной стоял отец.

– Ну что там с ней? Она нас не заразит?

– У вашей дочери высокая температура, но вирусов в крови нет. Заражения можно не опасаться,– сухо проговорила Сара тому, но на меня смотрела сочувствием и безмолвной поддержкой.– Мне надо еще осмотреть девушку. Я раздену ее. Вы не могли бы выйти?

Отец пожевал губами и вышел.

– Как ты, девочка моя?– склонилась Сара и погладила по влажному лбу.– Что с тобой случилось? Ты со вчерашнего обеда не отвечаешь на сообщения…

Я прикрыла глаз и уронила голову на другой бок. Сил разговаривать не было. Веки пекло от температуры, и внутри все выжжено.

Сара беспокойно вздохнула и бережно сжала мою руку.

– В крови ничего не обнаружила, но у тебя высокая температура, и я не знаю, чем тебя лечить. Джон сказал, ты не отвечаешь, а в дом его не пустили. Твой отец сказал, что вызовет другого врача. Когда вызов поступил в медцентр Джона, он привез меня.

Я снова приоткрыла один глаз, второй словно склеился. Лицо Сары и все вокруг было мутным. Язык по-прежнему не могла оторвать от неба. Но я все отчетливо слышала и понимала, будто мозг функционировал отдельно от всего остального тела.

– Я так волнуюсь, милая моя… Ну скажи же хоть что-нибудь…

Я едва приподнялась на локтях. Сара помогла присесть и опереться спиной на спинку кровати. Я вся была мокрая и липкая. Самой стало противно.

– Я переволновалась на итоговом тесте,– едва выговорила я и от слабости закрыла глаза.

– С тобой давно что-то происходит, а мы не можем тебе помочь. Ты ничего не скрываешь?– с волнением спросила Сара.– Подстриглась так коротко…– она оглянулась на дверь и шепотом добавила:– Джон рассказал, кто тебя так… Он очень переживает. Сейчас вот это… Ты давно у нас не была. Басил спрашивал о тебе, и Элен тоже…

В памяти возникла сияющая улыбка дочери Сары, но сейчас она не откликнулась во мне теплом. Все чувства заморожены.

– Спасибо за волнение. Но у меня все хорошо. Я, наконец, специалист, меня ждет КНИС. Надеюсь, что торги не состоятся. Мне рано иметь мужа,– ровно проговорила я и пожала руку Сары в ответ.– Температура скоро пройдет. Я уверена. У меня так перед каждым экзаменом было…

Я сглотнула вязкую слюну. Лгать Саре и Джону всегда было сложно: не потому что не умела – не хотела. Но сейчас получилось легко, как никогда. Сара поверила.

Она обняла меня, поцеловала в шею и пригладила торчащую челку.

– Так непривычно видеть тебя с короткими волосами,– ласково вздохнула она.– Я навещу тебя завтра… А твоему отцу скажу, что требуется визит в медцентр. Джон очень хочет тебя увидеть…

Я согласно кивнула и растянула губы в благодарной улыбке. Но было тошно от этой заботы. Я не хотела ни сочувствия, ни жалости, ни доброты… И никаких разговоров. Моей тьме нужна была тишина – холодная, расчетливая и продуктивная. Сознание пыталось собрать кусочки из памяти в единую картину: что со мной произошло.

Сара ушла, когда поняла, что я больше не хочу говорить. Слова для меня всегда были лишними, пустое сотрясание воздуха, когда все вокруг слепит, мерзко хрипит и зловонно дышит. Зачем слова, если я чувствую все это, а ничего не могу изменить?

* * *

Два странных дня я провела в одиночестве. Не ела, не пила, не выходила из дома… Не отвечала на сигналы и сообщения коммуникатора. Не разговаривала с отцом и Игнатом. А они после пары попыток и сами не трогали меня, даже в комнату не входили. Сару, очевидно, они тоже не пустили. Но и хорошо. Я не хотела ни с кем говорить, замкнулась на мощном распирающем чувстве, вытравливающем все живое и… слабое. Я будто подхватила какую-то заразу и не могла оправиться от нее…

Это тьма. Она накатывала волнами, пожирала любые чувства, не оставляя шанса на выздоровление. Я сидела в абсолютной пустоте, уставившись в мертвую точку: ни звука, ни запаха, ни света вокруг… Только отчетливый продирающий скрежет в груди – удары леденеющего сердца. Ведь я все поняла. Память и логика все сложили в простую закономерность, как программный алгоритм.

До этого дня все поступки двух ненавистных мужчин в моей жизни были лишь жалостью, презрением, грубостью, отторжением – мелочами, с которыми я справлялась… Но отдать дочь и сестру в счет долга, как бездушную вещь, – откровенное предательство и хладнокровное унижение человеческого достоинства. В отсутствии какой-либо морали в системе хомони теперь я убедилась лично.

Я сглотнула и ощутила, как во мне сдвинулся огромный пласт установок и заблуждений, как стена отошла в сторону и открыла остротой улей, откуда вырвалось нечто, наполнившее тело силой, взгляд, а мысли четкостью и осознанностью.

Я выпрямилась, ясно ощутив, что все произошедшее, как шелуха, – всего лишь налет сверху, и моя Вселенная по-прежнему не тронута. Я выбрала сторону. Вернее, ее выбрала та незнакомка, которая все больше захватывала власть надо мной.

«Трусость – истинный порок, вирус для разумных существ. Легко проникает и порабощает… Лечению не поддается…– усмехнулась я, впервые за два дня поднимаясь с кровати.– Если у человеческого достоинства двойные стандарты, то достоинство хомони – их полное отсутствие! Они не подвластны своим же законам! А значит, и я могу выбирать: подчиняться или нет… Я переверну этот свет! Уничтожу всех, кто стоит у меня на пути! Всех, кто предает из-за трусости… Их слабости станут моим оружием».

От такой клятвы я почувствовала себя всемогущей, что даже испугалась этой силы. Но сиюминутная слабость испарилась, потому что нечто темное обволакивало вены изнутри… отражалось в глазах и мыслях…

«Можно ли чувствовать себя мертвой, но такой всемогущей?– мысленно спросила я свое отражение. Склонив голову набок, обвела пальцем овал лица в зеркале.– Я освобожусь от альянса и всех его гнилых законов… Ничто не удержит меня здесь. Моя жизнь – мои правила!»