2 мая 1789 года мадам Девен де Фонтене, которой не исполнилось еще и 16 лет, родила первенца Теодора и на том сочла свой супружеский долг исполненным. Правда, она и здесь не упустила повода для того, чтобы подтвердить свою приверженность во всем следовать моде. Обычно состоятельные дамы нанимали кормилицу и няньку, заглядывая в детскую только для того, чтобы перекрестить чадо на ночь. Однако Жан-Жак Руссо, принеся с собой новые идеи материнства, образованности, чуткости и гуманности, положил начало моде на все естественное, утверждая, что женщина должна лично кормить свое дитя. Наиболее прогрессивные женщины немедленно последовали его совету, причем самые рьяные занимались этим на виду у гостей, собиравшихся в их салонах. Так далеко Тереза заходить не стала, но с полгода свой материнский долг аккуратно исполняла. Не сказать, чтобы кормление разбудило в ней чувство привязанности к ребенку, зачатому и рожденному в нелюбви, и впоследствии она признавалась, что этот процесс порождал в ней всего-навсего ощущение дойной коровы.
Но вот единственной модной тенденцией, которой не поддалась Тереза, было полное неприятие ею столь популярной тогда романтической чувствительности. Манеру по мельчайшему поводу тонуть в слезах быстро усвоила виконтесса Роза де Богарне, прилюдно разразиться рыданиями могла даже деятельная мадам де Сталь. То ли Тереза переняла от отца способность трезво оценивать обстановку и не распускать нюни понапрасну, то ли природная жизнерадостность не позволяла ей тратить душевные силы на оплакивание всякой ерунды, но чувствительность ей была совершенно не свойственна. Она хотела жить и наслаждаться жизнью, а потому не собиралась терять время на всякие ненужные мелочи и немедленно обзавелась двумя любовниками.
Одного из них звали граф Александр де Ламет (1760-1829), он вместе с двумя братьями провел несколько лет в Америке, сражаясь в Войне за независимость колонии от Великобритании, был дружен с президентом Джефферсоном. Вторым был красавец-блондин Феликс Лепелетье де Сен-Фаржо (1767-1837)[5], обоим было суждено играть видную политическую и военную роль в истории Великой французской революции. Оба прекрасно знали, что являются соперниками, но проявлять чувство ревности считалось недостойным для людей, принадлежавших к классу избранных. Они осознавали, что превосходство подтверждается делами и из кожи вон лезли, изыскивая средства, дабы ублажить Терезу. Что же касается до маркиза де Фонтене, тот вовсю развлекался с красотками на стороне. Это вовсе не было чем-то из ряда вон выходящим, супруги следовали правилам сосуществования всех французских пар.
Жизнь à la mode[6]
Тереза завела свой салон, который охотно посещали многие видные деятели того времени. Она хорошо усвоила себе ту истину, что общество жаждет постоянных изменений, живет в лихорадочной погоне за новыми, еще неизведанными удовольствиями, а потому необходимо идти в ногу с новыми веяниями, еще лучше – немного забегать вперед. Все французское стало считаться тяжеловесным и архаичным, регулярные французские парки начали заменять английскими, сколь возможно близкими к природным пейзажам. Тереза часто устраивала для друзей пикники в Фонтене-о-Роз. Там дамы, облаченные в белые муслиновые платья и широкополые соломенные шляпы на «простых волосах» изображали из себя пастушек, лакомясь из корзиночек, украшенных разноцветными лентами, свежеиспеченными булочками, печеньем и мороженым, приготовленными с использованием молока утреннего удоя и свежих яиц. Вечером в Париже надлежало время от времени посещать театр; днем – прогуливаться в центре города в сопровождении либо одного любовника, либо обоих.
Надо сказать, что наряду с обретением свободы любить кого захочешь и славы украшения парижских салонов, Терезе было суждено познать оборотную сторону этих привилегий: она стала столь же желанным объектом нападок скандальной прессы и всяческих пасквилей, ходивших по рукам. Например, ее сыну Теодору до самой смерти так и не удалось отмыть свою репутацию от измышлений (по утверждению его матери, совершенно клеветнических), что отцом его является вовсе не маркиз Девен де Фонтене, а граф Александр де Ламет.
Но очень скоро это привычное времяпрепровождение коренным образом изменилось. Население постепенно охватывала предреволюционная лихорадка, которая уже завладела имущими классами, где процветали идеи Просвещения. Опыт правления просвещенных монархов, таких как императрица всея Руси Екатерина II, Иосиф II Австрийский, Фридрих II Великий, Густав III Шведский, сильно разочаровал передовые умы Европы. Постепенно наиболее здравомыслящим французам становилось ясно, что без существенных изменений в королевстве не обойтись. Тереза с ее тонким чутьем на все новое и многообещающее мигом уловила, что муслиновые платья, пикники на лоне природы и банальное кокетство – вчерашний день! Если хочешь прослыть передовой личностью и не растерять поклонников, необходимо срочно заняться политикой. Даже не блиставший особым умом Жан-Жак де Фонтене понял, что бездумное прожигание жизни – не самый оригинальный способ, чтобы удержаться в среде избранных.
Итак, супруги окунулись в бурную политическую жизнь Франции. Финансовое положение государства было катастрофическим, отчаянное положение в стране усугубили погодные катаклизмы, доведшие народ, в особенности крестьян, до крайней степени нищеты и голодания. Супруги де Фонтене поначалу сблизились с умеренными политиками, выступавшими за учреждение конституционной монархии. Они посещали заседания Генеральных штатов, Учредительного собрания, позднее Законодательного собрания и Конвента. Тереза была принята в Олимпийскую ложу свободных масонов и Клуб 1789, близкий к якобинцам, наиболее ярым противникам абсолютизма. Поступала она таким образом не из-за наличия каких-то твердых политических пристрастий, но для того, чтобы оставаться на виду и не отставать от новых политических течений. Тереза также сделала попытку посещать несколько женских клубов, но вскоре поняла, что они играли чисто декоративную роль. Их создавали уж совсем убогие умом женщины, дабы также не отставать от моды. Маркиз де Фонтене стал членом Якобинского клуба, но ничем себя там не проявил. Когда Парижский парламент был распущен, он в декабре 1790 года сделал попытку избраться судьей, но набрал всего несколько голосов.
Вокруг кипели политические страсти. Поскольку для ораторов настало полное раздолье, они бросились изучать опыт римских трибунов, а потому в моду постепенно начало входить все, связанное с древним Римом. Многие, подобно Мирабо, стали брать уроки дикции и жестикуляции у знаменитых актеров. Все стремились воссоздать эпоху, считавшуюся расцветом цивилизации, особенный пыл проявили скульпторы и художники во главе с Жаком-Луи Давидом. Его холст «Клятва Горациев» стал визитной карточкой новой эры в сфере культуры и положил начало моде на принесение клятвы верности всему чему угодно, каковая продержалась довольно долго. Все прочие жрецы искусства также соревновались в разработке классических тем и композиций. Тереза со своей стороны постаралась внести античность в ритуал приема гостей. Отныне, когда в загородный дом, Фонтене-о-Роз приезжали гости, их у ворот встречали девушки, подносившие каждому по две красные розы. С одной стороны, это было некое символическое указание на название поместья, с другой – в древнем Риме розы подносились победителю.
Как известно, 14 июля 1789 года мятежный народ штурмом взял Бастилию, слывшую оплотом самодержавия и беззакония. Никто не знал конкретно, что творилось в стенах этого узилища, построенного еще в ХIV веке, но репутация у острога для представителей знати за века сложилась прескверная. Немалый вклад в возмущение озверевшей общественности внес дурной памяти маркиз де Сад, содержавшийся там с 1784 года.
Надо сказать, ему на условия заключения жаловаться не приходилось. Маркизу позволили обставить его камеру со всем возможным комфортом, включая личную библиотеку из более чем сотни книг и флаконы одеколона и парфюмерной воды с ароматом розы и флердоранжа. На содержание этого труженика пера сомнительной чистоты отпускалось девятнадцать ливров в сутки – и это в то время, когда подавляющая часть населения буквально умирала с голода. Узник принимал деятельное участие в картежных играх и сражениях на бильярде между заключенными и охранниками. Правда, где-то за месяц до июльских событий с ним поступили совершенно бесчеловечно, лишив ежедневных прогулок за зубцами стены, ибо он имел обыкновение оскорблять прохожих самыми последними словами, а также швырять в них камнями или поливать содержимым ночного горшка.
