Кондрашов сидел рядом с Петром и говорил ему:
- Вы благодарите судьбу, что так хорошо получается! Вы еще молоды, и у вас впереди большая жизнь, а в жизни, кроме всяких прочих человеческих потребностей, нужен еще хороший друг и товарищ!
- Само собой, Василий Михайлович, - кивал Петр. - Только больно уж все неожиданно, скоропалительно...
- Э-э, голубчик мой! Вся жизнь скоропалительная, как счастливый сон. Иногда хочется, чтобы сон не кончался, а глядишь, и проснулся... А Василиса Сергеевна золотой человек!
- За хорошие слова, Василий Михайлович, сердечное тебе спасибо. Верю, да и сам не дите, вижу и чую, какой она человек. Не в этом суть!
- А в чем? - спросил Кондрашов.
- Ты знаешь, Василий Михайлович, всего два месяца назад я похоронил жену. Как говорится, в избе еще ладан не выветрился, а в доме уже другая. Неловко как-то.
- Знаешь что, батенька мои, думаю, что со стороны неба протеста не поступит, а на грешной земле мы уж как-нибудь сами разберемся, - убежденно и веско проговорил Кондрашов.
- Мы-то, конечно, разберемся, а вот ей, полагаю, трудновато придется.
- Знай, Петр Николаевич, что счастье тебе не поднесут на серебряном блюде. За него воевать придется.
- Понимаю и это. Думаю, что в обиду ее не дам. - Петр повернул голову к Василисе и, сжав ей руку, почувствовал, как в ответ задрожали ее пальцы.
Архип Буланов встал и поднял наполненную рюмку. Все торжественно притихли.
В настольных лампах тихо дрожали огоньки, мягко освещая раскрасневшееся лицо Василисы и блестящие пуговицы на мундире Петра. Напряженно думая о чем-то своем, он смутно, как в тумане, воспринимал слова Архипа, уловив лишь последнюю фразу.
- За счастье ваше поднимаю сию радостную чашу, - торжественно говорил Буланов и, дождавшись, когда Василиса и Петр поцеловались, опрокинул рюмку в рот.
Так началась эта неожиданная свадьба. Перед каждой рюмкой гости кричали "горько", и Петр, заметно хмелея, улыбаясь, все охотнее целовал мягкие, теплые губы Василисы.
Когда началась пляска, Петр Николаевич, вспомнив о коне, незаметно вылез из-за стола и вышел на улицу. Приисковый поселок давила тихая морозная ночь. Где-то совсем близко за землянкой звонко скрипнул снег, пискливо вздохнул хриплый бас гармошки и тут же испуганно замер. Петр Николаевич подошел к заиндевевшему коню и вдруг как-то сразу отрезвел. Взял из кошевы холодную кошму, накрыл ею зябко дрожавшего Ястреба.
"Это надо было давно сделать, дурак пьяный!" - выругал он себя и, прочистив заледеневшие ноздри коня, вернулся обратно.
Василиса встретила его в темных сенцах.
- Зачем раздетый ходишь? - прошептала она. - Простудишься же!
- Ничего. Около тебя согреюсь! - засмеялся он и обнял за плечи.
- Ну не надо, дорогой. Мне сейчас так хорошо, что и не знаю, что теперь будет со мной.
- Что будет? - Петр судорожно вздохнул. В сознании всплыли разъяренные глаза Стешки, Агафьи Япишкиной и других станичных языкастых бабенок.
- Сейчас, Васса, уже поздно думать об этом, - проговорил он тихо.
- Нет, милый, я-то еще долго буду думать.
- До каких же пор? Покамест к попу не сходим, что ли? - Петр Николаевич умолк. Оставлять здесь Василису ему не хотелось.
- Нет! Такого у меня даже и на уме нет. Как ты порешишь, так и ладно! - ответила она и покорно прижалась к его плечу.
- Спасибо, Васса. А я подумал, что ты каешься...
- Ну что ты!
- Тогда, Васса, нам пора ехать. А то уже поздно, да и конь совсем застыл, дрожит.
- Конечно, уже пора. Нельзя такого коня на морозе томить, - торопливо шептала она. - Тебе, наверное, тоже холодно. Пойдем, ты потихоньку одевайся...
- А ты? Ты разве не собираешься? - глухо спросил он и легонько отстранил ее от себя.
- Значит, и мне? - все еще не веря всему случившемуся, спрашивала она. - Прямо сейчас же?
- Ну а как же? - Петр Николаевич взял в ладони горячие щеки и тут же отпустил, добавил кратко: - Скорее собирайся, Васенка, а то еще не сразу выпустят.
- И то правда, - пробормотала она и неловко прижалась губами к его усам.
За дверью снова кто-то скрипнул валенками по снегу. Василиса насторожилась.
- Ты чего? - спросил Петр Николаевич.
- Весь вечер в окна заглядывают... И чего только им надо? Пойдем. Она решительно потянула Петра в избу. - Мы скоренько, - шепнула она ему на ходу и открыла дверь.
Однако уехать от подгулявших гостей было не так-то просто. Петр Николаевич пытался объяснить, что застоялся и зябнет конь, что уже поздно, но его даже и слушать не захотели. Вступился было за молодых Кондрашов, но к нему подошел Микешка, взяв за локоть, сказал:
- Не мешайте, Василий Михалыч, так полагается.
Сыновья Фарсковы схватили скамью, поставили ее поперек двери и загородили проход. Рядом с Фарсковым на скамейку сели Архип, Микешка и Мурат. Это означало, что нужно платить за невесту выкуп. Зная порядки, Петр Николаевич подал на подносе наполненные водкой рюмки и положил на уголок бумажный рубль.
Поезжане, как их называют на Урале, вино выпили, а проход освобождать и не думали. Порывшись в кармане, Петр бросил на поднос еще два рубля. Опять никто не сдвинулся с места.
- Звонкими надо платить, - подсказал кто-то сбоку.
Но у Петра "звонких" не было. Он неловко топтался посреди избы и не знал, что делать. Выручила Василиса. Она быстро куда-то сбегала и незаметно сунула ему в руку какую-то монету. Даже не посмотрев, что это за деньги, Петр кинул на поднос. Зазвеневшая монета прокатилась по цветному полю залитого водкой подноса и свалилась на бочок. Это был золотой полуимпериал.
Гости ахнули и загалдели разом:
- Орел! Орел! К счастью!
- Решка! - вдруг хрипловато прозвучал одинокий голос старухи Фарсковой.
Василиса вздрогнула и приникла к Петру. "И зачем я его принесла? подумала она. - Ведь последний был, разъединстаенный, и тот решкой упал. Неужели не будет мне счастья?"
Архип подбросил на ладони золотой, заговорил как-то необычно сурово и трезво:
- Щедро торгуешь, жених! Пусть и счастье вам будет богатое, чтобы детей полна горенка и коней целый двор. А теперь, гости расхорошие, кончай базар и айда на покой. А им еще ехать да ехать!
- Самое верное дело, - подтвердил Василий Михайлович и пошел искать свою шубу.
