- Куда же ты надумала?
- А в станицу.
- Ты что, уже и место нашла?
- Покамест только так еще... - ответила Василиса и потупилась.
- Как это так?
- Есть тут один вдовый... - Василиса наклонила голову.
- Неужели влюбилась? Кто же он? - с нетерпением спросила Устя.
- В этом вся и загвоздка, - вздохнула Василиса. - Хоть и дети у него взрослые и внучка есть, а мне все едино, с таким хоть на каторгу, хоть на тот свет.
- Ты, Василиска, с ума сошла! - Устя всплеснула руками.
- А разве я не понимаю, что этого нельзя? - Василиса снова судорожно вздохнула.
- Вот это да! - поражалась Устя. - Ты хоть виделась с ним, говорила?
- Видела его часто, а говорила только один разочек...
- О чем же вы говорили?
- Да ни одного словечка путем... Народу было кругом...
- И где же это было, и кто он такой? - допытывалась Устя.
- Этого я не могу сказать.
- Почему?
- А может, это так, потом все пройдет, а люди узнают и смеяться начнут, а мне сейчас не до смеху... Вот вы научили меня писать, читать. Через вас я первый раз в жизни лапти сбросила и кожаные полусапожки надела. В город поехала, хожу по улочкам и вывески на всех лавках перечитываю и кричу про себя: "Умею, я умею!" А полусапожки скрипят. Я и земли под собой не чую... Потом книжки начала читать, которые вы приносили. Теперь мне хочется хорошо о людях думать...
В узенькое окно саманной полуземлянки лился светлой полоской веселый солнечный свет, ласково падал на синеватую от побелки стену и висевший над кроватью коврик.
Устя встала, сняла с вешалки шубу, быстро оделась. Она взяла ведра, вышла по тропинке за околицу. По Шиханскому шляху вместе с потерянными клочьями сена курились верблюжьи колючки. Рядом с наезженной дорогой, на приисковых штреках в бугрившейся пустой породе копались ребятишки. Тут же по-осеннему уныло бродили серые вороны. Устя подошла к тому месту, где в свое время старик Буянов обнаружил золотые самородки. Сейчас здесь все уже было выработано. Родник глубоко вычищен и в три венца обложен свежим сосновым срубом. На степановской пашне теперь ютились саманные избенки приисковых рабочих.
Около сруба стоял запряженный в ветхую телегу белый верблюд. На растопыренных березовых стояках лежала дубовая бочка с новыми металлическими обручами. Смуглый, подросший Кунта, в серой, из заячьего меха шапке с длинными, торчащими врозь ушами, черпал ведром воду и выливал в бочку. Он теперь стал на прииске водовозом, снабжал родниковой водой отдаленные хатенки и ближних ленивых хозяек, получая по копейке за ведро. Он терпеливо копил деньги и своими далекими мечтами непременно стать богатым до слез смешил Василия Михайловича и Устю.
- Здравствуй, Кунта, - ставя на землю ведра, проговорила Устя.
- О, здравствуй, тетька Уста! - радостно приветствовал ее Кунта.
- Ты чего не приходил учиться? - спросила Устя.
- Охо-хо, хозяйка! - Кунта отбросил черпак в сторону и провел рукавом холщовой куртки по лицу. - Эх, дорогой мой человек! Целый день туда-сюда воду тащить нада, потом верблюда пасти, потом кашу варим с братом, а придет вечер, как дохлый лягу - и айда спать.
- Устаешь? - сочувственно спросила Устя.
- Хуже верблюда.
- Ну а сегодня придешь?
- Пришел бы, да вот к хозяину жана приехала. Воды таскай, дров руби, баню топи...
- Кто же тебя заставляет?
- Сам я. Мало-мало денежки получать надо же!
- Накопил поди уж? - Устя посмотрела на его рваные, растоптанные сапоги.
- Только чуть-чуть еще...
- Ты бы лучше купил себе сапоги, а то простудишься.
- Ничего. Сапоги брат починит. Он все умеет... Сначала лошадь будем покупать.
- Зачем тебе еще лошадь, у вас же есть верблюд?
- У меня-то есть, а у брата ничего нету. Ему лошадь надо, калым платить тоже надо. Старший брат скоро будет себе жану брать... А как возьмешь ее без калыма, ну-ка скажи? - Кунта посмотрел на Устю и лукаво прищурил и без того узкую прорезь глаз.
- Пусть найдет русскую, тогда и калыму не надо, - пошутила Устя.
- Ого! Друг! - Кунта внушительно покачал своей заячьей шапкой. - На русской...
- А что?
- Эге! Хо-хо! - Кунта снова взялся за черпак.
- Что ты все хохокаешь? - возмутилась Устя.
- А то, что за русскую-то в Сибирь пойдешь, дорогой человек!
- Не говори глупости, чудак ты этакий! - возразила Устя.
- Какой такой чудак! Кодар-то взял русскую - и айда!
- Вспомнил... - Устя растерянно выпустила из рук коромысло.
- Конечно, помним! Видал я, как ему руки железом спутали, потом казак с ружьем в Сибирь его погнал!
Кунта взял черпак и начал наливать в бочку воду, искоса поглядывая на свою учительницу, видел, как она молча покусывала губы. Ему вдруг стало жаль ее. "Наверное, зря все-таки я напугал девку казаком с ружьем", подумал Кунта и, чтобы исправить ошибку, проговорил:
- Зачем сама за водой пришла? Сказала бы мне, я бы тебе целую бочку притащил и денег не брал бы ни одной копейки...
- Надоел ты, Кунта, со своими копейками! - сердито проговорила Устя. - У тебя на уме только деньги да лошади...
- А без лошади как можно казаху? А вон Тулеген-бабай какую Микешке кобылку давал? Ого! Вон он идет, Микешка-то, и барана тащит! У меня тоже много будет баранов...
- Тебе не о барашках нужно думать, а чаще приходить ко мне учиться! Человеком станешь.
- Когда буду богатый, на муллу выучусь...
С Усти сразу слетел весь ее назидательный тон. Не сдержав смеха, она шагнула вперед и споткнулась о ведра. Они с грохотом покатились с пригорка.
- Ай-ай! - Кунта отбросил черпак и помчался за ведрами.
- Значит, муллой будешь? - принимая от него ведра, переспросила она.
- Очень хорошо быть муллой, - вздохнул Кунта. Подмигнув Усте, продолжал: - Борода большая, чалма белая и три жаны.
- Зачем же столько жен?
- Сколько у меня будет кунаков! Чай кипятить надо? Бешбармак варить, доить кобыл, кумыс заквашивать? Школу тоже открою...
- Какую школу?
- Мальчишек стану учить по Корану. Сяду в юрте, как царь-патча, рядом камчу положу.
- Бить станешь?
- А как же! Я у муллы две зимы учился. Все муллы так делают. Озорники ведь мальчишки, мало-мало кровь пускать надо, а то совсем слушаться не будут.
Ведя на веревке барашка, подошел Микешка и поздоровался. Посмеиваясь, Устя рассказала ему о мечте Кунты.
