Когда её отметки и результаты первого года обучения в Хогвартсе в одно прекрасное утро были доставлены в дом родителей серьезной совой, Гермиона была на седьмом небе от счастья. Она, магглорождённая волшебница совсем недавно присоединившихся к этому миру, была единогласно признана учителями первой в своем потоке. Её оценки были самыми высокими из всех четырёх факультетов, включая традиционно считавшийся домом «самых умных» Рейвенкло.
Конечно же, её родители были безумно горды достижениями своей дочери, а поскольку они всегда считали, что Гермиона может достигнуть всего, чего только пожелает, и что никаких границ для их умницы-дочери не существует, то не преминули сообщить ей об этом. Более того, очень скоро она получила письмо с поздравлениями по поводу своих достижений от семейства Уизли, и девочка сделала логический вывод, что список лучших учеников потока от семей остальных учащихся не скрывался. Гермиона, конечно же, заметила среди лучших и имя Драко Малфоя и наивно решила, что семья белокурого Слизеринца тоже будет впечатлена её достижениями. Ведь в конце концов, она сама зауважала Малфоя после этого намного больше.
За лето Драко вытянулся, возмужал и очень заметно подрос. Гермиона выглядела немного младше своих лет, и поэтому к началу второго года парень возвышался над ней на целую голову. Независимо от их первой стычки ещё перед распределением, к ней лично во время первого года обучения Малфой не цеплялся. Его объектами придирок на тот момент были только Рон Уизли и, конечно же, Гарри Поттер, их трио, но не персонально Гермиона.
Всё изменилось после её шпильки о попадании мальчика в команду Слизерина по квиддичу только благодаря «деньгам его папы». Гермиона словно наяву увидела, как исказилось лицо Малфоя, и наверное впервые, парень противостоял именно ей. Не их троице, не Гриффиндорцам, а именно ей, магглорождённой волшебнице, Гермионе Грейнджер. Именно тогда обидное оскорбление впервые сорвалось с его губ, чтобы потом периодически покидать их все остальные годы знакомства.
Тогда, двенадцатилетняя Грейнджер ни за что бы не призналась, но слёзы вызывало даже не то, что Драко Малфой обозвал её грязнокровкой, а что сделал это именно он. Теперь уже взрослая женщина и мать сына самого Драко, Гермиона заставила себя признать очевидный факт: Малфой ей в то время был симпатичен, но оскорбление мгновенно поставило жирную точку на едва зарождавшихся в душе чувствах.
Сорвавшиеся с губ парня слова, в сочетании с уже услышанным мнением его отца, навсегда перечеркнули для гордой девочки любую возможность даже признавать себе, что между ними могло существовать хоть что-то. А ещё, теперь повзрослевшая Гермиона признавала и кое-что другое: именно тогда она сама заставила себя обратить внимание на вступившегося за неё, хоть и весьма неудачно, Рона Уизли. Тоже чистокровного волшебника, но чья семья всегда придерживалась более либеральных взглядов.
Как теперь Гермиона знала, сама Её Величество Госпожа Магия была против неё и Гарри Поттера, как романтической пары. А против Неё, Всесильной и Всемогущей, как говорится, «не попрешь». Как правило, магглорождённые тянулись к чистокровным… Хотя, полукровкой Гарри Поттер не был.
– Золотой за твои мысли, – раздался за спиной глубокий, хриплый голос, и Гермиона обернулась.
Драко Малфой, разгорячённый и потный после игры, с расстегнутыми пуговицами на вороте рубашки и взлохмаченными волосами стоял перед ней.
- Даже не кнат? - усмехнулась Гермиона и тут же прикусила губу: она совершенно не знала, знаком ли Малфой с маггловским выражением «пени за твои мысли».
– А твои мысли стоят целое состояние, Грейнджер, поэтому независимо от поговорок, меньше золотого предлагать не буду, – губы Драко растянулись в игривой улыбке.
– Хочешь пить? – Гермиона сглотнула, машинально протягивая Драко стакан воды, который всё ещё держала в руке и говоря первое, что пришло на ум.
– Не то слово, – Малфой многозначительно провёл языком по губам, при этом не отводя взгляда от губ молодой женщины.
Грейнджер сделала вид, что не поняла его намёков, и протянула мужчине воду. Впрочем, тот лишь залпом опрокинул стакан в рот, и Гермиона не могла удержаться, чтобы не проследить за движением глотательных мышц на его горле. Покончив с водой, Малфой присел на столик с закусками и, тряхнув головой, заговорил:
– На самом деле, ты представить себе не можешь, сколько раз я мысленно рисовал себе именно эту сцену. Ты, встречающая меня после игры, поздравляющая с победой и протягивающая воду.
– Если это было всё, то твои мечты сбылись, – Грейнджер прищурилась и скрестила руки на груди.
– Ну, скажем так, вода была не единственным, что я пил в своей юношеской фантазии, – Драко усмехнулся и приподнял бровь, при этом умудрившись окинуть молодую женщину таким откровенным взглядом, что её бросило в жар. – Скажу лишь, что в моих видениях участвовала ещё Гриффиндорская мантия, под которой может быть присутствовала, а может быть и нет, школьная форма, но однозначно имели место кое-какие интересные вещицы цвета Слизерина…
– На то они и фантазии, чтобы оставаться в нашем воображении, – мудро заметила Гермиона и уже собиралась покинуть комнату, внезапно почувствовав себя не очень комфортно с этим разговором, когда сделав быстрый шаг вперёд, Драко перехватил её за руку и, резко развернув, притянул к себе.
От неожиданности Гермиона охнула, тут же оказавшись прижатой спиной к стене. Глаза Малфоя теперь были так близко, что она без труда могла разглядеть каждую ресничку, каждую крапинку. Впрочем, зрачки мужчины сейчас были настолько расширены, что его светлые глаза казались почти чёрными, бездонными омутами втягивая в себя. Невольно схватившись за его предплечья, Гермиона мгновенно поймала себя на мысли, что тонет в них, как в проруби, без какого либо шанса выбраться… Или, что они затягивали, как болото, - тут же подсказал насмешливый голос рассудка, властвовавший над сознанием много лет и не намеревавшийся терять контроль, но Грейнджер силой воли заставила «себя из прошлого» умолкнуть.
Меж тем, выдохнув у самых её губ: «Как же долго я мечтал об этом», Драко притянул её еще ближе к себе, одной рукой обнимая за талию, а другой бережно прикасаясь к щеке девушки, пока постепенно её лицо уютно уместилось в его ладони. Продолжая поглаживать её скулу, Драко нежно провёл пальцем по нижней губе Гермионы, заставляя уста молодой женщины слегка распахнуться ему навстречу и, наконец, прикоснулся к её губам своими собственными.
Поцелуй, начинавшийся, как робкое прикосновение, словно Малфой пробовал давно желанную женщину на вкус, постепенно становился все настойчивее, его язык проникал вовнутрь, теперь исследуя и смакуя, словно выдержанное вино. Видимо пьянея от близости Гермионы и реальности происходящего, Драко углублял поцелуй, вкладывая в него всё больше желания и страсти. Его руки теперь были везде: путешествовали по её телу, поглаживая спину и бёдра, по-хозяйски сжимали в пальцах пышные волосы, которые Драко первым делом распустил, позволяя аккуратно затянутым в строгую причёску прядям пышной волной рассыпаться по плечам.
Краешком сознания Гермиона расслышала «Вот, так ведь намного лучше», когда торопливо вытаскивая шпильки и заколки, Малфой на мгновение остановился, чтобы полюбоваться результатами своей работы. А потом он вновь примкнул к её губам, и постепенно, все мысли покинули её голову, кроме одной. Непрошеная и неизвестно как вынырнувшая из самых глубин подсознания, теперь она властвовала над разумом, заставляя наконец осознать: она тоже очень долго в душе об этом мечтала. Мечтала о Драко, о его сильных руках и настойчивых губах, худощавом, мускулистом теле и той страсти, которую способен разжечь в ней лишь он один… Которую когда-то в школьные годы они прятали за колкостями, постоянными перепалками и соревнованием, но не заметить которую было просто невозможно. И если прежде, их «химия» угрожала взрывом всем присутствующим рядом, то теперь, наконец, проявила себя притяжением, бороться с которым Гермиона была больше не в силах.
