Самым страшным в нашем мучителе стало несоответствие первоначального впечатления о нем его сути. При встрече с Виктором мы не могли заподозрить в нем настоящего тирана. Когда они с Алексеем предложили нас подвезти, он казался обычным, слегка неловким дяденькой, который в жизни никого не обидел. Но когда мы узнали его по-настоящему, нам открылся совершенно другой человек. Если он чего-то хотел, то становился совершенно безжалостен и был способен на все ради достижения своей цели. Когда мы исполняли желания Виктора, он иногда вознаграждал нас. Но он постоянно держал нас в состоянии жуткого страха. Мы понимали, что наше выживание целиком и полностью зависит от его прихоти. Иногда он мечтательно улыбался и говорил, что вскоре заменит нас новыми девушками и тогда просто уморит нас голодом. Он даже якобы уже нашел отличное место, чтобы нас похоронить: под большой яблоней в саду.

Мне было трудно понять образ его мыслей. Я не понимала, как он дошел до такого состояния. Виктор не выглядел умным, но он не был и психически больным. Насколько я понимала, он всегда много и тяжело работал. Трудно было представить, как он проводит свободное время; его сложно было вообразить лежащим дома на диване. По обрывкам его слов мы поняли, что он всегда либо работает, либо занимается садом, либо чинит машину. Все время, что мы провели в подвале, я видела нашего мучителя в одной и той же рабочей одежде, которая менялась лишь в зависимости от сезона. Когда становилось холодно, он надевал теплую рубашку, красную куртку и старые, потрепанные брюки. В жаркое время года на нем была футболка и темные легкие брюки с рваными карманами. Приходя насиловать нас, Виктор даже грязных рук никогда не мыл. От него всегда омерзительно пахло по́том и машинным маслом. Казалось, он никогда не устает. В сексе он был ненасытен. Мы редко говорили об этом, но уверена, что в сексуальном плане от меня он хотел не того, чего хотел от Лены. Со мной все было очень монотонно и быстро, в одной и той же позиции. Возможно, мое тело было по-детски хрупким, а может быть, причина была иной. Виктор редко требовал от меня орального секса и почти не заставлял поворачиваться к нему спиной. Иногда от него сильно пахло алкоголем, и в такие дни он становился более требовательным. Лена была лучше развита физически, и ей приходилось тяжелее. С ней он занимался разнообразным сексом. Порой он вытаскивал в зеленую комнату нас обеих и трахал попеременно. Виктор явно любил выпить, но алкоголиком я бы его не назвала. Его зависимостью был секс. Он жаждал секса с такой страстью, что ради удовлетворения этой потребности был готов разрушить жизни двух невинных юных девушек.

Я часто пыталась хоть как-то примириться с ситуацией, но чаще всего погружалась в воспоминания или боролась со своими страданиями через эскапизм. Эскапизм – это погружение в какое-то занятие, которое помогает забыть о реальности. В обычных обстоятельствах эскапизм критикуют. Но в нашем положении в любом своем виде он помогал справиться и выжить. Моя реальность была настолько безумна, а страдания настолько сильны, что только эскапизм позволял мне сохранить рассудок. Если бы мне не удавалось уноситься из нашей бетонной клетки хотя бы в мечтах, то к моменту освобождения я бы уже давно сошла с ума. Чаще всего я пыталась заглушить боль воспоминаниями о жизни дома, в кругу семьи. Порой мне достаточно было всего лишь закрыть глаза, и в мгновение ока я переносилась в родной дом. Больше всего я любила вспоминать зиму, Новый год в уютном бабушкином доме в деревне. Мы с Аней сидели у теплой печки и смотрели телевизор. Раздавался скрип двери, а потом слышался веселый бабушкин голос:

– Девочки! Я нашла возле курятника пять яиц. Куры совсем обнаглели, прячут яйца для себя, как фашисты! Но я же их кормлю, значит, яйца для нас. Пошли, блинчиков напечем.

Мы с сестрой бежали на кухню. Бабушкины блинчики были нашим любимым лакомством. Я с восторгом смотрела, как бабушка замешивает тесто и печет блины на горячей сковороде. От запаха у меня буквально слюнки текли. В этом чудесном воспоминании бабушка успевала и блинчики печь, и порядок на кухне наводить. А блины прямо со сковороды попадали на наши тарелки. Аня любила есть их с вареньем, а я всегда предпочитала с сиропом. Иногда я погружалась в это воспоминание на несколько часов. Я грезила о бабушкиных блинчиках, о ее теплой, уютной кухне, хотя сама сидела в подземной камере и жевала почти несъедобные яйца. Я целиком погружалась в атмосферу бабушкиного дома. Если бы это было возможно, я с радостью отдала бы жизнь, лишь бы хотя бы на один зимний вечер оказаться в кругу семьи.

Когда я не пыталась бежать от суровой реальности, мое существование было нелегким. Иногда Виктор не показывался два-три дня. Если он забирал нас в зеленую комнату, не принеся сначала еды, мы не знали, когда он сделает это – и сделает ли вообще. Поэтому мы всегда экономили воду, чтобы не умереть от жажды, если он придет и выдаст нам новую порцию еды и воды слишком поздно. Продуктов он всегда приносил очень мало. Нам часто приходилось грызть сухие макароны. Неделя шла за неделей. Мы страшно боялись потерять счет времени. Когда появлялся Виктор, мы каждый раз спрашивали его, какое сегодня число и какой день недели. Через какое-то время он решил дать нам календарь. А потом принес зубные щетки, зубную пасту и маленькую пластмассовую мыльницу с куском мыла.

С самого начала нашего заточения мы строили планы побега. Мысль о том, что когда-нибудь мы обретем свободу, стала настоящим наваждением, но Виктор очень хорошо все продумал, ведь он долго готовился к похищению. Все придуманные нами планы были либо очень рискованными, либо почти невыполнимыми. В одном была задействована принесенная Виктором сковородка. Он редко заходил в нашу камеру, но мы хотели как-нибудь заманить его. А когда он войдет, мы плеснем ему в лицо раскаленным растительным маслом. Тогда он ослепнет, и ему будет так больно, что мы сможем изловчиться и ударить его горячей сковородой по голове. Мы несколько раз готовились к этому, заслышав лязг засовов. Конечно, чтобы раскалить масло, требовалось время, но это могла сделать одна из нас, пока он насилует другую. А потом нужно будет лишь найти способ заставить его войти в нашу камеру. Но каждый раз, когда мы уже были готовы осуществить этот план, все в последнюю минуту откладывалось. Мы с Леной очень исхудали и ослабели от недоедания. Нам не хватало физических упражнений и свежего воздуха. Виктор же был крепким, здоровым мужиком. Вряд ли нам удалось бы ударить его так сильно, чтобы он потерял сознание. А если это не удастся, то он сурово накажет нас – может быть, даже уморит голодом. Тогда мы стали придумывать другой план. Если нам удастся ножом расковырять стену возле люка, рассуждали мы, можно будет просунуть руку и как-то открыть засовы с другой стороны. Но мы обе отлично понимали, что этот план совершенно невыполним. Нам никогда не пробиться через бетонную стену толщиной 40 сантиметров, укрепленную железной арматурой. Часами мы скребли бетон, но сумели лишь оставить на нем царапины.

Иногда Виктор узнавал о наших бесплодных планах побега. Каждый раз он хохотал и говорил, что попытка засчитана. Он отлично знал, что построил свою тюрьму на совесть. Путей к свободе у его сексуальных рабынь не было. Бежать отсюда можно было, только открыв все три люка, да и то мы оказались бы в его собственном саду. Мы месяцами обсуждали разные планы бегства, но в конце концов смирились с кошмарной реальностью своего положения. Если нам суждено обрести свободу, нужно ждать и надеяться, что когда-нибудь Виктор сам совершит ошибку. Узнай мы, что нам придется провести в этом подвале три с половиной года, мы, наверное, сошли бы с ума в тот же миг.

Карстэн Графф

На следующее утро после похищения родители Кати точно знали, что с девочкой что-то случилось. Еще вечером они обзвонили всех ее подруг, но никто ничего не знал. Анна сказала, что Катя пошла на праздник с Леной, и родители позвонили родителям Лены. Оказалось, что та тоже не вернулась домой. Ночью родители Кати не спали и до рассвета ждали ее возвращения. Рано утром они снова позвонили родителям Лены. Когда выяснилось, что девушки не вернулись, родители решили пойти в милицию. Но милиционеры были уверены, что подростки просто сбежали из дома. В розыск объявляли лишь тех, кто отсутствовал более трех дней. Родителей отправили по домам, посоветовав не паниковать на пустом месте. Девчонки наверняка сами скоро вернутся, сказали им. Катины родители обзвонили всех знакомых и обошли весь город, пытаясь найти хоть какие-то крохи информации о дочери. Всех терзали страх и тревога. Никто не верил, что Катя сбежала из дома. Она никогда не ушла бы, не предупредив заранее. Было ясно, что с ней что-то случилось. Глядя в окно, вся семья надеялась увидеть, как она подходит к дому. Но этим надеждам не суждено было сбыться.