Научил улыбаться калёным железом!

Так давай, расскажи мне о призрачном счастье,

Расскажи мне про то, как тобой я любима!

Ты меня без щипцов разрываешь на части,

Распластав в Колизее последнего Рима!

– Как можете вы предаваться пороку? Как позволяет Вам Ваше сердце быть столь развращённым и не признавать добродетели?

– Отчего же, ответьте, должен я отрекаться от своих желаний и убеждений? Уж не в угоду ли богу, который глух и нем, точно труп?

Я сбросил оковы морали,

И ложный мне стыд не помеха:

Святоши ведь нагло украли

Причины для счастья и смеха.

Скажите, к чему же смущенье

Алканиям духа и тела?

К чему мне грехов отпущенье –

Обряд не для сильных и смелых?

Я верен себе, и молитвы

Оставлю я глупым и слабым.

Во мне всё готово для битвы,

Мне запах свободы в усладу.

Отважен, жесток, независим –

Я с гордой главою шагаю

По грудам придуманных писем

Из вашего лживого Рая.

Мне розы Содома дороже,

Чем мирты и лавры Эдема.

Сударыня, чувствуйте кожей –

Бессмысленна ваша дилемма.

Открываю глаза и с постели встаю,

Только ныне не пол под моею ногой:

Я спустилась неслышно в обитель твою

И шагаю по хрусткому снегу нагой.

Ни Антей, ни Немврод не могли удержать

Мой отчаянно-скорый внезапный приход;

Я ступаю по льду, где предателей рать

Пожирает себя уж стотысячный год.

Я упрямо иду, и безмолвный Коцит

Не помеха моим онемевшим ступням –

О тебе мои мысли тепла дефицит

Восполняют и делают сильной меня.

И ты, в центре Вселенной вморожен, застыл –

Этот жгучий хрусталь облекает твой стан.

Ты столетья творишь тот обряд, что постыл;

Кровь троих истекает по пряным устам.

Мне осталось полшага, но времени нет,

И меня вырывает из этих земель.

Уходя, я тебе оставляю обет

И щемящей надежды безудержный хмель.

Обещаю: однажды вернусь за тобой,

Чтоб тебя от страданий избавить совсем.

Только повод, увы, подойдёт не любой –

Я должна совершить равноценный обмен.

Чтоб вернуться к тебе, я тебя же предам,

И предательство будет моё велико.

И я сделаю это, как нужное нам.

Ты не думал, ведь правда, что будет легко?..

Граждане, мы живём в самой лучшей стране на свете…

Здесь слуги народа народу и служат:

Их так беспокоит ваш сон и покой,

Что вам, без сомнения, всяко удружат

Защитой от прав и реформой благой.

Они охранят вас от знаний порочных

И (хуже того!) от науки прогресса,

Хомут нацепив вам тяжёлый и прочный,

Чтобы никто не отстал от процесса.

И, чтобы вам уж совсем не трудиться,

Лиц государственных всё выбирая,

Их, не стесняясь, вам свяжут на спицах –

В рамках страны или малого края.

Вот что запомните: если ребёнок

Ваш невзначай тяжело заболел,

Вам не дадут ни лекарств, ни пелёнок –

Этот недуг ведь идёт не из тел!

Вместо врача к чаду будет приставлен

Истинный в деле таком специалист –

В рясе поповской и жиром задавлен

Иль доходной, будто мореный глист.

Рак он, увы, не исцелит молитвой,

Но пациентов своих просветит:

Божьею волей им смерть, точно бритвой,

Всем в райских кущах дарует профит!

Вам обеспечат такую зарплату,

Что, отпахав, словно проклятый раб,

Вы, присобачив на жопу заплату,

Счесть вдруг не сможете эдаких благ!

***

Граждане, мы проживаем в России –

Чахнущей, жалкой, подгнившей, бессильной.

Граждане, мы проживаем в России –

Самой «великой» на свете стране!

***

Вот что скажу: даже злому врагу

Жить тут и я пожелать не смогу.

Недостаток разума – та ещё патология. При том ещё и неизлечимая. Страдающий ею, правда, зачастую больше мучает других, чем себя. И, раз болезнь сия инкурабельна, то не проще ли, не полезнее применять вместо паллиатива эвтаназию?

Умертвлять ли нам страждущих силой лекарств?

Раз! Инъекция в вену – и вечный покой.

Или проще избавить себя от мытарств –

Сэкономить и молча их вытянуть в строй?

Вдоль глухих и холодных ободранных стен

Пусть в рубашках застиранных шагом идут –

Так логично и просто испорченный ген

Уничтожим, использовав мизерный труд.

Крематорий приветливо дверь распахнёт,

Точно жадный до мяса дефектного рот,

И в утробе своей, что огнями полна

И от запаха плоти палёной пьяна,

Переварит, коллеги, весь этот балласт.

Размножения самой ничтожной из каст

Эвтаназия в массы решает вопрос,

Компенсирует на удобрения спрос.

Лик спокоен, осанка пряма и горда;

Даже ветер робеет, касаясь порой

Твоих хмурых ланит, ведь глаза – что вода

В зачарованном море под Алой горой.

Но опущены веки, и грозных очей

Не пугаясь, он кудри твои теребит.

И всё шепчет и шепчет мне в чаще ручей,

Что мой страж стал холодным, как будто гранит.

И что держат стоящим тебя на ногах

Два заклятых горящих железных прута,

Что плутает душа в заговора кругах,

И куда б не ступала, а дверь всё не та.

Страж мой верный, тебя не начну я искать:

Я тебе не сестра, не подруга, не мать;

Я – та ведьма, что зябким декабрьским днём

Тебя встретила между рябиной и пнём,

Колдовством принудила себе послужить,

Повязав на запястье проклятую нить.

Но вот кровь пролилась, осквернившая гать,

И тебе позволяю отныне я спать.

1

Я очнулась ото сна, но здесь темно;

Не струится вовсе свет в моё окно.

Окон в новом тесном доме нет,

В новом доме духоты маячит след.

2

Я скребу ногтями в дверь, и я стучу,

Но её сломать не по плечу.

И раскатом грома в мёртвой тишине

Каждый вбитый гвоздь рыдает обо мне.

3

Дробный резвый грохот комьев земляных

Под мои же вопли счахнул и затих;

То ли крик мой шёпотом лишь был,

То ли в крышку молот громко бил –

Я того не знаю, но мольбы

Оглушали звуком ангельской трубы…

4

Значит, уши с ужасом зажав,

Или в чёрном мареве кружа,

Или дней зевая скучной череде,

Вы продолжите смотреть, как на гряде