Однажды поутру проснулся Ерема и видит: все его недоделанные вещи пропали, даже печки нет, в потолке, где трубе быть положено, дыра. Вышел Еремушка во двор, жену кличет, а ее и след простыл. Сел он на землю и задумался. Как дальше жить?

«Пойду куда глаза глядят, авось жену найду».

Долго шел Ерема по лугам, по лесам, вышел на опушку леса, утомился, лег на травку и уснул. Проснулся — солнце уже полдень показывает.

Вдруг слышит, над самым ухом жужжит кто-то и тоненьким голоском попискивает:

— Ты, Еремушка, нас не трогай, мы тебя тоже не ужалим.

Оглянулся Ерема: видит, осы над ним кружат.

— Вот диковина! Сколько живу, не слыхивал, чтобы осы по-человечески разговаривали.

— С тобой, Ерема, все звери и козявки по-человечески говорить будут и уму-разуму научат.

— Ишь ты, выискалась! Чему тебе, осе, меня учить?

— А мы, осы, научили вас, людей, бумагу делать. Погляди на мое гнездо, оно из бумаги. Я летаю все лето, отколупываю от сухих деревьев щепочки, из них пряду бумажные ниточки, а из нитей склеиваю гнездо.

Посмотрел Ерема, висит над ним большой серый шар, потрогал: «Верно, на бумагу похож!»

— Пойдешь дальше, — продолжала оса, — там тебе другие свое уменье покажут.

Пошел Ерема к речке, смотрит: никого там нет, а реку большая плотина перегородила, и пруд перед ней образовался. У плотины большой бобрище возится. Посмотрел он на Ерему и спрашивает:

— Зачем пожаловал, Еремей Иванович?

— Гляжу, плотина хороша, только не пойму, на что она тебе?

— Как на что? — возмутился бобрище. — Речка-то совсем мелка стала, вот мы, бобры, и запрудили ее. Теперь можно от врагов под водой скрыться.

В конце плотины возвышался большой холм.

— А там что у тебя за шалаш? — полюбопытствовал Ерема.

— Это хатка моя из твоих дровишек построена. Ты в прошлом году их в лесу оставил. Думали, не нужны они тебе. К чему добру пропадать? Канаву прокопали, по ней дровишки твои сплавили.

— Неужто и сплавлять умеете?

— Нужда заставит, все сумеешь.

— Чудеса да и только, — удивился Ерема. — А про дровишки-то я совсем забыл, что в лесу оставил, они, значит, в дело пошли? Ну прощай, бобер.

Долго Ерема шел по лесу и думал о том, как складно мир устроен: есть звери, которые живут сообща, вместе жилье строят, вместе пропитание добывают. Устал Ерема. Сел на пенек. Вдруг кто-то укусил его в шею и в сапоге ногу кусает. Цоп — поймал на шее каких-то козявок. Муравьи оказались.

— Ты что, ослеп что ли? Видишь, на главной нашей дороге расселся, — запищали они.

Наклонился Ерема и видит: настоящая тропинка к муравейнику протоптана, даже трава на ней не растет. По этой тропе бегут муравьишки: один тащит хвоинку, для него она все равно что бревно, четыре муравья соломинку несут.

— Посторонись, Ерема, — пищат муравьи.

— Ишь, расхозяйничались.

— А мы и есть хозяева, — подтвердил муравей с хвойной иголкой, — мы в лесу чистоту и порядок наводим. Видишь муравейник?

— Ну, вижу кучу.

— Это дом наш, а не куча, попробовал бы ты из хвоинок дом построить — развалится, а мы можем. Мы, как одна семья, от восхода до заката солнца все в работе.

— Ай да молодцы! — воскликнул Ерема, бережно обошел муравейник и зашагал дальше.

Шел он, смотрел вокруг и думал: «Дятел дерево лечит, муравьи чистоту наводят, бобры водоемы углубляют и все к делу у них выходит, а я-то дуралей: ничего до конца не довел. Без толку, что ль, на свете живу?»

Размышлял так Ерема про свое житье и не заметил, как ноги его прямехонько к собственной избе привели. Осмотрел он свой дом снизу доверху. Видит, ласточкино гнездо под крышей. Вылетела из гнезда ласточка.

— Видишь, Еремушка, у меня тоже свой дом есть. Не смотри, что из глины — он крепок и удобен. Моим птенцам в нем тепло и сухо.

— Как же ты его смастерила?

— Клювом, конечно, иной раз крылом подправляю, а солнышко высушило глину так, что дождь не страшен.

— Глина на солнце трескается, — заметил Ерема.

— Я глину с травкой замешивала. Сухая трава не дает глине трескаться. Дома из глины люди у нас учились строить.

Сел Ерема на завалинку, и все ему ясно стало. Теперь он знал, что ему делать надобно. Подошел к крыльцу и ступеньки новые сделал: одну, другую, третью. Крепкие, хорошие они вышли. Теперь можно за скамейку приниматься: поставил скамейку, сел на нее и корзинку сплел; потом принялся забор чинить. Вдруг открылось окошко и жена выглянула, такая радостная, кличет Ерему, ужинать зовет.

— Еремушка, никак корзинку мне сплел?

— Знамо сплел, еще и забор поставлю.

Солнце уже на закат пошло, а Ереме все кажется, что оно на месте стоит. Спрашивает он жену:

— Скажи мне, женушка, почему солнце остановилось? Али день длиннее стал?

— День такой же, как был, да сегодня ты столь дела сделал, сколько прежде за три дня не делывал.

Про то, что с Еремой звери и букашки разговаривали, он жене не сказал. Но с тех пор в деревне Ерему непутевым звать перестали.