Вера с радостью согласилась на Надино предложение принять душ – в тазике как следует не помоешься.

Потом долго сидели за столом – ужинали и пили чай.

Возвращалась она уже в темноте. Проходя через длинную арку во дворик, вспомнила, как в детстве боялась здесь вечером ходить. Арка узкая, страшная, из старинного темного гранита. Строили ее, конечно, еще до революции – на проезд машин не рассчитана, только на экипаж разве.

Двор был тоже совсем темным, без фонарей. Иногда в арке курил кто-нибудь или шел навстречу.

Вот и сейчас неизвестный мужчина быстро прошел, мелькнул в темноте подворотни тенью…

Вера Ильинична усмехнулась: теперь-то она не боится. Тем более теперь почти возле каждого подъезда фонарик светит…

Когда рылась в сумочке, нащупывая ключ от домофона, прочитала объявление на двери: «В 19 часов состоится собрание жильцов по вопросам благоустройства двора. Просим всех съемщиков квартир явиться». Пропустила она собрание… Скорее всего, конечно, чепуха какая-нибудь.

Ключом открывать подъезд не пришлось: оттуда вышел мужчина, Вера его узнала – один из братьев Трапезниковых, то ли Сашка, то ли Веник…

Эти близнецы в детстве немало ей крови попортили – хулиганы были. Раньше всегда вдвоем ходили, а теперь она уже не первый раз встречает их по одиночке.

Трапезников мало изменился, узнаваем, только непонятно, кто из братьев – она и в детстве-то не могла их различить.

Дома почти сразу легла спать и спала крепко.

В субботу Вера собралась с утра на базар. Обычно она шла до Колхозной площади пешком, а назад, с тяжелыми сумками, ехала на автобусе или в маршрутке.

Выйдя на лестничную площадку, обратила внимание, что дверь в Светину студию не заперта – даже слегка приоткрыта, маленькая щелка образовалась.

«Что это она дверь распахнутую держит! Пригорело у нее, что ли?!» – подумала Вера.

Но запаха не было слышно, и она заглянула, слегка расширив щелку.

– Света, ты знаешь, что у тебя дверь открыта настежь? Ты что, проветриваешь?

Никто не отзывался, и Вера, открыв дверь пошире, шагнула за порог.

В комнате почему-то ярко горел электрический свет. Диван после ночи был уже собран, однако хозяйка лежала на нем, отвернув голову к стене…

Спит? Наверное, встала рано, затемно, включила свет, а потом все же решила прилечь? Но дверь-то надо закрыть…

Вера осторожно подошла к дивану.

– Света… – тихонько позвала Вера.

И испуганно отпрянула, едва сдержав крик. Лицо соседки было неживым, страшным.

Что с ней случилось? Какой-то приступ?! Нужно срочно позвонить в «Скорую»…

Телефона ни у Светы, ни у Веры не было (телефон – большой дефицит, попробуй-ка его поставь!), поэтому она стала звонить соседям по площадке – к тем самым, что жили в прежней лопуховской квартире: приятная женщина Анна с мужем Константином.

Отношения были хорошими, но прохладными – знакомы были мало, только здоровались.

При обычных обстоятельствах Вера не стала бы их беспокоить. Сейчас они, возможно, еще спят (суббота!), но тут не до вежливости: Света может умереть.

«Если она еще жива…» – мелькнуло в голове, однако проверять Вера и не подумала, это было выше ее сил.

– Аня, – обратилась она с порога к заспанной соседке, – тут Свете плохо стало, разрешите вызвать «Скорую».

Пока дожидались машины, зашли к Соловьевой, тем более Аня сказала, что работает медсестрой.

– Ох, похоже, это все… – сказала она, взглянув лежащей соседке в лицо.

Взяла за руку, пытаясь найти пульс, однако тотчас руку отпустила: все, уже похолодела… И посмотрев на побледневшую Веру, добавила:

– Ну, не отчаивайся так… Врача все равно надо, чтоб удостоверил… Знаешь что… – Она впервые обратилась к Вере на «ты». – Пойду-ка я и милицию тоже вызову.

Дальше все завертелось, как в страшном сне.

Вера Ильинична не вполне воспринимала происходящее.

«Скорая» и милиция приехали почти одновременно.

В небольшой комнате толклись медработники, милиционеры, понятые.

«Знала бы бедная Светка, какое ей будет оказано внимание», – с горечью думала Вера.

Милиционеров было трое. Веру допрашивал высокий блондин, очень красивый, назвавшийся капитаном Зубаревым.

Почему-то он более всего интересовался вчерашним вечером. Узнав, что Лопухова вернулась поздно, потребовал описать всех, кого встретила во дворе. Но двор был пустынен…

Ах да, Вера вспомнила Трапезникова.

Почему он выходил из их подъезда?

Теперь и сама Вера задумалась.

Трапезников жил в третьем подъезде, к кому он в первый так поздно приходил? Кстати, который это из братьев?

Тут же выяснилось, что Вениамина уже давно нет в живых, погиб в автокатастрофе несколько лет назад. Так что это мог быть только Александр.

Позже Вера вспомнила и про тень, мелькнувшую в подворотне…

Про того Лопухова, впрочем, почти ничего не могла сказать – она его и не разглядела в темноте.

Аню тоже допрашивали. Отпустили их уже к обеду.

Милиционеры пошли по квартирам, расспрашивали других жильцов. Тело увезли. Пустую студию опечатали.

С утра Медведь репу таскал, обрезал и сушил. Вячко велел всю вытащить, посушить да в яму сложить на зиму – репу они всю зиму, до самой весны ели: ее и парили, и варили, и так, сырую ели с квасом – вкусно.

Остальные братья тоже не бездельничали: кто на гумно овес молотить пошел, кто рожь высушенную и обмолоченную в мешки ссыпал и укладывал их в риге, кто горшки глиняные обжигал на продажу, а что не продадим, себе пригодится… Мало ли дел в доме? Бабы одни не со всем управиться могут.

«Надо все сейчас переделать – может, скоро опять катать пойдем, если ушкуйники плату хорошую предложат», – сказал Вячко.

Сам он набрал мелких товаров, что братья раньше наготовили, в суму переметную, да и отправился как раз к ушкуйникам: и свое продать, и у них прикупить – нужное, если будет.

Вернулся Вячко к обеду, довольный. Продал почти все, что брал, да и купил кое-что.

Суму, опять полную, начал разгружать.

Пока братья, их жены и дети разглядывали и обсуждали покупки, Вячко молчал: гвалт и без того стоял в доме.

Когда же все разложили и примерили, настало время о деле поговорить.

– О волоченье речь не зашла вовсе, – сказал он братьям, отвечая на невысказанный вопрос. – Не с кем было пока говорить. И Синеус, и Ляпа, и Васька от болезни свалились. С вечера всех троих жар охватил, утром еще хуже. Зелейника Кутю привели с ночи еще, наварил он зелья, да зелье не помогло. Баню истопили – никакого толку. За ведуном сейчас послали. Может, волхв, дядька Ядрей, поможет.

– За самим Ядреем послали? – переспросил Ярополк.

А Добрыня зубами поцыкал.

– Да, видно, плохи впрямь дела…

– Так что нет начальника пока у ушкуйников. Никто на себя не берет, ждут, пока эти поправятся или в нижний мир уйдут, – заключил Вячко.

Братья понимающе кивали. С Синеусом, Ляпой и Васькой, атаманами ватажников, шутки плохи. Никто не решится их функции присвоить, пока они живы. Это правильно.

К вечеру в Свинечске стало известно, что двое из ранее заболевших умерли, да и другие ватажники заболели.

К дому Вячковых пришел Остромысл, один из наиболее уважаемых членов ватаги. В прошлый приезд он подружился с Вячко.

– Вячко, помоги… – сказал он. – Ты нам друг, всегда другом был, мы знаем. А тут такое дело – в нижний мир провожать придется нам своих товарищей. Надо как следует проводить. Они ведь всю свою жизнь в речных да морских походах провели. В ладье бы надо.

Заручившись согласием, Остромысл не спешил уходить. Видно было, что ему сильно не по себе.

Вячко пригласил его к столу. Его жена принесла пиво, квас, соленые грибы и ковригу свежеиспеченного хлеба.