— Что ты тут делаешь, Чаз? — Слова прозвучали тихим шелестом. Взгляд Эйлин переместился на грязный потолок. — Где мы?

— Снаружи, — ответил Чаз, усаживаясь на край кровати.

— Снаружи? Я... мне показалось, что я снова очутилась в Цитадели, и тебя тоже доставили туда... Чаз! Когда ты вернулся с Массы?

— Вчера, — ответил он. — Но лучше оставим это.

— Но ты же сказал, что мы снаружи! — Эйлин попыталась оторвать голову от подушки, но Чаз не позволил ей этого сделать. — Теперь я припоминаю... они выставили меня. Я помню... что подхватила гниль... Чаз! Теперь и ты заразишься.

— Успокойся. Ничем я не заражусь. А что касается тебя — ты тоже не больна.

— Но я же помню... Болезнь начинается с лихорадки...

— Любой может подхватить лихорадку, особенно если внушить себе, что этого не избежать. В прежние времена в больницах было полно пациентов, которые страдали от лихорадки необъяснимого происхождения. Потрогай свое горло.

Эйлин медленно подняла руку и провела пальцами по шее.

— Никаких язв, — изумленно произнесла она. — Но ведь у меня были пятна... и довольно болезненные...

— Не просто болезненные, — произнес Чаз. — Они уже воспалялись. Однако тебе не удалось превратить их в язвы.

— Почему... — Голос Эйлин все еще был слаб, но в нем отчетливо прозвучало раздражение. — Почему ты так говоришь? Ты думаешь, я нарочно хотела заразиться?

— Нет, но ты верила, что, потеряв свой колдовской иммунитет, ты непременно заболеешь.

Эйлин посмотрела на Чаза. Казалось, ее глаза стали еще больше.

— А я не потеряла?

— Подумай сама. Полежи немного и подумай.

Эйлин замерла. Несколько секунд спустя она протянула руку. Чаз ласково сжал ладонь девушки. Взглянув на Эйлин, он усмехнулся про себя. Какое-то время они молчали. Холодало. Поскольку Скиталец уже побывал здесь, то не было смысла прибегать к маскировке. Не опуская шторы, Чаз занялся печью. Теперь тишину нарушало только слабое потрескивание горящих поленьев. Неожиданно Эйлин заговорила:

— Значит, это был всего лишь психологический блок... Мне показалось, что я потеряла паранормальные способности, влюбившись в тебя и нарушив запрет, известный любой колдунье. Я знала, что это лишь блок, но мне казалось, я бессильна что-либо сделать. Однако потом, когда меня выставили из стерильной зоны, мой природный иммунитет все же спас меня от гнили несмотря на то, что дар был заблокирован. Получается какая-то бессмыслица.

— Ничего подобного, — возразил Чаз. — Недавно я выяснил, что многие абсолютно бессмысленные на первый взгляд вещи на самом деле вовсе не лишены здравого смысла. Инстинкт самосохранения уходит корнями в глубокую древность. Он зародился задолго до всех этих современных хитросплетений, связанных с сознанием и психологическими блоками. И когда ты очутилась снаружи, твой инстинкт самосохранения послал к чертям все эти тонкости. Он решил по-своему отреагировать на гниль и сохранить тебе жизнь. А теперь сама во всем разбирайся.

Помолчав, Эйлин спросила:

— У тебя найдется свеча? Нужно открытое пламя.

— Есть лампа, — ответил Чаз.

— Ты не мог бы ее зажечь? Можешь оставить там, где она стоит, только зажги.

Чаз поднялся и подошел к столу. На краю стола, там, где он работал — подальше от зоны прямого обстрела, — стояла лампа. Он зажег фитиль. Пламя разогнало унылые тени, залегшие по углам комнаты.

— Подойди ко мне, — попросила Эйлин. Чаз подошел и сел рядом с ней. — Возьми меня снова за руку.

Она вытянула тонкий палец в направлении пламени и тихо проговорила:

Чаз вместе с Эйлин следил за пламенем, с минуту ничего не происходило. Потом язычок пламени начал удлиняться и постепенно вытянулся до самого потолка. Завороженный, Чаз смотрел, как пламя растет и ширится, превращаясь из желтоватого в голубое.

Казалось, пламя не становится ярче; в углу комнаты происходило что-то странное и загадочное. Тени задвигались, перетекая друг в друга, меняя формы; знакомые очертания комнаты, несмотря на тусклый дневной свет, начали приобретать фантастическую окраску. Неожиданно вместо пыльного угла комнаты перед Чазом возник чудесный тропический пляж. По сверкающему белому песку, вдоль самой полосы прибоя, бежали двое. Чаз узнал себя и Эйлин.

— Чудеса! — ошеломленно пробормотал он.

— Все это правда, — облегченно вздохнула Эйлин. — Я не утратила свой дар. Ты видел сцену из будущего, дорогой. Значит, все будет хорошо.

И тут Чаз осознал, что барьер, отделявший его от Массы Причера, исчез. Он мысленно потянулся к ней и, впитав энергию Массы, распахнул свой разум для логических цепочек, способных привести в нарисованное Эйлин будущее. Однако ему так и не удалось отыскать увиденной картинки; возможно, она попросту затерялась среди невообразимого множества вариантов будущего. Но разве Эйлин не утверждала, что ее дар сильнее, чем у него? Она доказала это, блокировав все усилия Чаза, отгородив его от себя, а потом и от Массы.

Но ведь не исключено, что Эйлин вызвала не реальную картинку из будущего, а лишь свою мечту...

— Это первое заклинание, которому обучают колдуний в детстве, — сказала Эйлин. — Показывать огненные картинки.

— Да, — отозвался Чаз.

Хмурый день близился к концу, вскоре мрачный покров облаков на горизонте озарился кровавыми сполохами заката. Снизу неожиданно раздался голос:

— Это Красный Скиталец! Я поднимаюсь. Не вздумай стрелять!

На лестнице послышались шаги; через секунду в комнату вошел Скиталец и, не дожидаясь приглашения, рухнул в единственное кресло.

— Ну вот, — начал он, — я и...

Заметив Эйлин, привставшую на своем ложе, Скиталец осекся. Он вскочил на ноги, подошел к девушке, заглянул в глаза и пристально осмотрел ее шею.

— Что ж, ты оказался прав. — Он взглянул на Чаза. Потом снова посмотрел на Эйлин. — У тебя действительно иммунитет.

— И всегда был, — подтвердила она.

— Не слишком-то задавайся, — проворчал Красный Скиталец. — Снаружи хватает людей, моливших о пощаде, но так и не выживших среди гнили.

— А может, они смогли бы выжить, — возразил Чаз.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Сейчас объясню. Давай поближе к столу. — Чаз ткнул в угол комнаты, и Красный Скиталец послушно повиновался. — Я кое-что приготовил для тебя.

Скиталец взглянул на листки, на которых были нарисованы крестики, нолики и квадратики. Чаз принялся переворачивать бумажки.

— Что это? — удивился Скиталец.

— Я хочу, чтобы ты попробовал вытянуть все бумажки с одним знаком.

— А, ты снова про «орла» и «решку», — протянул Скиталец. — В тех местах, откуда я родом, частенько играли в подобные игры, но мне никогда не везло.

— Тогда тебе не грозило заразиться гнилью, — сказал Чаз. — А когда попадаешь в зараженную среду, выигрыш или проигрыш перестает быть просто игрой. Здесь на кон поставлена твоя жизнь. И все коренным образом меняется. Начинай.

Скиталец что-то недовольно пробормотал себе под нос, но потом склонился над бумажными клочками. Поворошив их с минуту пальцами, он отобрал двенадцать штук.

— А кстати, — он поднял глаза на Чаза, — сколько, ты сказал, было бумажек с каждым знаком?

— Я ничего не говорил, — возразил тот. — А это имеет какое-то значение?

Скиталец отрицательно покачал головой.

— Если я не ошибся, то нет. Посмотри, я должен был отобрать все нолики. Смешно...

Чаз перевернул отобранные бумажки. Все они были помечены кружком. Чаз перевернул остальные. Среди них не осталось ни одного нолика.

— Да, действительно смешно, — ошеломленно прошептал Красный Скиталец. — Мне никогда не везло в этих играх... никогда.

— Потому что ты и не верил, что тебе повезет, — сказал Чаз. — Как и те четверо, что жили здесь до нас. Они ждали смерти от гнили — она их и настигла. Точно так же, как ты ожидал раньше, что проиграешь — и проигрывал.