Гроза и леса и окраин!

Как царь, неслыханно богат,

Он поделиться с каждым рад,

И кой-кому помог уж, знаю.

Да только вот не пожелаю

Я взять с него хотя б монету!

Он даром деньги не даёт,

И тут благодеянья нету!

С тебя возьмёт такое чёрт,

Что подороже будет злата!

И будешь век о том жалеть!

Да, слишком велика расплата!

С ним лучше дело не иметь!

А больше нечего сказать.

Что правда, ложь – чего гадать.

Одно, пожалуй, только верно:

Жесток и зол Михель безмерно!

В такие ночи, как сейчас,

Когда хохочет непогода,

Буянит злобной бури глас

И будит страх среди народа,

Там, наверху седой горы,

Где лес не рубят топоры,

Где всякому пройти досада,

Похуже, может, даже ада,

Топор великого Михеля

Ломает, рубит стары ели.

Однажды видел мой отец

(Он был отчаянный храбрец,

Пришёл в проклятые владенья),

Как, словно сук, сломал Михель

Большую, в пять обхватов, ель –

В одно какое-то мгновенье!

А в чьи плоты идут потом

Такие ели, я не знаю;

Но если был бы я купцом,

Голландцем иль с другого краю,

Я бы давал за них не злато –

Не пожалел бы и картечь7

Достойная ему расплата!

Корабль даёт такую течь,

Что молнией летит на дно,

Когда хотя б одно бревно

В него попало от Михеля.

Да, прокляты такие ели:

Лишь только Великан-Михель

Вновь на горе сломает ель,

Бревно, как сито, протекает,

Ничто корабль уж не спасает!

Вот потому и слышит люд

Весь год о кораблекрушеньях,

Поверьте, справедлив мой суд:

Виной Михеля ухищренья.

Когда б не он, то по воде

Мы странствовали б, как по суше!

Он виноват во всей беде,

Им наш покой и был разрушен!..

Старик угрюмо замолчал,

Душой задумался глубоко

Над их неотвратимым роком

И, вставши, чистить трубку стал.

Хозяин

Вот так рассказывали деды!

Как ни крути, а горе, беды, –

Всё «подарил» нам великан,

Он породил лихой обман…

Богатство даст он вам любое,

Но страх быть этим богачом:

Взамен отнимет он святое

И сделает своим рабом…

Иезикиил Толстый, Тощий

Сам Шлюркер, хоть Красивый Вильм…

Их жизнь темней глубокой нощи –

Я не хотел бы быть таким…

Пока рассказывал старик,

Умолкнул бури злобный крик,

И он, уже смыкая очи,

Ушёл, желав спокойной ночи.

Еды отменной съев добавку,

Улёгся Петер спать на лавку,

Ему постлали под окном.

Когда ж утих заснувший дом,

Заснул и угольщик тревожно.

Да, никогда ужасней снов

Не видел юный златолов –

Терпеть их было невозможно!

То снился Петру великан,

Как он, раскрывши свой карман,

Мигал, заманивая златом:

«Тебе, голубчик, жить богатым!»;

То вдруг Стеклянный Человечек

На синей вазочке верхом

Со смехом облетал весь дом,

То вдруг он убивал овечек

И отнимал у них сердца,

То вдруг ругал у церкви нищих,

Просивших денег или пищи, –

Кошмарам не было конца.

Всю ночь два голоса над ним

Звенели, споря меж собою:

Один был злобным и глухим,

Другой был звонок добротою.

Над левым ухом первый пел,

Лукавым голосом гудел:

«Оставь и молот и лопату,

Беги ко злату, злату, злату!

В работе бедный век забыт,

Кто деньги любит – вечно сыт!

Кто нищий, тот всегда томится,

И лишь богатый веселится!..».

Над правым ухом пел второй,

Звенел весёлой добротой:

«Под самою высокой елью,

Во драгоценном подземелье,

Где пробуждён хрусталь-родник, –

Среди корней живёт старик…»

Ох, Петер, Петер! Что же дале?

Увы, мозги тебе соврали!

Ты глуп, как придорожный пень,

И рифмы звать не научился,

Хоть и пришёл в воскресный день,

И в полдень ровную родился!

И не хватает только слова:

«Воскресный» – скажешь рифму тут –

Слова другие вмиг придут,

И всё – строфа тебе готова!

В ночной ужасной тишине

Стонал и охал Петр во сне:

Не мог придумать в рифму строки

И зря лишь бился с горя в боки.

Вся ночь прошла так, рассвело,

Проснулся угольщик в мученье:

Петер

Ни разу в жизни, как назло,

Не сочинил стихотворенье!

За что благодарить судьбу?

Ни дара, ни монет в копилке!

Стучал он пальцами по лбу,

Усердно ковырял в затылке,

Но ничего не помогало.

И тут внезапно под окном

С задором песня прозвучала:

Трое парней

В счастливой деревушке дом,

А в нём хозяин – друг чудесный,

Он щедро угостит вином

Друзей любимых в день воскресный!

И Петра обожгло огнём:

Петер

Так вот же нужное мне слово!

Чуть-чуть – и вся строфа готова…

Да полно, так ли?

Он вскочил

И побежал, что было сил,

Догнать поющих песнь парней:

«Приятели, постойте, хей!»

Но парни, словно не слыхали,

Свой путь спокойно продолжали.

Догнал их Петер наконец

И одного схватил за руку:

Петер

Пропой той песенки конец,

Что пели вы сейчас друг другу.

Первый парень

Ха-ха! Тебе какое дело!

Что надо нам – то и поём!

Коль жить ещё не надоело,

Иди-ка дальше ты с добром.

Но Петер, как осёл упрям,

Закрыв им путь, сказал: «Не дам!

Пока мне песню не споёте,

Отсюда дальше не уйдёте!»

Тогда один из трёх парней,

Который был троих сильней

И выносил любую драку,

Избил упёртого беднягу.

Сильный парень

Последний вот держи тумак,

Увесистее тяжеленных,

Запомнишь навсегда дурак,

Как оскорблять людей почтенных.

Петер

Такое не забудешь!.. Ах!

Горит всё тело в синяках!..

Ну, коль меня вы уж избили,

Как стоило отколотили,

Прошу вас, парни, на потеху

Ту песню спойте мне разок!

Ребята прыснули со смеху

И спели весь ему стишок.

А после этого они,

Весельем, радостью полны,

Как с другом с Петром распрощались

И прочь довольные убрались.

Вернулся к дровосеку Петер,

Хозяев отблагодарил,

Свой посох, шляпу захватил

И в лес помчался, словно ветер.

Он шёл, всё время повторял:

Сперва – чудесный и воскресный,

Затем – воскресный и чудесный…

И чудо! Как – он сам не знал,

Проговорил всё заклинанье!

На радостях подпрыгнул он,

Вверх кинул шляпу с восклицаньем:

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.