– Желаю здравствовать, Владимир Николаевич! Дозвольте войти?

– Заходи, заходи, Евстратий! – искренне улыбнулся Лавров. Он единственный сохранил за собой право называть Медникова по-старому. – Специально, поди, ждал, пока часы начнут бить?

– Не без этого! – сознался старый сыщик, упруго шагая к столу и с поклоном подавая начальству руку – по-европейски.

– Ну, с приездом тогда. Садись, рассказывай – как там Златоглавая?

– Жарковато, господин ротмистр! Робяты в поте лица трудятся – много революционеров переехало нынче отсель в Москву. Тут-то за них господин Лопухин взялся основательно, вот они в тишину и патриархальную благость подались. Да и простые уголовнички активизировались: что ни ночь, то минимум два-три налета на банки, богатые конторы.

– Обратно не звали тебя? – усмехнулся Лавров, которые знал о многочисленных предложениях, от которых Медников – Харитонов едва успевал отбиваться.

– Звали, конечно! – серьезно кивнул Медников. – Но уже без надежды на мое согласие. Так, по привычке.

– Что еще?

– Да вот, не знаю – интересно это нам или нет, – медленно начал рассказывать Медников. – Третьего дня проводили робяты московские большую облаву по хазам, малинам и прочим местам, интересным уголовничкам. И в числе прочих взяли они старого знакомца, «блинопека»[18] по специальности. Я его еще по прежней службе помню – Кроха-Матеха кличку имеет. Крепко, видать, он влип – вот и сдал в числе прочих весьма необычного и солидного заказчика одного. Слыхали о нем наверняка, господин ротмистр: редактор московской газеты «Русское слово», господин Влас Михайлович Дорошевич.

– Вот это да! Всероссийский обличитель пороков, цвет отечественных фельетонистов – и на таком деле попался! И что же он заказал Крохе твоему?

– Принес он ему в работу английский паспорт. Самый что ни есть настоящий, как Кроха утверждает, – а ему в этом смысле доверять можно! И попросил кое-что в разделе «Описание владельца» исправить[19].

– Так-так-та-ак… На Остров Сахалин сей пронырливый литератор уже пробирался. Куда ж еще он собрался с британским паспортом?

– В том-то и дело, Владимир Николаевич, что не для себя ему паспорт потребовался! Московские сыщики Кроху долго пытали и выяснили, что под описание владельца в «исправленном» варианте Дорошевич никак не подходит! Не для себя он, короче, паспорт заказывал!

– Слушай, Евстратий, а чего это ты мне с Дорошевичем, Крохой и британским паспортом минут пять уже голову морочишь? – прищурился Лавров. – Других занятий у тебя в Москве не было, что ли?

– А ты меня не осаживай, господин ротмистр! – со злинкой парировал Медников. – Я нутром чую: неспроста этим паспортом наш старый друг, Манасевич-Мануйлов шибко заинтересовался! Поскольку с Британией отношения сейчас у нас весьма напряженные, доложили москвичи об этом по инстанции, в Петербург. А отсюда депеша ушла в Москву, за его подписью: немедленно доставить Кроху к нему! А мое нутро, Владимир Николаевич, сам знаешь – чуткое! И от беды не раз спасало, и верную тропку в розыске подсказывало!

– Ну-ка, ну-ка! И что оно тебе на сей раз подсказывает, Евстратий?

– Сам пока не знаю! – сердито огрызнулся Медников. – Но робяты московские, по старой дружбе, значить, дали мне возможность с Крохой тет на тет побалакать – перед тем, как его с конвоем к Манасевичу отправить.

– И что?

– Побалакал я с ним. И понял, что с другим человеком балакать надо – потому как описание владельца паспорта под каждого второго человека подходит. Манасевич-то всю пограничную стражу России уже на ноги поднял, в посольство британское запросы шлет. Те отвечают, что господин Палмер в Россию не въезжал и в Бюро иностранцев не регистрировался. Вот и получается, что только сам господин редактор может ответить – для кого он чужой паспорт в работу отдал? Манасевич насчет Дорошевича тоже допер, да поздно! Дорошевича как раз в России-то и нету – уехал в Италию, говорят.

– По своему паспорту?

– По своему. А дней за десять до того, как Крохе английский паспорт принести, господин Дорошевич из Индии, пароходом через Одессу вернулся. На том маршруте, говорят, англичан много всегда бывает – так что мог кто-то и обронить свой паспорт, – многозначительно поиграл бровями Медников.

– Слушай, Евстратий, я все же что-то никак не пойму: чего ты в этот паспорт британский вцепился? – помолчав, поинтересовался Лавров. – Ну, с Манасевичем-Мануйловым понятно: тот изо всех сил нужность своего полицейского антишпионского подразделения всем доказывает. И фантазия у этого господинчика богатая: вполне мог придумать «шпионское гнездо» в России, с Дорошевичем во главе. Тем более – война у нас с Японией идет, а британцы им нынче первые друзья. Но мы-то тут каким боком? Дорошевич – личность слишком известная в России, да и в Европе тоже – после издания книжки своей о Сахалине, – чтобы в японские шпионы лезть. Что ты предлагаешь, в конце концов? Мануйлову ножку подставить? Показать всем ненужность наших конкурентов? А для этого с Дорошевичем «завязаться»? Уволь, брат! Прессу нынче только тронь – такой вой поднимут, что не приведи господи! Тем более – «Русское слово»! Или ты, Евстратий, не договариваешь чего? Тогда договаривай!

Медников крякнул, пригладил двумя руками жидковатые длинные волосы на макушке. Покрутил головой:

– Недаром все же тебя, господин ротмистр, начальником в нашу контору поставили! И моя чувствительная утроба по сравнению с твоей… инто… Как ее, слово выскочило из башки…

– Интуицией? – улыбнулся Лавров. – Ты с комплиментами начальству погоди, Евстратий! Знаешь ведь, не люблю! Лучше все до конца расскажи!

– Ну, раз угадал – слушай! Раз Дорошевич уехал – решил я, будучи в Москве, вокруг редакции покрутиться, поразнюхать – чего можно. И представь себе – нашел человечка одного, обиженного, разговорчивого и на рюмку падкого. Младшим счетоводом-кассиром в издательском доме Сытина служит – ну, который «Русским словом» владеет.

– Знаю Ивана Дмитриевича, – кивнул Лавров. – Весьма достойная личность!

– Да бог с ним, с Сытиным! – отмахнулся Медников. – Я про Порошкина, счетовода говорю. Как я его вычислил – долго рассказывать. Суть скажу: очутился я с ним за одним столом в трактире, в день, когда издательским жалованье выдают. Ну, себе-то я заранее у трактирщика графинчик водички колодезной выговорил – знаешь ведь, не пью и табаком вера моя пользоваться не велит. А Порошкин – человек слабый на сей счет. Слабый да завистливый. Вот и узнал я от него, что днем раньше Дорошевича отъехал в командировку в Париж его любимчик, талантливый репортер – некто Краевский Владимир Эдуардович. По описанию Порошкина вполне подходит под британский паспорт…

– Ну и что? Сам поминал: под то описание многие подойти могут!

– Во-первых, командировочных сумм Порошкин выдал Краевскому, на сей раз, просто огромадную сумму – пять раз до Парижа доехать можно! А во-вторых, Краевского приятели Англичанином иной раз кличут – так ловко он на их языке говорит. Деньги выданы по личному указанию Сытина, а Дорошевич прибегал к бухгалтерам, ругался, что тянут с выдачей. Вот тебе, Владимир Николаевич, и разгадка британского паспорта!

– Допустим. И что это нам дает?

– Пока ничего. Но не худо было бы проследить, господин ротмистр, куда Краевский из Парижа двинется!

– Краевский или упомянутый тобой Палмер, – пробормотал Лавров, выстукивая пальцами на столешнице какой-то марш. – Жалко: почти все парижские связи под Манасевичем-Мануйловым остались…

– Неужто все, Владимир Николаевич? – Медников даже подался вперед, вглядываясь в невозмутимое лицо начальника.

– Ну, допустим, не все, – протянул Лавров. – И я, конечно, попытаюсь навести справки. Но признаюсь, Евстратий, что перспектив этого дела для нас пока не усматриваю… Впрочем, поживем – увидим!

– Эх, самим бы в Париж кого откомандировать! – мечтательно прикрыл веки Медников. – Наши точно бы всё раскопали!