Старший махальный поднял флаг, на линии огня выдали очередные патроны, новая команда «стрелять», и все пошло по накатанному кругу. Пять выстрелов каждого казака, и новая смена из шести казаков выходит на линию огня.

«Как долго!» – думал я, глядя на эти перестроения. Хотя, как говорили в советской армии, все уставы написаны кровью. Если не соблюдать требования имеющегося наставления по стрельбе, недолго и до несчастного случая. Уже две смены отстрелялись. Через три моя очередь.

Минут через двадцать шестая смена, состоящая из меня и еще трех казаков, наконец-то вышла на линию огня. Я передал восемь патронов к маузеру уряднику Науму Башурову, который отвечал за мой огневой рубеж, и стал ждать, когда кто-то из махальных по нашей с атаманом Селеверстовым задумке прикрепит лист бумаги, закрыв центр моей мишени. Вахмистр Шохирев махнул рукой, из укрытия махальных выбежал приказный Данилов и, прикрепив к моей мишени лист бумаги, опять спрятался за стеной укрытия.

– Что происходит? – войсковой старшина Буревой недоуменно посмотрел на Селеверстова.

– Ваше высокоблагородие, вы же хотели, чтобы Тимофей Аленин удивил вас. Надеюсь, ему это удастся. – Атаман вытянулся по стойке смирно. – Разрешите ему сделать еще три дополнительных выстрела.

– Разрешаю. Ну, смотри у меня, Петр Никодимыч. Я должен быть действительно удивлен. – Буревой наставил на Селеверстова указательный палец.

– Будете, Николай Петрович. Непременно будете. – Селеверстов развернулся в сторону линии огня и махнул рукой.

По его взмаху взвился флаг старшего махального, урядники быстро проверили оружие у смены на линии огня, выдали по патрону, и прозвучала команда «стрелять».

Я смотрел через прорезь прицела на мишень метрах в ста тридцати от себя: «Да, не та стена сарая, в которую я стрелял на “экзамене” у Селеверстовых, но размеры тоже нормальные. Где-то два на полтора метра, посредине белая полоса сантиметров в сорок, а на ней по центру полоса черного цвета шириной сантиметров восемь-десять. Круг в центре закрыт листом бумаге. На контрасте цветов все хорошо видно. Начнем».

Отстреляв со сменой пять патронов, я по разрешению вахмистра Шохирева выстрелил еще три раза и стал ждать результатов.

Махальные с листами отметок подошли к столу, где сидел секретарь станицы, который вносил результаты состязаний в журнал стрельб. К столу подтянулась свита Буревого с ним во главе.

– Удивляй, Петр Никодимыч, – войсковой старшина разгладил усы, стряхивая с них иней. – Удивляй меня.

– Вот, смотрите. – Селеверстов передал Буревому лист бумаги с мишени Аленина, который ему только что доставил приказный Данилов.

Войсковой старшина взял в руки лист бумаги, осмотрел его, крякнул и вернул назад атаману.

– Удивил, атаман. Удивил. – Буревой задумчиво поглаживал правый ус. – Покажи господам офицерам, как стрелять надо.

Селеверстов развернул лист, показывая его свите и казакам, которые стояли за ней. Раздались ошеломленные возгласы. По центру листа было восемь пробоин от пуль, которые образовали ровную букву «А».

– Зови сюда Аленина, – войсковой старшина взял из рук атаман лист с пулевыми отверстиями и, сложив его пополам, спрятал в нагрудный карман шинели.

Селеверстов мотнул головой в сторону Данилова: «Позови». Приказный, развернувшись, побежал к строю казаков, которые в двухшереножном строю стояли рядом с огневым рубежом, ожидая результатов состязания.

– А ты пока, Петр Никодимыч, расскажи мне, откуда у безусого казака Аленина новейший восьмизарядный карабин Маузера. – Буревой, взяв атамана под локоть, повел его в сторону, чтобы поговорить наедине.

– Николай Петрович, может, вы слышали – около десяти месяцев назад хунхузы пытались угнать наш станичный табун и пару косяков старшего урядника Савина с его знаменитым жеребцом Вороном.

– Слышал, но без подробностей.

– А какие подробности-то! Тимофей Аленин всех хунхузов и побил тогда. Двадцать одного варнака на тот свет отправил. Сам был ранен. Но выжил.

– Нет, я слышал про тот набег. Но подвиги одного казачка против тучи хунхузов посчитал домыслом. А получается, действительно молодой Аленин всех один порешил?

– Так точно, господин войсковой старшина. Один и всех. Нам строевых коней спас и Савину его Ворона с кобылицами. И не молодой, а единственный Аленин. Дядька Афанасий полгода как представился. А остальные до этого сгинули.

– Да, заслуженный казак был. – Буревой, сняв левой рукой папаху, перекрестился. – Царства им всем небесного. Только ты мне, атаман, зубы-то не заговаривай. – Войсковой старшина, надев папаху, поправил ее двумя руками. – Откуда маузер?

– Да припрятал его во время боя с хунхузами Тимофей как трофей. А когда в себя пришел от ранения и сказал, поздно уже было. В Благовещенск доложились, все с китайцев сдали. Премию получили. А Тимоха с этим карабином чуть ли не спать ложился. Вот и оставили ему.

– Ох, темнишь, Петр Никодимыч. Не один карабин припрятал, чую.

– Ну так что с боя взято, то свято, – пошутил Селеверстов.

– Свято, свято. Ладно. Пошли назад, встречать твоего героя. Но в будущем смотри. С трофеями чтобы все строго было! Понял?

– Так точно, все строго будет.

Я стоял в строю на левом фланге и, как все, наблюдал за выдвижением махальных с листами отметок к столу секретаря. Дальше увидели, как к столу подошла свита во главе с Буревым. Затем примчался приказный Данилов и сказал, что меня войсковой старшина вызывает. А сам щерится во все тридцать три зуба, потом ткнул меня кулаком в плечо и показал большой палец. Под недоумевающие взгляды казаков-малолеток из строя, я побежал, придерживая карабин на плече к свите Буревого, который вместе с Селеверстовым стоял чуть в стороне.

Подбежав к войсковому старшине, который вместе с атаманом вернулся к свите, хотел доложить о своем прибытии, но тот остановил меня движением руки:

– А скажи мне, Тимофей Аленин, ты только букву «А» можешь, стреляя, нарисовать, или другие тоже, и почему именно буква «А»?

– «А» – потому что Аленин, а для вас могу букву «Н» нарисовать, Николай Петрович.

– Вот стервец! – захохотал Буревой, которого тут же поддержала его свита. – А давай букву «Н», а то что-то мне до сих пор не верится, что так стрелять можно. – Старшина строго взглянул на меня. – Не шельмовали?

– Никак нет! – чуть ли не в один голос ответили я и атаман Селеверстов.

– Тогда вперед на линию огня, Аленин! – повелительно махнул Буревой.

– Ваше высокоблагородие, разрешите… – начал я.

– Что еще! – недовольно прервал меня Буревой.

– Разрешите все восемь выстрелов сделать на один флаг. Заодно и скорострельность карабина Маузера все увидят, – продолжил я.

– А давай, Аленин. Посмотрим на эту хваленую немецкую механику, – улыбаясь, махнул рукой войсковой старшина.

Я развернулся кругом и побежал на линию огня.

– Что-то не очень радостен твой Тимофей? – спросил Буревой атамана Селеверстова.

– Так по вашему приказу он еще на четыре рубля влетел. А он у нас не жадный, но домовитый! – рассмеялся Селеверстов.

– На какие четыре рубля? – удивился войсковой старшина.

– Так он стреляет своими патронами. А их на ярмарке в Благовещенске купил по рублю за две штуки. И то еще ему повезло найти какого-то корейца. А так дешевле, чем по рублю за штуку, не купить было. Редкость. Так что восемь рубликов долой, а еще, может, при стрельбе с лошади на скаку на полтора рубля выстрелит.

– А почему не за казенный счет стреляет?

– Петр Николаевич, Тимофей в реестре еще не числится, да и кто мне списать шестнадцать патронов по пятьдесят копеек за штуку даст, когда к карабину Бердана они по шесть копеек идут.

– Да… Ладно, придумаем, как твоему домовитому помочь деньгами или патронами. Все. Вперед, на линию огня. – Буревой энергичным шагом направился к стрельбищу. Свита потянулась за ним, а за ней валила увеличивающаяся толпа из зрителей.