Усадьба Вихрово

Дом в Серпухове, где жила семья Валерия Александровича Мантейфеля после революции, находился на углу улиц Чехова и Сенной. Там и по сей день стоит этот двухэтажный дом – первый этаж кирпичный, а второй – деревянный.

Детство Владимира

Семья матери и отчима состояла из 8 человек: пятеро детей разного возраста, которым хотелось бегать и играть, парализованный, прикованный к постели дядя матери, за которым нужно было ухаживать. Жили в одной комнате трехкомнатной коммунальной квартиры в Люблино, - спали даже под столом. Однако многие тогда жили в тесноте. Как уже говорилось, отец всегда проявлял хорошие способности к учебе, несмотря на то, что трудно было даже делать уроки.

Он рассказывал, что как только он погружался в учебник, то переставал слышать, что происходит вокруг: предмет изучения его полностью поглощал. Сохранились его школьные дневники; листаешь их и поражаешься: даже все текущие оценки – пятерки.

Юрий, брат В.К. Чернышева: «Во время учебы в институте Володя заканчивал чертеж для курсового проекта. Расположив большой лист ватмана на обеденном столе (другого места не было), он тщательно обводил тушью чертеж. И вот, когда лист уже был готов, я, играя, попал мячом в пузырек с тушью. Тушь вылилась на чертеж и полностью его испортила. Я с ужасом смотрел то на Володю, то на лист и ждал кары. Кары не последовало: Володя с чувством большого огорчения посмотрел на лист, потом на меня…, потом достал чистый лист и принялся чертить все с нуля. Чертил почти всю ночь. Сегодня мне кажется, что я, на его месте, задал бы брату изрядную трепку».

Папа учился на отлично, но не был зубрилой, учеба давалась ему легко, учился он с удовольствием. Так же, как и все его сверстники, он любил гонять в футбол с ребятами во дворе.

Владимир с двоюродной сестрой Валей

Его детство пришлось на время начала сталинских репрессий. Он рассказывал, что иногда происходили удивительные вещи: вечером ребята играли вместе во дворе, а наутро квартира, в которой жила семья одного из мальчишек, оказывалась опечатанной. Соседи видели, как на рассвете к дому подъезжал черный «воронок», и всю семью забирали. Семья исчезала неизвестно куда, и больше их никто никогда не видел.

Случилось так, что во дворе дома в Люблино один из мальчишек был из немецкой семьи. Володя часто заходил к ним домой, там его очень тепло встречали. Говорили там только по-немецки, и папа рассказывал, что сначала не понимал ничего, и было очень неудобно, потом стал понимать отдельные слова, потом, спустя какое-то время, фразы. А потом наступил момент, когда уже в голове всплывал весь смысл разговора без перевода слов или фраз. Потом папа учил немецкий в школе, преподавательница была тоже немкой (как сейчас говорят, носитель языка). Вот отсюда папино блестящее владение немецким. Впоследствии он выучил и английский, на котором без труда общался устно и письменно. Языки ему давались легко.

Война

Когда началась война, Володя закончил шестой класс средней школы №49, что находилась в Люблино. Причем закончил на одни пятерки, как и все остальные классы. Сохранились ведомости. Учеба прекратилась, всех старшеклассников послали работать в поле, пахать на лошадях, убирать урожай. Здесь он научился обращаться с лошадьми: запрягать и рассупонивать.

Война оставила глубокий след в его душе. Это и чувство горечи, когда после того, как надеялись, что война продлится месяца три, началось тяжелое мучительное отступление наших войск. Все ближе и ближе к Москве. Мальчишками они напряженно слушали сводки Совинформбюро: «После тяжелых кровопролитных боев наши войска оставили город Бобруйск». Затаив дыхание, слушали обращение Сталина, которое начиналось словами: «Братья и сестры!», а заканчивалось так: «Наше дело правое. Враг будет разбит, победа будет за нами!» Запомнились бомбежки, которые немцы проводили с немецкой педантичностью; по времени их начала можно было проверять часы. Люди научились слышать вой приближающихся бомбардировщиков издалека и бежали в бомбоубежища. После сигнала воздушной тревоги Володя, держа за руки двухлетнего брата и пятилетнюю сестру, шел с ними в бомбоубежище. Мама несла на руках грудного младенца.

Вообще, война оказала решающее влияние на формирование его личности, как, наверное, и всех, кто ее пережил. В нем глубоко и крепко жило чувство патриотизма и гордости за свою Родину.

Семья и до войны жила голодно, а во время войны стало совсем тяжело. Отчим был рабочим в депо Люблино, ремонтировал попавшие под бомбежку железнодорожные составы, которые приходили с фронта. Несмотря на это, жили впроголодь, ведь семья была большая. Варили суп из лебеды или из картофельных очисток. Бабушка рассказывала, что рядом были колхозные поля и когда там убрали картошку, женщины стали ходить и собирать оставшуюся картошку на пропитание, гнилая тоже шла в дело. По полю ездили надсмотрщики на лошадях. Завидев их, женщины разбегались кто куда. Но если не успевали убежать, то ложились в канаву вниз лицом; надсмотрщик догонял и начинал стегать плетью.

Победа в войне была огромной радостью для всего народа.

В 1944 году Владимир экстерном сдал экзамены за полный курс школы. Когда война подходила к концу, встал вопрос, что делать дальше. Отчим хотел, чтобы Володя шел работать в депо или на завод: тяжело было кормить большую семью. Но мама Володи сказала: нет, если он хорошо учится, пусть идет учиться дальше – в институт. В 1944 году Володя стал студентом Московского механического института (нынешний МИФИ), который и закончил с красным дипломом в 1949 году.

Первые трудовые университеты

После войны Елизавета Валерьевна сидела с детьми, младшая дочь только родилась, а отчим работал на Люблинском литейно-механическом заводе им. Л.М. Кагановича (который был тогда министром путей сообщения) в энерго-механическом цехе машинистом компрессорной станции. Денег катастрофически не хватало, и чем только не приходилось заниматься студенту Володе, чтобы подзаработать. Вместе с отчимом они изготавливали бидоны из жести на продажу, делали женские заколки для волос с помощью самодельного штампа. Для этого Володе иногда приходилось по несколько часов в день крутить ручку, расположенную на ободе огромного тяжелого маховика, а потом все дети на эти заколки надевали цветную фольгу,– и красивые заколки шли на продажу.

В то время в моде были маленькие настольные портреты русских писателей в рамках. Володя пошел к хозяину артели, которая делала эти портреты, тот дал ему рамки и фотографии писателей. Сначала он делал, как все. Фотографировал портреты, проявлял пленку, печатал снимки, разрезал, вставлял в рамки. Потом ему пришло в голову усовершенствовать процесс, увеличив производительность труда. Идея состояла в том, что он снимал пленку, проявлял ее, получал негатив. Затем контактным способом в специально изготовленной для этого кассете через этот негатив засвечивал другую пленку целиком, проявлял ее, и у него получалась пленка с позитивным изображением. Таким образом, после одной проявки получалось сразу 36 маленьких фотографий отличного качества. Оставалось только нарезать снимки и вставить их в рамки. Дело пошло так быстро, что сначала хозяин удивился и похвалил его. Но потом другие работники стали жаловаться, что он оставляет их без работы, и Володя вынужден был уйти.

Дальше отчим отвел его учиться ремеслу к знакомому сапожнику. Тот только сказал: смотри и учись. Отец два дня просто сидел рядом и смотрел, как тот шьет женские туфли. После этого начал сам, делал все тщательно. Получилась пара модельных женских туфелек на каблуке, которую на базаре сразу же купили. На вырученные деньги купили еды, то-то было радости! Будучи уже дедушкой, он говорил, что если бы ему дать шило, дратву и колодки, то он мог бы сшить пару женских туфель. Еще они шили мужские сапоги и бурки.