- Я так люблю его...
Неверов посадил мальчика на стул и приподнял за подбородок его лицо. На щеках подростка проступала синеватая белизна. Тонкие губы мелко тряслись. Из полураскрытого рта сочилась обильная слюна. Неверов присел перед Григорием и несколько раз ударил мальчика по щеке. Наконец подросток порывисто и глубоко вздохнул и открыл глаза. Увидев перед собой Евгения, он скривился и сказал слабым голосом:
- У тети холодные и твердые пальцы.
- Ты меня толкнул, Женя? Это было грубо с твоей стороны. Я ударилась больно затылком о спинку... ты слишком сильно меня толкнул. Что произошло, почему? Почему? Объясни, в конце концов...
Лицо у Екатерины выражало обиду и недоумение, чисто детскую, похожую на обиду маленькой девочки, которую родители не поцеловали на ночь. Евгений оставил мальчика и подошел к женщине. Встал вплотную к ней, погладил широкой ладонью ее по щеке, заговорил с теплотой, примирительно:
- Считай, это была ревность к мальчугану. Мне показалось, слишком долго ты с ним танцевала. Уж чересчур ты была увлечена и не замечала ничего и никого вокруг. Включая меня. После обеда, вспомни, ты ни разу не посмотрела на меня. Ни разу...
Улыбнувшись, Евгений коснулся своими губами губ Екатерины. Женщина ответила с готовностью, немедленно.
Неверов с трудом расстался с ее поцелуем.
- Прости, - сказал он Екатерине. -эмоции оставим на потом.
Генрих незаметно, задворками прокрался к дому номер шесть и стал вслушиваться. Полная тишина, темень. Собак что-то было не слыхать. Данзас поцокал языком - собак не боялся, но никакой реакции. Отлично!
Десантник перескочил через забор. Обошел дом.
Да, это был дом, который ему был нужен. Он был обитаем - окна были плотно занавешены, свет внутри, и тени. Весь поселок похоже, уже спит, а здесь вряд ли ложились. Или спят по очереди, скорее всего.
Данзас достал пистолет. Три обоймы с гаком. Обойдя дом, Генрих добрался до гаража. Подвальный гараж. Дверь, тяжелая, капитальная дверь поднята. Генрих вслушался - в гараже никого не было. Тем лучше. По пандусу Данзас, крадучись, спустился в гараж. Точно! В центре стояла машина "Скорой". Здесь вся шайка! Сюда-то они придут. Судя по суете в доме, скоро собираются мотануть.
Пока суть да дело, Генрих обследовал гараж. Стекла у "Скорой" матовые, ничего не разглядеть. Вдоль стены положено две полные канистры.
А вот и дверь внутри гаража, та, что примыкала к дому. Данзас подергал ручку - заперто. Ничего страшного. Генрих одел на ствол пустую пластиуовую бутылочку из-под машинного масла, создав самодельный одноразовый глушитель и выстрелил в замок.
Выстрел отозвался глухим, сдавленным хлопком, ничем не напоминающим огнестрельное оружие. Попадание вышло удачным - замок не выдержал и дверь раскрылась.
- Что это? - услышав странный звук снаружи, насторожилась Екатерина.
- Добро пожаловать домой, Генрих, - хищно оскалился Неверов. - я тебя ждал.
Данзас, крадучись, поднялся по лестнице и остановился перед дверью в гостиную. Через неплотно прикрытую дверь он увидел, как Неверов стоит у окна и смотрит в сад. Евгений даже не шелохнулся, услышав движение за спиной.
Генрих выскочил-выпрыгнул как чертик из табакерки, держа в двух вытянутых "ПМ", взревел:
- Стоять! Гребана мать! Р-р-руки на затылок!
В планах у него было взять их на испуг. Поливать честную компанию из "Макарова" и в мыслях не было - хотя вся компашка, безусловно это заслужила... но прежде всего надо было узнать о судьбе похищенного подростка.
Он сделал шаг вперед, и увидел, как сбоку поворачивается с непонятной ухмылкой Екатерина... И больше ничего Генрих не услышал и не увидел. Потому что в тот момент его голова взорвалась, будто начиненная тротилом. И тотчас круги закружились перед его глазами, и забегали звездочки разных размеров, и засверкали бенгальские огни. А потом голову и особенно затылок пронзила боль. А потом все пропало - и кружочки, и звездочки, и боль, и даже темнота. Все пропало. Будто и не было ничего. Ни Земли. Ни Луны. Ни Генриха.
Глава 21
Так прошло какое-то время... Генрих открыл глаза - его окружала темнота. Только впереди маячила полоска света внизу, под дверью. С усилием, - с каким только мог, и на какое только был способен, кряхтя, шепотом матерясь и свирепея, Данзас сумел-таки протащить к себе, вперед, сцепленные за спиной наручниками руки, прижав колени к животу, изгибаясь как опытный циркач, поближе к глазам, рыча и скуля, как захваченный капканом волк. И он не столько развязал, сколько разорвал с напряжением всех сил веревки на ногах, отбросил их с хриплым выдохом в сторону, и попытался встать...
Генрих встал, но удержался на ногах с трудом. Его ноги затекли настолько, что забыли свои привычные функции, зачем они выросли. Но это были ноги Генриха, и он должен был их заставить вспомнить. Он их массировал, бил кулаками, стучал ими об пол. И они наконец откликнулись, наполнились кровью, загудели, готовые к работе. Данзас отошел к дальней стене комнаты, сосредоточился и с разбега врезался в дверь. Дверь дрогнула, но устояла.
- Я должен, - прошептал Генрих.
И снова набросился на дверь. Бесполезно. Конечно, ему было трудно высадить ее - дверь была крепкая, несколько сантиметров в толщину, и похоже, открывалась она во внутрь, а не наружу. "Я должен", - снова сказал он себе.
Дверь подалась наконец. Во всяком случае Данзас не без удовольствия услышал, как хрустнул косяк. Он опять отошел к стене и, собираясь, прислонился к ней пульсирующим болью затылком. "Чем это, интересно, двинули меня? - подумал Генрих. - Наверное, кастетом или рукояткой пистолета. Ах, какой же молодец этот рыжий боец! Я его совершенно не заметил. Но с ним я обязательно поквитаюсь".
