***
Когда матерящийся Михаил Львович был надежно связан и принял горизонтальное положение, только тогда Генрих позволил себе вытащить опасную железку из тела доктора , которой он перерезал и свои путы на ногах. Славная битва завершилась. К четырем мертвецам, безучастно наблюдавшим за боевыми действиями, присоединились еще трое: поверженный пулями "Зиг-Зауэра" Павел и двое нейтрализованных его соратников, надежно зафиксированных рядом на холодном полу.
Рука Семена была туго перевязана жгутами для остановки крови - Данзас медицинское дело более-менее знал еще со времен чеченской кампании.
Затем он подошел к Ольховскому:
- Значит живой?
- Думал, уже конец пришел. Не сразу, конечно, в себя пришел, еще осмотрелся, - пока Сергей рассказывал, Генрих внимательно осматривал рану на плече журналиста; похоже было, что пуля прошла навылет и ранение совсем не страшное.
- Потерял, значит, сознание, - смущенно продолжал Ольховский. - плечо зудит, просто жуть!
- Работаем, журналист! - ободряюще бросил Генрих и оглянувшись, взял с пола "ПМ" Егора: обойма, увы, также была пуста. Тогда он подошел к коченеющему Павлу - в "Беретте" еще оставались патроны.
Вооружившись, Генрих он направил дуло в сторону замка двери, за которой скрылся Виталий Терпугов, и стал стрелять.
Из толстой двери, крашенной цинковыми белилами, вместе с замком со вставленным в него с той стороны ключом стало вышибать кусок за куском, и дверь вскоре услужливо открылась.
Они вбежали в "операционную" но та была пуста - не было ни Терпугова, ни подростка. На противоположной стороне была другая дверь. Генрих подергал ручку - дверь была закрыта.
- Удрал! - воскликнул он.
- С грузом, - добавил Ольховский. − неизвестно куда.
- Сейчас сюда прибегут, и еще не известно, как для нас все это обернется. - заметил Семен.
- Не прибегут так быстро, - заметил Сергей.
- Ты и Семен ранены, - напомнил Данзас. - вам надо оказать квалифицированную помощь. А я хотел бы продолжить преследование этого хирурга. Он из той же группы, что и остальные боевики, вместе со мной был заброшен в Украину. Кстати, он есть на той самой пленке.
- Ты намерен скрутить его в одиночку? Оставим его нашим властям. Расскажем обо всем в СБУ, а далее...
- Сделаем так: ты с Семеном останешься здесь, козыряя своим журналистским удостоверением. Поднимешь шум, устроишь скандал. Про меня ничего не рассказывай. Мусорам, если приедут, ничего не говори о диске. Только начальнику СБУ по области или руководству военной контрразведки вашей, украинской. Позаботься о Семене - на нем помимо дезертирства может висеть новое дело по поводу этих сгоревших мусоров с Бероевым во главе. Так что, кричи, ори, но дело о подпольных операциях раскрути. Как и о связи с черными трансплантологами ваших силовиков. Где ключи от микроавтобуса?
− В замке зажигания остались.
−Тогда я позаимствую тачку у тебя на некоторое время.
− Только не разбей ее о ближайший столб! Это имущество телекомпании! -- вскинулся Ольховский.
Данзас кивнул неопределенно, с отстраненной ухмылкой подоспел к мертвому Павлу, преклонил перед ним колени, обыскал его одежду скорыми профессиональными движениями. Записную книжку Павла взял, деньги в бумажнике пересчитал, но оставил, еще какие-то бумажки-чеки позаимствовал, извлек связку ключей, прикинул на глазок, прищурившись, от чего они, ключи, от каких дверей, не разобравшись, на всякий случай и их положил к себе в карман. Затем он нашел у Павла в карманах плоскую металлическую флягу, отвинтил крышку, понюхал, восторженно зрачки вверх отправив, под веки, под брови, под лоб. Вернув их все-таки на место, завинтил крышку. Встал, колени обтер аккуратно, разогнулся, флягу в сторону отбросил, и повернулся к журналисту, сунув в рот очередную сигарету.
- Я буду вести машину аккуратно, как никогда, - подмигнул ему Генрих.
***
Данзас завел мотор автотранспорта, принадлежавшего телекомпании "ТВ-7" и стал медленно выезжать с двора больницы.
Не обращая на него никакого внимания, на больничном дворе уже суетились какие-то люди в белых халатах и немногочисленный контингент только что продравших глаза больных, видимо, привлеченных выстрелами. Люди с усердием искали, где, собственно говоря, произошла перестрелка.
Уже отключившись от всего произошедшего, от плывущих мимо домов с освещенными утренним солнцем крышами, от перестрелки в больничном морге, он возбужденно тонул в эйфории предстоящей погони.
Навстречу ему с пронзительным визгом проехала полицейская машина. Данзас выехал с больничного двора и повернул в направлении шоссе.
Он ехал за город. Это eму скоро стало ясно. Он неплохо вел машину. Довольно бесстрашно и достаточно умело. И это несмотря на то, что Генрих уже три с лишним года не сидел за рулем. Он держался сейчас руками за руль, уверенно манипулировал рычагом передач, привычно нажимал на педали, и ему казалось, что он так и не выходил из машины, что он так и вел ее все эти годы, что не было никакого следственного изолятора и заключения...
Он преследовал "Скорую". Город еще не кончился. Справа и слева стояли какие-то дома, солнце скрылось и пошел дождь. И он проезжал мимо безмятежных людей, которые жили в этих домах.
Дорога казалась какой-то бесконечной. Началась трасса. А догнать нужно было. Терпугов еще должен на многие вопросы ответить...
А сейчас путешествие куда-то на северо-запад, похоже в дачные районы... Терпугов, кстати, тоже торопится - для чего-то нужен ему этот подросток, для каких-то целей, касающихся Бумеранга, он же Арсений Павленко, героя Новороссии.
