-- С пистолетом деньги можно всегда добыть, -- усмехнулся Семен.
-- Но-но, -- покачал головой Данзас. -- без необходимости никаких нарушений закона.
-- Надо с дядей связаться, -- пробормотал Семен.
-- Да, может быть. У тебя знакомые в городе есть?
-- Есть, -- задумался Семен.
-- Кто-нибудь из них живет поблизости?
-- Дайте подумать, -- полузакрыл глаза Елецкий. -- да, в этом районе живет мой бывший одноклассник Димка Кедров.
-- Кто он, где работает?
-- Студент, я думаю. После школы собирался поступать на физмат местного вуза. Я-то после девятого класса в училище, откуда и в армию дернули, а он башковитый, чуть-ли не с красным дипломом школу закончил.
-- Говоришь, живет недалеко?
-- Да, кажется на соседней улице.
-- Пошли к нему. Если он дома, попросишь позвонить и одолжишь у него немного денег. Как он вообще, может дать взаймы?
-- Парень покладистый, думаю даст немного.
-- Тогда в путь. Только осторожно.
Дорогу к дому Кедрова они преодолели мелкими, как под огнем врага, перебежками, используя переулки. Нигде не было видно и слышно полицейских машин с включенными сиренами. Складывалось впечатление, что их ловили где-то в другой части города.
Кедров жил в старой пятиэтажке, укрытой с улицы относительно новой высоткой. с другой стороны дом прикрывал садик и стена какого-то предприятия. кнопочный замок на дверях был выдран с корнем - видимо любителями цветных металлов. Семен отправился наверх - бывший одноклассник жил на четвертом этаже - а Генрих остался стоять внизу, 'на шухере'.
Прошло минут двадцать и из подъезда вышел довольный Семен.
-- Ну как все прошло? -- Генрих отвел Елецкого под сень густой листвы зеленых насаждений, откуда их никто не мог видеть. -- Он был дома?
-- Был! -- громко выдохнул Семен. -- Считай один - родичи его на работе, бабка старая в другой комнате, не мешала. Принял меня хорошо, приятели все же. Позволил мне позвонить от него дяде - с левой симки, как ты и советовал, у него их штук шесть, не меньше.
-- Очень хорошо. Что твой дядя?
-- Мне показалось, что о нашем побеге он ничего не знает. Сказал, что эти дни его никуда не вызывали. Сидит сейчас один в квартире. Окна завесил пока пленкой, дверь починили.
-- Ты ему сказал, что не можешь вернуться?
-- Да. Он посоветовал поехать к нему на дачу за город и посидеть недельку там, а потом видно будет.
-- Знаешь, где дача находится?
-- Конечно.
-- Что насчет денег?
-- Димка дал немножко - на проезд до дачи должно хватить.
-- Отличный у тебя приятель! Сейчас такие редкость. Хорошо, не будем терять времени. Некоторое время стоит тихо отсидеться.
дорогу до дачи они преодолели на маршрутках, старясь ловить транспорт не на центральных улицах. доехав без каких-либо проблем, они стали искать дачу дяди Семена. Свернув у развилки налево и миновав перелесок, они пошли по проселочной дороге, разрезавшей пополам садоводческие хозяйства. Надрывались певчие птицы, яростно стрекотали кузнечики - лето было в разгаре. однако это не особо интересовало двух мужчин, разыскивавших загородный дом, где можно было найти отдых и покой.
-- Вот он, -- Семен негромко указал на двухэтажный кирпичный дом с небольшими, плотно завешенными белыми занавесками окнами, скрытый за разросшимися акациями.
подойдя к высокой металлической ограде, Семен остановился и сделав еще несколько шагов, осмотрел висевший на заборе почтовый ящик. ощупав его руками, он нажал где-то на задней стенке и снизу выскочила широкая панелька - второе дно - на котором лежали ключи.
-- Хитро придумано, -- шепотом пробормотал Генрих.
с улыбкой позвякивая ключами, Семен открыл калитку и зашагал к дому.
обстановке в загородной резиденции дяди Елецкого была довольно-таки скромной. Генрих и Семен расположились просторной, залитой светом гостиной: Данзас развалился в плетеном кресле-качалке, а Семен разлегся на диване - молодой организм требовал сна после таких перегрузок.
-- Что сказал твой дядя? -- Генрих вытащил из-за пазухи укутанный в тряпку 'Макаров', внимательно осмотрел его, проверил количество патронов в обойме и хмыкнул.
-- Уа-а... ждать сказал. Его ждать, -- зевая во весь рот, пробормотал Семен. -- Я ему верю. Надо поспать.
− надо, -- кивнул ему Генрих.
Данзас закрыл глаза. Вот он уже на базе и собирается в операцию, тщательно подбирает оружие, боезапас, проверяет рацию, упаковывает сухой паек, прилаживает трофейный китайский бронежилет, легкий, гибкий, удобный, никогда не натирающий в кровь плечи и спину, что иной раз позволяют себе американские и российские бронежилеты. вот он скучает на рутинном инструктаже, шепотом острит что-нибудь по поводу командирского способа изъясняться, ржет вместе с другими десантниками и после чего забирается в вертолет, окунается в грохот двигателя и шипение винта, в этот успокаивающий валерьяновый, нет, скорее кокаиновый шум, в полете взбадривается парой затяжек отборной травки, концентрируется, сосредотачивается, настраивается на работу - это важно, очень-очень - и наконец десантируется в конце полета в намеченной точке, без парашютов, конечно, не так как показывают в кино, обыкновенным прыжком с вертолета, как в детстве с крыш соседних заброшенных дач - скок, каблуком в песок, - и марш-бросок еще километров пять по равнине, потея лицом и поясницей, сплевывая песок изо рта и выдыхая пыль из легких, а потом карабкание еще пару километров по горам - скок, камень в носок, - стараясь не шуметь, тренированно забыв о голове и думая только о ногах, следя, чтобы они легкими были, пружинистыми и послушными, и у самого объекта уже включить голову, давить возбуждение, убирать мысли, обязательно все, до полной пустоты, иначе не будет хорошей работы, это так, - и в дело, в бой, в операцию! Стрельба, рукопашная, кровь, и вот наемники с простреленными лбами валяются у ног Генриха, прибалты, хохлы, арабы порой с тихими добрыми лицами, добрыми лицами - суки. Но довольно скоро их мертвые лица перестанут быть хорошими и добрыми - на отрезанных головах лица становятся совсем не хорошими, и совсем не добрыми. Лицо стекает книзу, тяжелеет и приобретает выражение угрозы, свирепости и беспомощности одновременно. Головы, конечно, режут новички, в такую операцию обычно берут одного-двух новичков, они с самого начала знают, на что идут, и, конечно же, теперь не противятся, не канючат, как это бывает при выполнении сложного задания в обычных подразделениях, а как умеют, делают свое дело, блюют, задыхаются, содрогаются, но работают, работают... И снова кайфовый, кокаиновый грохот вертолета, снова тонкая сигаретка по кругу и мат, мат, мат из-под потрескавшихся сухих губ... А приземлившись, разэкипировавшись, неплохо бы опять выпить - водки, виски, разбавленной спиртяги, - а выпив с ребятами из роты, проговорить смачно, как всегда: 'Вот это жизнь, все остальное - ожидание', а потом возвращение к себе, в 'особняк', накуриться до одури травки, и тащиться несколько часов, а потом протрезветь и плакать, плакать, пока слез хватит, а когда они перестанут литься, застонать во весь голос, матрац разрывая зубами, а потом уснуть и спать, спать и видеть сны...