«Мне очень жаль, что я так расстроилась вчера вечером», - просто сказала она. «Это неправильно с моей стороны ожидать, что вы поверите так же, как и мы. Возможно, вы снова докажете, что я неправ. Я очень на это надеюсь».

  Ее глаза были глубокими и наполненными множеством вещей. Надежда, печаль, страх, но больше всего с чем-то еще, и я обнаружил, что проклинаю Хилари за ее проклятую женскую мудрость. Я решил, что с Халин все будет по возможности на другом уровне.

  «Гхотак еще не закончил», - сказал я. «Он что-то замышляет, и я должен сначала поговорить с ним. Вы говорите, что он уходит в горы, чтобы медитировать в одиночестве два раза в неделю, и он делает это годами. Почему йети никогда не напал на него?»

  «На самом деле очень немногие люди видели йети», - сказала Халин. «Многие видели его следы на снегу. Но Гхотак - святой человек, и дух Каркотека защищает его личность».

  «С тем, что он пытается делать, как вы можете называть его святым человеком?» Я спросил.

  «Зло вошло в него», - без колебаний ответила она. «Может, он преодолеет это. Между тем, он все еще святой».

  Я решил не заниматься этим переплетенным мышлением. "Когда он совершает паломничество в горы?" Я спросил. "Ты знаешь?"

  «Да», - ответила она. «Он сделает одну завтра, а потом на неделе».

  Это все, что я хотел услышать. Когда Халин ушла с чаем и чашками, я пошел заделать еще несколько возможных дыр. Я рассказал Хилари всю правду, но не забыл ее загадочных замечаний. Я пошел в трактир путешественников, узнал номер ее комнаты и поднялся на второй этаж. Я услышал тиканье пишущей машинки и проскользнул в небольшую нишу в нескольких футах дальше по коридору. Я остался там и ждал. Она печатала около часа, а потом я увидел, как она вышла в белом свитере и ярком килте. Она спустилась вниз, и я попытался открыть дверь. Он был заперт, но, очевидно, как и все непальские двери, замок был не более чем кивком в сторону формальности. Небольшое давление, и она открылась. Комната была маленькой, типичной для непальских домов, с тяжелыми деревянными панелями, маленькими окнами и красочными одеялами на кровати.

  Вещи Хилари были разбросаны. Я почистил ее одежду, висевшую в единственном шкафу, а затем достал ее сумку. Я рылась в трусиках, бюстгальтерах, блузках и свитерах. Я нашла его в углу, под серым кашемировым свитером. Как только я вытащил ее, ее самодовольное замечание объяснилось. Это был небольшой передатчик, вероятно, с транзисторным питанием и, безусловно, способный добраться до полевого офиса где-нибудь в Индии. Аккуратно, я улыбнулся про себя. Я подошел к пишущей машинке и просмотрел в ней бумагу. Она писала депешу перед ее отправкой. Я думал просто взять набор с собой, но потом у меня появилась идея получше. Это было бы лучше. Я открыл заднюю часть, вынул батарейки и положил их в карман. Затем я осторожно положил комплект в угол сумки, под серый свитер. Я бросил последний быстрый взгляд, чтобы убедиться, что у нее в сумке нет лишних батареек. Их не было, и я ушел, выскользнув за дверь, не в силах удержать улыбку от моих губ. Я видел, как она внизу в столовой ела суп с тарелкой и яростно писала на листе бумаги. Я проскользнул мимо и вышел за дверь незамеченным.

  Часть дня я провел, гуляя по улицам, позволяя как можно большему количеству людей увидеть, что я жив. Я узнал, что это была страна, где царили слухи, и, увидев меня во плоти, можно было развеять любые слухи, которые Готак мог распространять своими мальчиками.

  Днем Халин пошла в храм помолиться за дух своего отца, и я был рад, что она ушла. Я подумал о том, что Хилари сказала о причинении ей боли, и это было последнее, что мне хотелось сделать. Но это было неизбежно. Держа ее на расстоянии вытянутой руки, я тоже причиню ей боль, только раньше. Это будет вдвойне больно сейчас и позже. Я решил сыграть ее на слух, а когда она вернулась, мы выпили вина за обедом и рано легли спать. Я пробыл под меховым одеялом всего несколько минут, когда она вошла обнаженная, и ее изящная красота снова стала потрясающей красотой. Она подкралась ко мне и своими губами начала свои мягкие, трепещущие путешествия по моему телу. Я наклонился, проявляя всю самодисциплину, какую смог собрать, и поднял ее голову.

  "Что это такое?" спросила она. «Почему ты меня останавливаешь? Разве я тебе не нравлюсь?»

  «О, Боже, нет, это не то», - сказал я. «Но я не хочу причинять тебе боль, Халин, но, возможно, мне придется это сделать. Что, если мне придется скоро покинуть тебя?»

  «Если так написано, значит, так и должно быть», - мягко сказала она. «А пока я твой, и мне нужно доставить тебе удовольствие».

  Она опустила голову и стала снова ласкать мое тело.

  губами. - Извини, Хилари, - тихо сказал я. Я старался. Халин поджигала мое тело, и я наклонился и увидел ее нежную красоту. Мы занимались нежной и чувственной любовью, и ночь была окутана экстазом.

  Я проснулся на рассвете и быстро оделся. Халин приготовила мне горячий чай и спросила, куда я иду, но я отказался ей сказать.

  «Я попытаюсь довести дело до конца», - сказал я. "Верь в меня."

  Она кивнула, ее глубокие глаза были такими доверчивыми и полными скрытых эмоций. Я направился к выходу, и в первом сером дневном свете улицы были почти безлюдны. Лишь несколько фермеров, рано шедших на рынок, обогнали меня, когда я направился в горы. Со мной были Марлин, Вильгельмина и Хьюго в моей куртке. Я достиг перевала у подножия гор и нашел высокий валун, за которым мог спрятаться и все еще видеть. Солнце не взошло больше часа, когда я увидел его приближающимся, идущим один, его шафрановая мантия скрывала тяжелые ботинки и теплую одежду, которую он носил. Я пропустил его и увидел высокий шест, который он нес с собой. Когда он был достаточно далеко впереди, я выбрал его след и увидел, что он отошел от того, по которому пошел старик, и от того, по которому я шел. Он продирался сквозь неизвестные мне овраги и расселины. Время от времени я замечал впереди пятно шафрана и ловил себя на мысли, что он забирался довольно высоко, просто чтобы медитировать.

  Серия каменистых ступенек внезапно завершилась довольно гладкой, изношенной тропой, крутой, но с обеих сторон окаймленной неровными валунами, покрытыми многолетним льдом и снегом. Я не видел Готака, но слышал его. Я шел слишком быстро, слишком небрежно, когда на меня обрушились с обеих сторон граничащие валуны фигуры в синих рубашках, двое, трое, четверо из них, и я заметил больше, когда я спустился под лавину тел. . Я пнул ногой, почувствовал, как моя нога вошла в одну, но его тяжелая одежда защищала его. Другой схватил меня за голову. Я протянул руку, схватил его за волосы и дернул. Он отпустил, я высвободил локоть и засунул ему в рот. Я получил еще одного с диким замахом и почувствовал, как его челюсть отвисла. Теперь я стоял на одном колене и сопротивлялся, когда кто-то ударил меня толстой палкой для ходьбы. Мне казалось, что на меня упало красное дерево. Я качнулся вперед, лицо было засыпано снегом, от которого я пришел в сознание, перевернулся, схватил ближайшую руку и повернулся. Я услышал крик боли, а затем шест снова упал, на этот раз ударившись о мой висок. Я бросился вперед, и все стало сине-черным. Когда я проснулся, я был связан, мои руки были раскинуты за спиной.