– Станислав, столы ставьте! – крикнула Полина. – И табуретки сверху принесите!

– Сейчас сделаем! – откликнулся тот.

Велехов тоже вышел из кухни, но Станислав сразу его остановил:

– Ты куда несёшься, болящий? Отдохнул бы.

– Успею, – усмехнулся Никита, снимая со лба марлю. – Что мне делать?

Станислав окинул его оценивающим взглядом:

– А ты молодец. Если бы я был таким худым, как ты, я бы сломаться пополам боялся.

Велехов усмехнулся:

– Так что делать?

Станислав отправил его вместе с Риром собирать табуретки по дому. Тех, что стояли на кухне, не хватало. Народа много.

В коридоре второго этажа, куда поднялись парни, было тихо и уютно. На позолоченных цепочках с потолка свешивались светильники, пол покрывал зелёный ковёр.

– Здесь спальни, – показывал Рир Никите. – Девчонки справа, мы слева. Но у тебя отдельная комната. А мы вчетвером занимаем вот эту…

Он вошёл в большую спальню с четырьмя кроватями.

Велехов, шагая за ним, спросил:

– Рир, давно знаешь Ивана?

Парень усмехнулся:

– Давно. С детства.

– Даже так, – Никита постарался не показать своего удивления.

– А теперь работаю на него, – добавил Рир. – Ну как мы все, в общем-то.

На этот раз усмехнулся Велехов:

– На его сельхоз предприятии?

– Ага, – невозмутимо ответил Рир.

Прямо так чётко, как будто правду сказал. Никита пристально смотрел на парня. Ну что поделать, умел он ложь от правды отличать.

– А сюда мы приезжаем на отдых. Потому что Дарья – нам всем тётя, – добавил Рир. – А она дружит с Софьей.

Велехов понял, что не ошибся в своём предположении.

– Всем тётка? Так вы все братья? – уточнил он.

– Ага.

– Все родные?

– А куда деваться?

– Все четверо? Все одного возраста?

– Да.

– Ничего себе. Редкий случай, – удивился Никита.

– Подумаешь, мы при рождении по килограмму весили, – отмахнулся Рир.

– И сколько вам?

– А сколько дашь?

– Лет двадцать пять.

– Пойдёт, – кивнул Рир. – Нам столько и есть.

Он вытащил из-под кровати табуретку, поставил, и вдруг взглянул на Велехова, будто тоже захотел что-то спросить, но не знал стоит ли.

– Нам Иван о тебе говорил, – сказал он наконец. – Как получилось, что ты своих родственников не знаешь?

– Я не знаю только Ивана, – пожал плечами Никита, – но это он так хочет. С маминой стороны знаком со всеми. А отец… Его нет.

– Как нет?

– Ушёл от нас. Потом умер. Даже не хочу никого о нём спрашивать.

– Ясно, – с сожалением произнёс Рир, – прости.

Велехов отмахнулся. Дела давно минувших дней.

Табуретки стояли, готовые к выносу из комнаты, только Рир задержался ещё на минуту, найти в шкафу чистую футболку. Свою снял, бросил на кровать.

И Никита увидел на его плече рисунки. Вернее…цепочки изящно выполненных букв и символов, соединённых друг с другом в непрерывный орнамент. Они начинались на груди справа, – символом в виде скрещённых топоров, заключённых в круг, огибали правое плечо, и шли на лопатку. Казалось, надписи нарисованы серебряной и чёрной краской, но вглядевшись в один из символов, похожий на две искусно выполненные снежинки, Велехов понял, что они не нарисованы. Кое-где красивые начертания покрывала кровяная корочка. Краска была залита в глубокие разрезы на коже и прямо в них застыла.

Рир, заметив взгляд парня, торопливо оделся. Он, видимо, забыл об этих надписях, да и боли не чувствовал, похоже.

– Ивану не говори, ладно? – попросил он. – За то, что ты это видел, он меня… не похвалит.

Никита кивнул в знак согласия, но любопытство взяло вверх, и он спросил:

– А что это?

– Раз уж всё равно увидел… – Рир ещё раздумывал говорить или нет, но всё-таки ответил: – Моя родовая надпись.

– И что написано?

– Ну… если совсем просто, то: Риран Черноснежный, оборотень-волк, матери второй сын, старший брат двух. Целиком читать долго, там вся история, – парень отмахнулся. – Какому клану принадлежу, кому служу, в общем, на весь вечер.

Он улыбнулся, глядя на выражение лица Никиты. После такого ответа тот не смог сформулировать уточняющего вопроса и растерянно смотрел на Рира.

Парень, пользуясь этим, невозмутимо подхватил табуретки:

– Пошли, я есть хочу.

Когда они вернулись, стол уже начали накрывать. По всему дому расходились вкусные запахи жареной рыбы, печёной картошки и грибов. Девушки переоделись в синие сарафаны и теперь, как бабочки грациозно порхали у стола.

Все расселись. Сердцебиение Никиты участилось, когда за стол села Арнава и улыбнулась ему. Синий сарафан оттенил цвет её глаз и серебро волос, пышно обнявших плечи. Смотреть на неё можно было бесконечно.

За стуком ложек занялся разговор.

– Мы завтра к озеру купаться или баню истопим? – спросил Рир.

– Здесь лучше, попаримся, – ответил Димка. – Никит, ты как?

– Мне нельзя, – вздрогнул тот.

– С баней возиться дольше, – заметил Станислав, – и вставать раньше.

– Мы на отдыхе или нет? – возмутился Рир. – Дай поспать! Успеем.

– Всё, ужинайте, – успокоил разговоры Иван. – Банные вопросы завтра.

Рир, заметив, что внимание Велехова приковано только к Арнаве, толкнул того в бок локтём.

– Ты ешь, давай, – засмеялся он, – голодным останешься.

Никита вздрогнул, улыбнулся, но взгляда не отвёл. Арнава улыбалась в ответ, и чуть щурила свои нереально синие глаза. Не стесняясь, осматривала Велехова. Прямо разглядывала, без всяких приличий. И Никите это нравилось. Хотелось находиться под таким смелым заинтересованным взглядом, и самому смотреть так же, чтобы увидеть всё. Оглядывая Арнаву от пальцев до макушки, Велехов заметил в разрезе её рубашки серебряную цепочку и медальон в виде меча, заключённого в круг, с четырьмя незнакомыми символами на нём. Красивое украшение почему-то привлекло внимание Никиты. Словно это сочетание знаков было ему знакомо, но он ничего не помнил о них.

***

За столом просидели несколько часов. На улице уже стемнело, когда начали уборку, и Софья выгнала Велехова на крыльцо одного, подышать свежим воздухом.

Разговоры за столом немного удивили его, хотя всё казалось вполне обычным. Долго обсуждали машины, качество дорог, потом переключились на киношные новинки. Особенно смеялись над фильмами про оборотней.

– Шеи неподвижные! Угол поворота головы вместе с корпусом градусов тридцать, не больше! – возмущались парни. – Как сражаться, если голова не поворачивается?!

– И ходят на двух ногах! Попробуй с такой спиной в дугу, да на корявых лапах побегать! Никого не догонишь!

Никита всё пытался понять, почему услышанное кажется ему странным, и сейчас, гуляя в одиночестве по двору, вроде понял. Просто все говорили о простых вещах с таким интересом, словно только недавно узнали об их существовании. Будто газовый котёл – это что-то из области фантастики, а фильмы про оборотней – исторические хроники. Поток эмоций в речи был такой, что Велехов невольно забыл о себе, включаясь в обсуждение так давно забытых вещей. Последние месяцы его главной темой был жёсткий распорядок капельниц, уколов и таблеток. Сам воздух застыл в палате в густое больничное желе, а здесь текла жизнь.

Тёплый ветер шумел в кронах деревьев. На углах дворовых строений покачивались зелёные фонари, накрывая двор прозрачной завесой. А в тёмном небе беззвучно меняли очертания, посеребрённые луной облака.

Тихий треск внезапно нарушил спокойствие. Ветер дунул в спину, словно что-то стремительно пролетело мимо. Никита вздрогнул, оборачиваясь, но никого не увидел. Только наклонилась на мгновение трава у самых деревьев. Стало тихо. Когда кто-то прячется, но внезапно допускает ошибку, то застывает в надежде, что его не услышали.

Ощущение чужого присутствия было очень отчётливым. Велехов попятился к дому. Показалось, что едва слышный, не разборчивый шёпот двумя, тремя словами рассеялся в темноте. Примятая трава поднялась, но больше ничего не пошевелилось. Чтобы это ни было, оно ушло вверх вместе с ветром.