Подняв пиджак с пола, Давид молча набросил его на плечи и подошел к окну, некоторое время глядя в даль. Видимо, думал. Повернувшись ко мне, он одарил меня пристальным взглядом, и я заметила, как его разрывают противоречия, обязанности, сомнения. И он сделал выбор.

- Мне нужно ехать, - заключил. – Тебе придется подождать меня здесь. Когда вернусь, ты мне расскажешь, что делал этот упырь у тебя дома, и почему ты звонила мне.

Словно это имеет значение! Словно это поможет!

В кармане моих джинсов Давид отыскал мой телефон и забрал себе, что повергло меня в шок. У меня возникло чувство, что я – заключенная. Как оказалось, я была недалека от истины.

Это была обычная подстраховка, ведь вряд ли он боялся, что я обращусь в полицию.

После чего подходит ко мне, и вновь прикасается к щеке. Я сердито отклоняюсь,   бросая на него взгляд из-подо лба. Но он не церемонится со мной, обхватывает, молча затылок, и притягивает к себе. Прикасается губами к моему виску, вдыхает жадно мой запах, а потом соприкасается нежно своим лбом с моим.

- Так надо, - просто говорит и все.

А потом  он уходит.

Некоторое время  сидела, затаив дыхание, и прислушивалась к тишине. Услышав хлопок входной двери,  почувствовала облегчение. Я начала осторожно двигаться, чтобы распознать по ощущениям состояние своего тела, и оно отозвалось тянущей болью внизу живота и жжением между ног. Терпимо.

Теперь нужно выбраться отсюда. Если Давид думает, что после содеянного он может приказывать мне и командовать мной на уровне своих подчиненных, то глубоко заблуждается. Теперь пусть не ждет, что я буду сидеть сложа руки и ожидать, когда он снизойдет милостью и почтит меня своим присутствием. Для чего? Я больше не хочу его знать! А он…, попробует переубедить меня, или даже заставить. Ведь это в его стиле!

Плотно укутавшись в одеяло,  решила выйти на разведку. Мне больно и противно, ведь я вся в следах удовольствия Давида. Нужно срочно принять душ, прежде чем что-то предпринимать. Однако, выйдя из своей комнаты, я натолкнулась на одного из людей Давида. Меня сразу переполнила злость от понимания, что он приставил ко мне охрану.

- Простите, но вам нельзя покидать эту комнату, - вежливо предостерег мужчина, осмотрев меня с жалостью в глазах. – Прошу, вернитесь обратно.

- Мне нужно в душ. Это тоже запрещено? – с возмущением в голосе ответила я.

Видимо, мой жалкий вид говорил сам за себя, и спустя мгновение охранник все же меня пропустил. Правда, сам направился следом и занял свой пост у двери ванной. Я поняла, что так дело не пойдет, ведь меня не выпустят ни в коем случае, сколько бы я ни умоляла. Но вся эта ситуация с надзирательством только придавала мне больше желания выбраться из этой квартиры.

Зайдя в ванную, я бросила взгляд на свое отражение и ужаснулась. Тушь потекла, красная помада размазалась вокруг рта, волосы как птичье гнездо. На предплечье правой руки, где хватал меня Давид, когда застал с Андреем, появился огромный синяк. Также несколько отметин его пальцев находились по всему телу, как напоминание о его грубости.

Включив горячую воду, я долго стояла под струями, ощущая желанное облегчение. В голове проскользнули обрывки недавнего события, и  не смогла сдержать слез. Я прорыдала около десяти минут, пока в дверь не раздался стук.

- Эй, вы хоть живы? – крикнул мне охранник, отчего я быстро пришла в себя.

Не дождетесь!

Я выключила воду и вышла из ванной, одаривая охранника презрительным взглядом, затем быстро проскочила в свою комнату. Надев удобную одежду,  собрала небольшой рюкзак, взяв только самое необходимое. Выйдя на балкон, я осмотрела территорию. Уже темнело, поэтому стоило поторопиться.

Из постельного белья я связала себе канат настолько длинный, насколько позволял материал, и, привязав один край к бортику балкона, отошла к двери, натягивая свою импровизированную веревку, пробуя на прочность. Не хочу провалить свой план побега, оборвавшись на асфальт. Правда, я думала о том, чтобы выпрыгнуть в окно назло Давиду, но вовремя одумалась, поскольку убиться не получится с такой высоты - только покалечиться.

Перебросив свои вещи и веревку на обратную сторону, я перелезла следом. Меня накрыли болезненные воспоминания о том, как Давид добирался ко мне этим путем, как смотрел на меня, ласкал и целовал в ту нашу первую ночь, когда пришел пьяным в хлам. Ведь это был самый лучший момент в моей жизни. Тогда я впервые почувствовала, как же он мне дорог. А теперь, словно беспризорник,  бегу из своего дома, подавляя горькие слезы. И несмотря на ту боль, которую он мне причинил вновь, я все еще люблю его.

Да, такова любовь…

Спустившись на этаж ниже, я услышала, как моя веревка затрещала и через мгновение полностью оборвалась у основания. Падать было не высоко, но я не успела среагировать и свалилась коленями на асфальт, счесав при этом хорошенько локоть. Рана оказалась довольно глубокой и сильно кровоточила, но я, проигнорировав это, надела куртку, взяла рюкзак и быстро скрылась.

Уже через пятнадцать минут я оказалась в больнице. Меня с трудом пропустили, ведь приемные часы уже закончились, но я смогла уговорить медсестру.

Бабушка не ждала меня, поэтому удивилась, увидев меня в своей палате. Я расплакалась и крепко обняла ее, чтобы попрощаться. Мне пришлось рассказать ей немного о бандитах, преследовавших меня из Киева, что они нашли меня, и теперь мне пора уходить. Я попросила ее никому ничего обо мне не рассказывать, особенно о моей жизни в Киеве и о том, где я могу находиться. Бардак в комнате объяснила, как нападение, и пообещала, что вместо меня о ней позаботится моя подруга Анжела.

Взяв у бабушки телефон, я позвонила Елене. Мне повезло, что она уже в пути и должна быть у меня через полчаса. Так как я не отвечала на звонок после выпрошенного мною времени, Елена, испугавшись, решила не ждать и поехала ко мне, что, в принципе, мне на руку. Мы договорились встретиться на нейтральной территории возле небольшого невзрачного кафе, и лишь потом я позвонила подруге с просьбой позаботиться о моей бабушке.

Мне очень плохо. В горле застыл ком обиды и разочарования, и я подавляла слезы. Тело ныло и ломило, а сердце содрогалось в пульсирующей боли. И я поняла, что яснова одинока.

Мне не хочется расставаться с бабушкой – моим единым родным человечком, но выбора у меня нет. Я хотела попросить помощи и защиты от убийц родителей у Давида, но теперь вышло так, что мне нужна помощь от него самого.

Чувствую себя полностью разбитой…

Выйдя из палаты,  направилась по коридору на выход и ушла в себя, а слезы вновь катились по моим щекам, как вдруг я услышала знакомый голос:

- Липучка!

Я замерла и оглянулась. В нескольких метрах от себя  заметила кровать на колесиках, в которой лежала знакомая лохматая шевелюра, выглядывающая из-за белых простыней.

- Вот так, - сказала медсестра, появляясь из палаты. – Теперь можно и заселяться.

- Олег! – удивилась, увидев его, и мои глаза вновь наполнились слезами. Подбежав к нему, я упала в его объятия и зарыдала, словно ребенок, на его груди.

- Девушка! – возмутилась медсестра. – Мужчина только после операции…

- Все нормально, - серьезно ответил Олег. – Оставьте нас ненадолго.

Медсестра сердито поджала губы, но послушалась. Видимо, знает, с кем имеет дело. Она молча завезла кровать в палату и ушла, а я опять оказалась в руках Олега.

- Эй! Ты чего? – ласково спросил он, немного отклоняя меня от себя, чтобы посмотреть мне в глаза. –

Со мной уже все в порядке. Как видишь, жив и здоров. Немного крови новой закачали, дырку залатали и все. Только не плачь, липучка! Слышишь? Успокойся, ты мне сердце рвешь!

Но я не могла остановиться. Слезы бурным потоком лились из моих глаз, выплескивая боль наружу. Так бывает, когда кто-то добрый пожалел тебя, ты расслабляешься и уже не можешь себя контролировать. Вот и я этого держала себя только внутренними наставлениями и указаниями быть сильной, не поддаваться неудачам и проблемам, бороться, а теперь, словно размазня, прилипла к груди Олега, будто он моё единственное спасение.