Фраза эта, брошенная ученым более для иллюстрации своей мысли, имела, однако, чрезвычайно важные последствия и повела к одной необычайной человеческой драме.
II
Ассистент Кандаурова, Ветвицкий, принадлежал к особому типу ученых, успех которых весь основан на риске. Это — азартные игроки в области медицины.
Ветвицкий прославился смелостью своих операций. Исход их был почти всегда благополучный, но многое заставляло товарищей осуждать оператора, который не находил даже нужным сообщать пациентам о грозящей им опасности, а однажды сделал операцию больному, не предупредив его, под видом осмотра под хлороформом.
Ветвицкий был ярым поклонником Кандаурова, но упрекал своего учителя в недостатке смелости. По его мнению, после опыта над собакой его надо проделать с человеком. Бывают же больные с круглой язвой желудка, раком или с травматическими повреждениями пищеварительного органа! Вовсе не надо их предупреждать, а взять и вырезать желудок и, кстати, часть кишечника.
Кандауров, конечно, не соглашался с такою, по его мнению, едва ли не преступной точкой зрения.
Очень может быть, что Ветвицкий при удобном случае и выполнил бы свой план, но внезапно дело сложилось совершению иначе. К нему явился средних лет здоровый мужчина и просил уделить время, как он выразился, для крайне важной беседы.
— Черепков, — рекомендовался посетитель, — преподаватель средней школы. А явился я к вам вот зачем. Изучая на досуге социологию и общественные науки, я пришел к заключению, что главной причиной жестокости и несправедливости человеческой расы является функция питания. Когда человек насыщается, он всегда зверь, всегда эгоист, способный перерезать горло ближнему. Когда он насытится, он ко всему равнодушен, и вид человеческих страданий его не трогает. Но этого мало: именно питание есть причина неравенства людей, потому что нигде и ни в чем так ярко не отражается различие между бедным и богатым, плебеем и аристократом, как в пище. Я не говорю уже о людях, сделавших из еды настоящий культ. Вспомните древних римлян и теперешних обжор.
— К какому же выводу вы пришли и для чего, смею спросить, вы все это говорите мне?
— Сейчас узнаете! Итак: главное зло мира — желудок и его требования. Надо удалить его и человек станет другим. Я предлагаю опыт этот проделать надо мною. И если операция удастся, я буду всюду проповедовать: «Люди, обновляйтесь, освободитесь от деспотической власти желудка и толстой кишки!»
— А если операция будет неудачна?
Черепков посмотрел на Ветвицкого и улыбнулся широкой, во все лицо, улыбкой.
— Тогда… тогда преподаватель средней школы — тю-тю!
«Уж не сумасшедший ли? — подумал Ветвицкий. — Впрочем, не все ли равно в смысле научного опыта?»
Черепков дал формальную подписку, что он согласен на такую-то операцию и, в случае неудачи ее, Ветвицкий не является лицом ответственным.
Никто из врачей не решился ассистировать при этой чудовищной операции, казавшейся многим преступлением. Отказались и фельдшерицы. Но Ветвицкий совершил все с одним из своих более смелых помощников.
Черепков лежал под особым присмотром, а Ветвицкий с горделивым самодовольством показывал коллегам желудок и толстую кишку преподавателя средней школы, препарированные в спирту.
Операция удалась блестяще. Никаких осложнений не было, температура оставалось нормальной, и через две недели Черепков встал. Он был в восторге. Он следил за собственными ощущениями и говорил всем, что никогда еще не испытывал такой легкости в теле, такой свободы от «земной тяги».
— Меня тянуло вниз, пригвождало к земле — теперь словно крылья выросли за плечами — так и полетел бы ввысь.
Питался Черепков исключительно особой кашицей и пил микстуру, приготовленную по рецепту Кандаурова, и находил их превосходными.
Опыт с человеком вызвал целую бурю в печати. Ветвицкого почти все осуждали. Черепкова считали за фантазера, быть может, психически больного.
В правой прессе поднимался вопрос о Ветвицком и Черепкове с точки зрения богословской и они признаны достойными строгого осуждения церкви.
Уличная пресса была переполнена интервью и анкетами:
«Человек без желудка». «Человек, никогда не обедающий». «Сверхвегетарианец». «Обновление человечества». «Нет больше гастрономов». И т. д.
Левые газеты и журналы отнеслись крайне осторожно и больше интересовались влиянием операции на психику и развитие гуманных чувств.
Само собою разумеется, что со временем газетный шум стих и Черепковым перестали интересоваться. Ну и пусть живет без желудка — кому какое дело!
Черепков, однако, не довольствовался личным «обновлением», но рьяно начал проповедовать идею безжелудочного существования. И вскоре нашел себе последователей — шесть человек, которые легли под операционный нож и все благополучно вышли из чудовищного испытания сил организма.
Так основался «клуб семи» или «клуб безжелудочных».
Члены собирались почти ежедневно в особой квартире и проводили время за чтением и разговорами, играли на бильярде, упражнялись в гимнастике, а в известный час колокол возвещал, что пора принимать питательную микстуру.
Они уверяли, что существование их во всех отношениях прекрасное и не оставляет желать ничего лучшего.
Случайные гости, проведя вечер с безжелудочными, говорили, напротив, что в их клубе «мухи дохнут от скуки!»
III
Среди «безжелудочных» был только один человек моложе тридцати лет, так же, как и остальные, холостой. Впрочем, Черепков вкусил в жизни радости семейной обстановки, но жена его оставила еще в то время, когда он только забредил о безжелудочности, а после операции и слышать о нем не хотела.
Женский вопрос не раз поднимался в клубе и решен был в одном смысле: подругой жизни безжелудочного может быть только женщина безжелудочная.
Но где найти девушку или женщину, которая решилась бы испортить красоту тела красным шрамом на животе и отказаться навсегда от конфет, фруктов и всей сложной гаммы вкусовых ощущений?
Однако, такая девушка нашлась. Эмилия Ратнова влюбилась в самого младшего и самого богатого из членов клуба безжелудочных, Вельтищева, а он в нее.
Среди любовных объяснений Вельтищеву удалось убедить свою невесту отправиться к Ветвицкому и «освободиться от власти желудка».
Эмилия долго колебалась, но наконец, бросившись в объятия жениха и спрятав голову на его груди, прошептала дрожащим голосом:
— Я согласна!
Операция и на этот раз удалась прекрасно, и Эмилия, побледневшая после двухнедельного лежания в постели, с томным выражением глаз сказала Вельтищеву:
— Теперь мы связаны навеки.
Свадьба была пышно отпразднована и на ней присутствовали все безжелудочные.
Особенно странное впечатление производили они на обеде, роскошно сервированном. В то время, как гости восхищались искусством повара и поглощали кушанья за кушаньями, запивая их тонкими винами, безжелудочные ели только питательную кашицу и чокались с поздравляющими молодых бокалами питательной микстуры.
Супруги зажили, по-видимому, счастливо.
Вельтищев нередко поднимал вопрос о будущих детях. Их, конечно, надо «обезжелудить» в самом юном возрасте.
— Это будут поистине живые люди. Их воображение не будет отравлено вкусовыми ощущениями, они никогда не будут раскаиваться в том, что не могут потешить желудок лакомствами. Гидра эгоизма будет убита в них с детства. Новое поколение будет чище и лучше нас. Со временем желудок сам собою атрофируется и у безжелудочных родителей будут рождаться прямо безжелудочные дети.
Эмилия слушала, мечтательно глядя куда-то вдаль, словно хотела умственным взором увидеть это будущее счастливое поколение…
Эмилия заскучала. Быть может, это обычное состояние женщины в предчувствии материнства? Вельтищев был готов на все. По совету врачей молодые поехали в отдаленную деревню, чтобы среди нетронутой природы Эмилия могла запастись силами и подготовиться к ответственной роли матери.
