Смакуя курево и не контролируя, что происходит за их спинами, парни пропустили тот момент, когда из двора, широко раскидывая пьяные ноги в стороны, вывихлял Фаза. Он поначалу и сам “не въехал” в происходящее, когда ткнулся опущенной вниз башкой в спину Тоя.

– Что, бл? Кто, блядь? – наискивал понимание ситуации своими мутными зенками Фаза. – Шелупень, чё тут трётесь?! – забасил он на пьяном диалекте.

Той терпеть не мог этого недоумка, превратившего себя в конченого алкаша к своим двадцати двум годам от роду. Пил Фаза, по мнению Тоя, ежедневно. По-крайней мере Той не мог припомнить ни одного случая, когда бы он видел Фазу в состоянии “неподпития”. Лишка перехлебав горькой, Фаза непременно отправлялся искать конфликтов. Он прочёсывал соседние дворы в сопровождении такой же, как он сам, бестолковой, неухоженной псины лохмато-угрожающего вида. Ходили слухи, что он, лакая в своей халупе горькую, мог макнуть кусок хлеба в водку и пахабно предложить его собаке, сопроводив это рыком: «Жри, падла, и радуйся». Пёс, подсев на спиртное, при отсутствии очередной дозы становился крайне агрессивным. Бывало, что эта пьяная кобелина не делала исключений и для своего хозяина-собутыльника.

Вот и на этот раз водки на двоих видимо не хватило, потому что неопрятное животное держало морду в постоянном оскале и ерошило шерсть на загривке.

– У, коззлы. Бысра па палтинику… скинулись. А то, бл, щас… – Фаза прихватил Тоя за ворот телаги и прижал его к забору.

– Не лапай! – Той отбил руку Фазы и тот, качнувшись, выдохнул в Тоя прокисший перегар какой-то дряни.

Псина среагировала на резкое движение Тоя щелчком зубов и пропиты́м лаем.

– Ты чё, говнюк?! В куски… паррежуу! – Фаза сделал пару неустойчивых шагов назад, но всё же удержался на ногах и, сгорбатившись, принялся шарить по своим карманам. – Парешуу козлов… Ф… рраеры дешёвые. Век воли не видать! – орал он, координируясь с собачьим лаем, перешедшим в чахоточный кашель.

Перо[24] – наудачу Тоя – Фаза так и не надыбал, а может промыслом Божьим и вовсе без него вывалился из своей “конуры”, ненавидимой соседями за постоянный запах чего-то скисшего, настоянного на собачьих экскрементах.

Жил Фаза в барачной “однушке”. Отец его чалился[25] по четвёртому сроку в Мордовии. Мать много лет назад тихо прекратила свою жизнь в силу её бесцельности и ненужности ей самой. Свою собственную жизнь Фаза даже не проживал. Он исполнял процедуры своего бытия, вколоченные им же самим в собственный мозг. Его пребывание на земле состояло из простых ежедневных действий: утром следовало опохмелиться, днём отфилонить грузчиком на базе и “вмазать”, а вечером “добавить” и прошманаться. Ночь предназначалась для того, чтобы побуянить и забыться, а иногда оторваться с кошёлкой[26], но к утру непременно украсить её голову – напрочь лишённую передних зубов – бланшами[27] под оба глаза. В общем, он выбрал для себя типичную жизнь пролетария в стране развито́го социализма.

– Козлы… уроды… – выпалил Фаза, не найдя ничего в карманах, сделал качливый шаг вперёд и вдарил Тою в грудь левой рукой. Его размах, усиленный массой пьяного тела, завалившегося в сторону движения кулака, вывел Тоя из равновесия, и он удержался на ногах лишь благодаря штакетнику, который предотвратил его падение на спину. Шаткий забор спружинил и бросил Тоя в сторону Фазы, который и сам уже падал вперёд, потому что его ноги, оставшись на месте, не поддержали порыва его туловища. Фаза упёрся своим рылом в живот Тоя, вцепился лапами в его телогрейку и с трудом удержался на ногах, переставив их поближе к опоре своей башки.

– Ах, ты убл…людк! – вырыгнул Фаза и распрямился, демонстрируя свою тупую рожу, унавоженную обильной слюной, истекавшей из его вонючей пасти от усердия в желании удерживать положение “стоя”.

Он вновь толкнул Тоя на забор левой рукой и – со всей пьяной дури, размашисто – решил кончить дело одним ударом. Но Той очень своевременно, резко откинувшись назад и вниз, отпружинился от штакетника именно в тот момент, когда не нашедший цели и упора кулак Фазы, промелькнув перед глазами Тоя, по инерции завалил тело алкаша вбок и Тою осталось лишь лёгким толчком добавить ему ускорение для неизбежного падения.

Пёс, осаждавший Тоя справа, так и норовивший хватануть его своими жёлтыми клыками за колено, не предвидя столь неожиданного “провала” своего хозяина, принял всю мощь падавшего тела на себя. Всё случилось так, что колено и локоть Фазы со всего маху вдарили по собаке в весьма уязвимые для боли места. Тело псины крякнуло от негодования, налилось свирепостью и инстинктом отмщения. Лохматая зверюга не мешкая выскреблась из-под Фазы, рожа которого прочно закопалась в сугробе. Возмездие стало свершаться немедленно и неожиданно-беспощадно. Кобель рвал своего собутыльника очень старательно, осознанно выбирая те участки тела, которые были прикрыты наименее толстой одеждой. Фаза вопил, изрыгая звуки, смысл которых невозможно было понять. Он перекатывался со спины на живот, пытаясь подняться, но вошедший во вкус расправы пёс мастерски валил его, прижимал всей своей лохматостью к земле и рвал… и рвал.

Тюль, отойдя подальше от этой свалки, поглядывал на Тоя не понимая того, что тот предпримет в этой ситуации, но и, не решаясь что-либо посоветовать. Той же упаковал руки в карманы телогрейки, чуть сгорбился под поднятым воротником и оценивающе-заинтересованно наблюдал за процессом ссоры между собутыльниками, периодически сплёвывая слюну в этот клубок злости.

Снег под борцами утратил свою прелестную белизну и слегка порозовел. Фаза начал кровото́чить где-то между коленями и поясом. Псина же, хлебнув кровушки обидчика и уверовав в своё полное превосходство, остервенилась до такой степени, что принялась вырывать огромные куски ваты из плотной телаги Фазы, пытаясь добраться до самой сути его орущего тела.

И тогда Той, оценив такую стратегию собаки как явный перебор в выяснении отношений, решил развести стороны. Он подошёл вплотную к месту схватки и смаху пнул псину, усердно свежевавшую тушку хозяина. Удар пришёлся пыром – ближе к местоположению причинного органа. Пёс хлипко взлаял, торчком взгорбатил загривок, упёрся в выставленные вперёд лапы, забычил морду, напружинив её назад и уже готов был одним прыжком сшибить Тоя с ног, но его нападение было упреждено ударом палки прямо промеж глаз…

Исход всего происходящего был теперь уже очевиден Тюлю – молчаливому наблюдателю событий. Он-то и приметил, что Той, направившись разнимать драку собаки с хозяином, благоразумно вырвал из забора полномерную штакетину – штатное оружие против бродячих собак, коеи по весне, собираясь в стаи, бывали весьма агрессивны.

Заборная палка, сухо хрястнув, вышибла всю злость, бурлившую в собачьем сердце и авторитарно убедила псину в бесперспективности любых дальнейших попыток нападения. Образина жалобно-заискивающе завыла и, поджав хвост, метнулась в сторону базы “Главторгкожхозснабсбыт”. Но, судя по лаю, который вдруг там возник, приём, оказанный дворовыми аборигенами базы, оказался явно негостеприимным и нежелательный дополнительный едок был изгнан и преследуем аж до проулка Луначарского – не так давно имени товарища Маленкова, ранее, правда, имени товарища Троцкого. В безыдейные времена кровавого царского режима этого закоулка не было и вовсе; там был просто сосновый бор, прозывавшийся в народе «Светлый лес».

Той приладил штакетину к забору, воткнув её одряхлевшие отверстия в ржавые гвозди. Правда получилось это достаточно шатко, но привычно терпимо, а главное – готово к новому применению, да впрочем, и дыра в штакетнике смотрелась бы много хуже.