Мент заглох и вопросительно-просительно уставился на отца Тоя, который утвердил просьбу участкового кивком головы и затвердил это шлепком ладони по столу. Воодушевлённый своей мудростью офицер продолжил наставления:

– Вас, Михаил Иванович, я лично! прошу провести профилактически – воспитательную беседу с сыном. И может быть даже воспользоваться правом отца и – правоохранитель рубанул воздух ребром ладони и слепил из своего рыла морду ехидны.

– Вы имеете в виду, что я должен его избить? И до какой степени? – по лицу отца Тоя забугрились желваки и это было ещё большей угрозой, чем наколка.

– Ни в коем случае! Что вы, что вы! Я имел в виду только меры воспитательного характера: беседы… напоминания… конвоирование, вернее говоря, контроль при прогулках… и так далее. Словом всё, что присуще советской семье! – произнося это, мент непрерывно ёрзал на стуле, стараясь отчётливо пропечатать каждое слово. – Иными словами: так, как нам и необходимо! – завершив откоряк, он смело хлопнул кулаком по столу и встал, символизируя окончание разбирательства и жалуя свободу бывшим подозреваемым.

«Так! Никакого меморандума по итогам встречи мы ни писать, ни подписывать не будем» – удовлетворённо отметил про себя Той. Оставалось лишь дождаться решающего слова его отца, на которого все и воззрились. Но он медлил, видимо, что-то про себя смекая. Через несколько секунд он встал, поднял со стола свою шляпу, медленно общупал её поля, водрузил головной убор на положенное ему место, несколько раз переиначил его оседлость и, обретя выражение лица сообразно обстоятельствам и обстановке, вынес окончательный приговор “помилованным”:

– На выход. Всем ждать на улице, – взмах тыльной стороны кисти указал парням направление выдворения.

Пацаны исполнили всё точно и с энтузиазмом; также восторженно они прихлопнули за собой дверь. Правда, традиционно, но хорошо, что уже за дверью отличился Анастас:

– Этот сучонок телагу мне порвал, падла! – донеслось из-за двери, не отличавшейся звукоизоляцией.

Дёрнувшиеся было к выходу ДНДшники, были остановлены окриком гражданина начальника:

– Стоять! Сидеть!

“Падлы”, громко протопав подошвами по полу, плюхнулись жопами на скамью и зазло́бились. Искру возможного рецидива разбирательства загасил вовремя стукнувший из-за двери голос Тоя:

– На выход с вещами, какие есть.

Однако “падл” это, конечно же, не примирило с “сопляками”. Мечта свершения возмездия стала для них ещё более желанной и “падлы” молча, приступили к планированию акции, обмениваясь взглядами в комплекте с соответствующей мимикой и ”распальцовкой”.

«Недержание этого охламона может ему дорого встать, да впрочем, и всем – за компанию» – вывел итог наблюдения за ДНДшниками отец Тоя, а вслух сказал:

– Спасибо за доверие… и принципиальность, – зачем-то добавил он и пригласил мента к рукопожатию.

Офицер же, памятуя о клещевом хвате, нашёл блестящий способ уклониться от предстоящей психофизической травмы, которая повторно будет нанесена ему при подчинённых. Он как бы не заметил протянутую руку, выскочил из-за стола, предстал перед дружинниками и в чисто ментовски́х традициях решил отыграться на самых слабых на сей момент. При этом опер заблаговременно исключил возможное дальнейшее общение с отцом Тоя. Полуобернувшись к нему, мент, насколько он был на это способен, произнёс:

– Извините, Михаил Иванович, мы тут должны разобрать свои срочные внутренние вопросы, – и, не дожидаясь реакции отца Тоя, мент отвернулся от него и немедленно приступил к выяснению. – Что вы себе позволяете?.. при исполнении, – злобно шипел “мусор”, но, явно не желая выносить его же из избы и настолько же и тихо, чтобы разбор можно было бы услышать из-за двери. Дальше понеслась обычная ахинея, присущая всем без исключения партийным и комсомольским собраниям, постоянно созываемым для «искоренения отдельных недостатков», которые впрочем, это действо не только не выкорчёвывало, а наоборот взбадривало и стимулировало к дальнейшему росту и мимикрии.

Отец Тоя легонько хлопнул участкового по спине, согбенной для назидательной беседы и утвердил протокол встречи вцелом:

– До свидания, товарищи!

Мент взъерошил своё тело от неожиданного и прищемляющего его достоинство панибратства, но его нарочно замедленный разворот застал лишь конечную стадию аккуратного претворения за собой двери отцом Тоя. Находясь уже в коридоре, “Михаил Иванович” услышал ярко окрашенный матом возглас товарища начальника, который сильно контрастировал его недавнему змеиному шипу. Отцу Тоя показалось, что в этом выхлопе гадости было что-то, имевшее отношение непосредственно к нему. Он чуть размереннее, чем обычно, сделал несколько шагов от “гадюшника”, что-то про себя решая, но затем резко развернулся, плюнул воздухом в сторону кутузки и быстро вышел на улицу.

Пацаны стояли у подъезда плотным кружком и что-то обсуждали между собой, не выпуская вовне никакого смысла. Снаружи можно было услышать лишь “гурканье”, но и для этого следовало мобилизовать слух.

– На инструктаж, – активировал внимание парней отец Тоя и тщательно притворил за собой дверь подъезда.

Парни, плотно сомкнувшись, встали напротив “Михаила Ивановича” на расстоянии чуть больше вытянутой руки. Голову никто из них к сапогу не клонил, но и смотреть в глаза отцу Тоя желания не изъявлял.

– Прежде, чем что-то сказать, подумай. Чем больше слов – тем больше вреда. Лучше всего – молчать! – отец Тоя сделал шаг вперёд и влепил подзатыльник Анастасу.

А тот неожиданно для парней просто заложил руки за спину и наклонил голову. При этом всегда вспыльчивый Анастас не только не окатил обидчика матерным возмущением, но и не хмыкнул и даже не скроил на своей роже пренебрежение как он это обычно делал взависимости от обстановки и обстоятельств.

– Сам… когда один… ты можешь для себя что хочешь решать – это твоя жизнь и твой выбор. Но здесь были твои товарищи и надо думать, что говорить и кому говорить. Ты только злишь этих… – отец Тоя мотнул головой на “опорный пункт порядка”.

– Я понял! – выдохнул Анастас. Но было неясно: прозвучало ли в этом утверждении осознание ошибки или сокрытие затаившейся обиды. Тогда никому не дано было этого понять. Каждый плыл своей Рекой и это был выбор каждого.

– Это не совет. Это моё к тебе требование… когда ты вместе с моим сыном, – строго уточнил отец Тоя.

– Да понял я! – в возгласе Анастаса выявилась злость и возможно не на себя.

– Молчи лучше, – цыкнул Той на приятеля.

Анастас прикрыл ладонью рот и, озлив бледно-голубые глаза, зыркнул на Тоя.

– Ничего ты не понял. Но жизнь научит тебя понять… А впрочем… – отец Тоя поправил шляпу сообразно морозцу, придавившему к ночи.

Сейчас он пожалел о том, что надел именно шляпу, а не шапку, когда за ним пришёл этот “плюгавик” – так он сразу охарактеризовал ДНДшника. Выслушав причины визита дружинника, “Михаил Иванович” решил надеть именно шляпу – для «солидности и впечатления». Он был уверен в том, что нет там никакого преступления, ведь Той для этого совершенно не предназначен. Он размышлял: «Возможно, они что-то и натворили, но точно без криминала и корысти. А коль так, то – “напоруки” и шляпа здесь очень даже уместна». Также обязательной деталью одежды отца Тоя был галстук. “Михаил Иванович” повязывал его на шею всегда, когда выходил из дома, хотя бы даже и когда просто спускался в магазин, расположенный в этом же доме на первом этаже. Рубашка при этом могла быть любого цвета и качества ткани, в том числе и шерстяная. Галстуков у отца Тоя было три. Два из них требовали завязывания, и он выполнял это действо как хорошо отлаженный автомат. Третий галстук был “суперсовременный” – на резинке. Этот галстук был подарен “Михаилу Ивановичу” по какому-то поводу и обзывался им: «для безруких». Но так как он очень почитал принцип: «дарёному коню в зубы не смотрят» – этот предмет имел на равных с прочими галстуками свою справедливую очередь в применении. Галстуки отец Тоя начал постоянно носить сразу после освобождения из лагеря. Что и почему подвигло его к этому никто не знал да и выспрашивать это никто не решался. Близкие же принимали это как непременную данность.