Бесившуюся толпу парней резко насторожил тихохонько потухший свет в окне первого этажа стоявшего наискосок деревянного барака и ёрзнувшая за окошком занавеска. Той сразу окоротил буйство и жестами окучил парней вокруг себя.

– Сука вохровская пасёт за нами, – Той затылком отмахнул в сторону барака, – не пяльтесь туда! – пресёк он разворот взглядов пацанов на барак.

– Щас продолжайте кучковаться и орать. Анастас, загни коленце, – сказал Той и пошёл в сторону грузового гаража.

– Б……..! – со всей глотки заблажил Анастас.

– Это уж чересчур, да и громковато, – обернувшись, сделал замечание Анастасу Той.

– На……………! – добавил, тем не менее, громкости в свои захрипевшие динамики Анастас.

– Береги горло матершинник. В кутузке лекарства не выдают… – эти слова и далее уже что-то неразборчивое скрылось вместе с Тоем за углом гаража.

Толпа парней, улюлюкая и подначивая друг друга, побрела вслед за Тоем по нещадным сугробам снега. Мат, хрип и топ-шлёп через несколько секунд обва́тились в тёмной нише гаражных боксов и в округе наступила тишина. Пропасть сомкнувшегося покоя углубил шёпот Тоя:

– Щас эта сука притащится. Будет фиксировать падла место кончины их партийных ценностей. В общем, решим так, малолетние преступники: просто завалим в сугроб этого бдительного горожанина и слегка намнём ему бока… Бока, Анастас… Не лицо, Хомель, а только бока! – поучал Той заулыбавшихся парней. – Хотя, если побла́знится, что это будет не лицо, а морда, впрочем, нет – собак, как кобелей, так и сук мы уважаем! А вот уж ежели привидится рожа, то тут я возражать не могу – можно и вдарить. Один раз… Хомель, один раз и средне-сильно. ВОХРа ведь к побоям непривычна, они – суки сами в этом упражнялись… Итак, быстро роняем его в снег, тихо метелим и сразу валим в сторону моста. И не базлайте, даже пасти не открывайте – эта падла по голосу может опознать. Анастас, Тюль и Хомель – со стороны барака, чтоб не сбёг падла; мы с Толстым – из-за забора, через дыру его отсечём… А по сугробам этот алкаш не набегается, – пресёк Той возникшее возражение Толстого. – Фасоль на своих ходулях его мигом… – Той заулыбавшись, продемонстрировал пару шагов на широченно расставленных прямых ногах при согбенной спине и с загребающими по-медвежьи руками.

Парни, зажав рты, тихо прыснули смехом. Фасоль надулся.

– А, может, он ещё и не выйдет, – выразил сомнение Тюль.

– Некуда ему деваться. Для этой падали и день прожить невозможно, если не стукануть на кого-нибудь, – завершил подготовку Той и осторожно, предварительно утопив голову в шапку по самые глаза, только их и выставил из-за угла…

Минуту спустя, он отпрянул от гаража и, придвинувшись к ребятам, тихо сказал:

– Идёт.

Той кругообразно рукой напомнил Хомелю с группой их манёвр и вернулся к наблюдению за происходящим на месте будущей облавы. Удача явно шла в руки и даже предварительно напудрила свою мордочку – сторож в гаражных боксах погасил свет и оставил лишь одну задрипаную лампочку, которая тем более не могла ничего поделать с привычно грязными стёклами окон гаража. Той прицыкнул от удовольствия языком, пригнулся и быстро перебежал в теперь уже тёмное пространство между гаражом и забором. Выглянув через какое-то время из-за дощатого укрытия, он махнул парням, приглашая их проделать то же самое, но поодиночке.

Свершилось. Ничто не нарушало плана возмездия и никак не насторожило ВОХРу. Парни подобрались к заветной дыре в заборе и, следуя примеру Тоя, зарыли свои лица в шарфы, оставив открытыми только глаза.

ВОХРа находился буквально в десяти широких шагах от нагонявших в себе злость притаившихся парней. Он, ничего не чуя, как видно, изучал написанное на заборе. Его пьяно-косорылый рот выражал гнилое удовлетворение, а яркий свет единственного фонаря брезгливо отлетал от двух золотых коронок, затесавшихся в частоколе острых, хищных и явно дурнопахнувших зубов. Гбистский кожан ВОХРы был безобразно расстёгнут, а из-под разодранной у ключицы тельняшки выпирала часть какой-то наколки. Ширинка его галифе была зачалена лишь на верхнюю пуговку, а сами форменные штаны, засаленные на грязных допросах, нагло впрыгивали в великолепные мягчайшие белые “самокатки”, которые никак не могли примириться с прочей спецодеждой этой гбшной твари. Своей непорочно-пушистой белизной “самокатки” как бы просили извинения за вторгшийся в них порок. Сверху этот упырь был накрыт серой каракулевой шапкой с огромной и явно не по форме кокардой. Узенький лобик пьяньчуги с трудом отделял густо-торчливые брови от такого же густого ёжика его шевелюры. Высокая же шапка, нахлобученная на затылок, настолько усиливала контрастность содержащегося под ней мозгового вещества, в сравнении с массивами выпиравших в стороны желвачных скул, что в этом существе явно угадывались лишь жвачно-мрачные помыслы и такие же умственные возможности. Непропорционально длинные крюковатые руки ВОХРы были всунуты в карманы галифе, дополнительно растопыривая не застёгнутые пуговицы на срамном месте, подчёркивая и усиливая природное хамство этого гэбья. Мелкие горошинки глазных дырок ВОХРы, прилепившиеся к узкому кривому и приплюснутому внизу шнобелю[12], последовательно засверливали слова, читаемые им на заборе.

Видимо, всё же одолев смысл написанного, ВОХРа выцикнул сквозь гниль зубов такую же ядовитую жёлто-склизкую слюну и, выбортовав скрюченными пальцами из галифе свой тщедушный член, принялся поливать невинный снег смесью желчи и самогона, мерзко пахнущей даже на расстоянии.

– В самый раз, – громко сказал Той и, предельно круто наклонив лицо вниз, двинулся из тени в сторону ВОХРы.

Парни, закручивая полукольцо, последовали за ним.

ВОХРа, не успев изрыгнуть из себя всю накопленную смердь, да и не справившись с парковкой пипки, набухшей от напора слизи, быстренько мобилизовал свою генетическую трусость и, поливая галифе нечистотами, шаркнулся в сторону барака.

– Милиция! Убе… вают, – пьяно заголосил он.

Той нагнал ВОХРу у самых ворот в заборе, опоясывавшем весь стадион, и ему оставалось лишь молотнуть падлу по башке, чтобы сбить его с ног.

– Мили… – так и не закончив призыва, гэбист смаху ткнулся мордой в сугроб.

Той шмякнулся сверху на ВОХРу, налетев на подножку Хомеля, не успевшего убрать свою лошадиную копытину.

– Бл, сука! – сорвалось у Тоя в нарушение договорённости о безмолвном свершении возмездия.

Правда, брезгливость немедленно водрузила Тоя на ноги. Он правым ботинком поглубже вдавил башку падлы в сугроб и пару раз молотнул его пыром левой ноги по рёбрам.

– Не уби… – не дозвучав утонуло внутри каракулевой шапки, плотно нахлобученной на харю гэбэшника умелой рукой Хомеля. Но предварительно, как это было и положено, ВОХРОвская образина, перед надеванием “намордника”, была помечена увесистым ударом кулака Хомеля, который перекрыл почти всю правую часть рыла падлы.

Помолотили «падлу» в полной тишине и с удовольствием, но без фанатизма и жестокости. Завершив воспитание испытанием, ВОХРу поставили раком, и каждый малолетний преступник приложил вертухаю подсрачник. Гэбист при этом лишь мычал и плевался, но вопить уже осторожничал, видя валявшийся рядом с его рылом каракулевый “намордник”.

После окончания экзекуции Той махнул рукой, закругляя операцию и указав в сторону моста, перекинутого через железную дорогу, хватко двинулся туда напрямик – через сугробы. Парни ёрзнули за ним гуртом и лишь Анастас, подзадержавшись, смачно дважды плюнул на обмундировку ВОХРы… потом постоял и, плюнув ещё разок, побежал догонять пацанов.

Когда отмахали до моста, Той оглянулся и обнаружил, что падла уже стоял на ногах и в шапке. Он что-то жестикулировал своими граблями в сторону тускнеющего в стене барака окна. Той хотел было рвануться назад, но, видимо что-то взвесив, лишь очень скверно ругнулся и пошёл дальше. Парни, обгогатывая эпизодики наказания, плюхнулись за Тоем в загустевшую темень подмостья.