В докторантуру я шла не с пустыми руками. Мой самый многочисленный в Тюменском университете ФОП (факультет общественных профессий), в котором занималось по 150 студентов, я сориентировала и на исследовательскую работу. Шефствуя над своими трудными подростками, студенты-макаренковцы обследовали около тысячи стоящих на учете в милиции несовершеннолетних, условия их семейного воспитания, школьную ситуацию, методы профилактической работы ИДН и КДН (инспекций и комиссий по делам несовершеннолетних). Эти наблюдения студенты использовали в своих дипломных работах, а я проводила общий анализ коллективно собранного материала. В результате выяснилось, что лишь 30 % из стоящих на учете в милиции подростков представляют контингент, которым необходимо заниматься милиции, и то не столько подростками, сколько их пьющими отцами-дебоширами и матерями-алкоголичками и распутницами. Остальные нуждались в профессиональной медико-психологической и социально-педагогической помощи, для оказания которой не было ни специалистов, ни специальной социальной инфраструктуры, не считая таких редких клубов как «Дзержинец». То есть административно-карательную профилактику правонарушений несовершеннолетних необходимо было менять на охранно-защитную. Четкое понимание необходимости этого пришло, но пути практической реализации были совершенно неясны.
Тем не менее, оформившись в докторантуру и прикрепившись для работы над диссертацией к лаборатории исследующей педагогическую запущенность учащихся в этом самом Институте общих проблем воспитания АПН СССР, я начала на всех конференциях, круглых столах и дискуссиях, которых в перестройку было в избытке, толкать свою идею охранно-защитной превенции. В это время Альберт Лиханов, учредивший в 1987 году Детский фонд, открыл лабораторию детских домов в том же Институте общих проблем воспитания. Единственному сотруднику этой лаборатории, глубокому пенсионеру из Министерства образования, было поручено подбирать кандидатуры для работы в лихановской лаборатории. Однако всех, кого приводил пенсионер, Лиханов браковал по причине незнания трудного детства и его проблем. Пенсионер, видя мою активность, рискнул представить меня Лиханову. Моих нужных Лиханову знаний о детском неблагополучии было в избытке, и я была принята старшим научным сотрудником в лабораторию детских домов, заведующим которой числился Лиханов. Я не случайно употребила слово «числился», поскольку больше с Альбертом Александровичем общаться мне не пришлось. Руководство лабораторией он перепоручил своему заму Карманову Евгению Михайловичу, с которым мы просиживали допоздна, готовя предложения в Правительство по льготам детям-сиротам и детям, оставшимся без попечения родителей, которые Лиханову удавалось протолкнуть на самом верху. Обрабатывали и анализировали сотни писем и обращений, которые шли в Детский фонд и нашу лабораторию, по улучшению условий жизни воспитанников детских домов, где, как правило, царили казенщина и бездушье.
Моя жизнь била ключом и была переполнена трудно совмещающимися проблемами. Нужно было самостоятельно решить жилищную проблему, заниматься обменами квартир и завершить в срок до конца докторантуры, то есть до конца учебного 1987-го года, диссертацию. Со всеми этими проблемами мне удалось довольно-таки успешно справиться. Обмотав все ближайшие подмосковные городки, я удачно обменяла свою тюменскую квартиру на квартиру в Мытищах. Докторскую диссертацию «Социально-психологические основы предупреждения десоциализации несовершеннолетних» в назначенный день, по чистой случайности этим днем оказалось 13 мая 1987 года, я сдала на кафедру социальной психологии в МГУ, где предстояло ее обсуждение и доработка высказанных замечаний. Одним словом, переполненная своими многочисленными заботами, я совершенно не участвовала в жизни нашего Института общих проблем воспитания, в котором тоже обо мне забыли, перепоручив заниматься нашей лабораторией Детскому фонду.
Но пройти мимо такого события как обсуждение на общем собрании Щетинина Михаила Петровича, который числился в штате института и руководил опытно-экспериментальной школой на Белгородчине, я не могла. Дело в том, что Щетинин был одним из ярких представителей педагогов-новаторов, с которыми яростно боролись наши академики и подпевающие им подобострастные сотрудники института. Так же, как я пришла к выводу о необходимости замены административно-карательной профилактики на охранно-защитную, педагоги-новаторы пришли к выводу, что на смену авторитарной педагогике в школу должна прийти педагогика сотрудничества. Но если я в то время не видела возможных путей реализации своих идей, то они уже наработали и использовали в своей практической работе эти методы и способы, позволяющие учителю не подавлять и наказывать учеников плохими оценками, а сотрудничать с ними в процессе обучения и воспитания, делая сам процесс обучения интересным и увлекательным. Щетинин, имея музыкальное образование, был очень озабочен тем, что обучение школьным дисциплинам эксплуатирует в основном левое полушарие, контролирующее логическое мышление, произвольные память и внимание, в то время как урезаны до минимума уроки музыки, пения, рисования, которые могли бы развивать и левое полушарие, оперирующее образами. Кроме того, большая часть школьной жизни учащихся проходит в неподвижном сидении за партой, тогда как развивающийся организм ребенка требует движения, пластики, а значит, помимо уроков физкультуры необходимы и уроки танцев. Но где взять время для всех этих дополнительных правополушарных уроков? И памятуя, что смена деятельности это уже отдых, Щетинин в начальных классах своей школы сократил на 15 минут время уроков и, исключив перемены, ввел дополнительно уроки музыки, пения, рисования, танцев, перемежая их с уроками математики, чтения, русского языка, обществоведения. Свое нововведение было и в старших классах. Здесь, напротив, материал стал подаваться методом погружения, когда всю неделю учащиеся погружались в какую либо тему по истории, литературе, физике, математике, не отрываясь и не переключаясь на другие предметы. В школе ключом била вечерняя жизнь, капустники, поэтические вечера, вечера танцев, где сам директор на баяне играл для танцующих школьников вальсы и фокстроты. Школьникам стало интересно жить и учиться, в школу тянуло. И при этом не только не пострадала, но и улучшилась успеваемость и в начальных и в старших классах.
Казалось бы, надо порадоваться за такую школу и ее учеников. Но у инспекторов из Института общих проблем воспитания, приехавших проверить опытно-экспериментальную школу Щетинина, кроме раздражения эти нововведения ничего не вызвали. Его школа не соответствовала главному критерию, по которому оценивали школы в Академии педнаук: не было порядка. Мало того, были нарушены все установки и предписания Министерства образования, вместо советского учебного заведения Щетинин устроил какой-то цирк. Ох, и досталось же Михаилу Петровичу на этом общем институтском собрании, которое проводилось в лучших традициях открытых судебных процессов над врагами народа! Выступающие буквально рвались к трибуне, чтобы, не выбирая слов, выразить свое негодование и возмущение Щетининым, его школой, а заодно и всеми педагогами-новаторами, посмевшими покуситься на основы советской педагогической науки и практики. Он попытался было объясниться и оправдаться, но был грубо оборван председательствующим директором института В.М. Коротовым и обреченно замолчал. Собрание клокотало около трех часов и двигалось к завершению, когда я попросила слово, которое мне не хотели давать, поскольку казалось, что все негативные эмоции уже выплеснулись. Но я не выдержала и вступилась за Михаила Петровича, а заодно и за всех педагогов-новаторов. И еще сказала, что дискуссии о новых идеях и нововведениях в таком тоне не ведутся, и право, мне неудобно за коллег ученых, коммунистов.
После собрания Щетинин зашел к нам в лабораторию, мы пили чай, и он, как будто забыв о собрании и всех обрушившихся на него обвинениях и оскорблениях, вел философские разговоры о человеке и его миссии. «Вы только подумайте, из чего состоит слово «человек» – чело века, – говорил воодушевленно Михаил Петрович. – Чело, которое определяет, чем, каким содержанием наполнится век, и куда будет развиваться история всего общества и всей цивилизации. Ребенок уже рождается с этим предназначением – быть челом века. Нужно только не подавить, а развить в нем весь заложенный от рождения потенциал. Вот чем прежде всего должна быть озабочена школа». Он как будто предчувствовал, что, несмотря на разгромное общее собрание, ничего страшного с ним не случится, и его идеи восторжествуют. И действительно, судьба педагога Щетинина оказалась вполне благополучной. После разгрома в Институте общих проблем воспитания Михаила Петровича в свою лабораторию перевел доктор психологических наук, действительный член АПН СССР Артур Владимирович Петровский, который вполне оценил педагогические новации Щетинина и предоставил ему полную свободу. Позже Щетинин обосновался в Краснодарском крае, где его школа выросла в настоящую школьную республику со своими производственными цехами, полеводством, садоводством, пошивочными мастерскими, школьным театром, оркестром, хором, танцевальным коллективом, стадионом и оборудованными современными спортивными снарядами спортзалами.
