Что же касается совещания, то на нем адмирал собирался обсудить очень тонкий и деликатный вопрос:

– Что говорить людям?

Затруднений с ответом у профессионалов не возникло.

– Ситуация, безусловно, не идеальная, – произнес Штерн.

– Это еще мягко сказано, Марк, у меня телефон разрывается.

– Я бы рекомендовал пока говорить правду, – подал голос представляющий ЦУП Дорохов. – В настоящий момент в ней нет ничего вредящего нашей репутации. Да, случилась катастрофа, да, мы разбираемся в обстоятельствах, да, пытаемся выйти на связь с «Чайковским» и запустили к нему автоматический зонд…

– Мы запустили автоматический зонд? – удивился адмирал.

– Мы всегда так говорим, когда нужно обозначить активность, – объяснил Дорохов. – А потом говорим, что зонд погиб при исполнении. Он ведь автоматический, кто знает, что с ним случилось на самом деле.

– На самом деле он никуда не летел?

– На самом деле, если мы готовим спасательную миссию, в его полете нет смысла.

– А как же обеспечение связи? – удивился далекий от космических реалий Штерн.

– Связь обеспечат ретрансляторы.

– Хорошо, говорим, что запустили зонд, – кивнул Касатонов. – Что еще?

– Нужно собрать родственников пассажиров и членов экипажа, – предложил Штерн.

– Это мы возьмем на себя, – тут же сказала Шарлин из Vacoom Inc. – Собственно, мы уже занимаемся: разослали сообщения, забронировали билеты и номера в отеле.

– Хорошо, – одобрил адмирал. – Нужны психологи.

– Будут, – пообещала Шарлин. – Но вот с журналистами придется общаться вам.

– Я справлюсь.

– Я бы отложил пресс-конференцию до старта спасательной миссии.

И лишь после этой фразы, произнесенной громко и уверенно, Касатонов и остальные участники совещания с удивлением поняли, что в кабинете находится еще один человек: неприметный, блеклый мужчина в дешевом костюме, с потертой кожаной папкой в руках. До сих пор мужчина скромно сидел в уголке и, если бы не реплика, так и остался бы незамеченным.

– Можно узнать, почему, по вашему мнению, я должен отложить пресс-конференцию? – негромко осведомился адмирал.

– При всем уважении, Алексей Андреевич, вы не можете выйти и сказать, что вам нечего сказать. – Мужчина позволил себе что-то напоминающее улыбку. – Об этом могут сказать советник Штерн или советник Дорохов. Вы должны появиться с настоящими новостями.

Касатонов мысленно согласился с доводами незнакомца и уточнил:

– Как, вы сказали, вас зовут?

– Я не говорил, но с удовольствием исправлю эту оплошность. – Мужчина бросил быстрый взгляд в сторону адмирала и вновь уставился на лежащую на коленях папку. – Козицкий, просто Козицкий. Я сюда назначен.

– Тот самый Козицкий? – поднял брови адмирал.

– Вас должны были предупредить, Алексей Андреевич…

– Меня предупредили. – Касатонов выдержал короткую паузу. – Господа, совещание окончено. Вы знаете, что делать, а сейчас, пожалуйста, оставьте нас.

Штерн попытался задержаться, в надежде, что его положение заставит адмирала сделать исключение, но тот так посмотрел на помощника президента, что Марк счел за благо не связываться и тоже покинул кабинет.

Касатонов дождался, когда за последним человеком закроется дверь, и тяжело посмотрел на блеклого:

– Пожалуйста, пересядьте к столу.

– Ах да, конечно… – Козицкий вновь продемонстрировал улыбку и выполнил приказ. – Без сомнения, так нам будет гораздо удобнее.

Первое впечатление не исчезло и не изменилось: незаметный, блеклый, невзрачный. Не мужчина, а тень человека-невидимки. Да еще в глаза не смотрит! Адмиралу такие люди не нравились, но на присутствии Козицкого настояла лично Емельянова, прямым текстом сказав: «Лучше один Козицкий, чем следственная бригада ФСБ», и пришлось согласиться. Да и не мог Касатонов отказать президенту, не имел права. Но при этом адмирал не счел нужным скрывать от блеклого своего отношения к его присутствию.

– Что вы здесь делаете, Козицкий?

– Провожу расследование.

– Это я провожу расследование.

– Да, Алексей Андреевич, – немедленно согласился блеклый, глядя на входную дверь. – У меня в этом нет никаких сомнений.

– Тогда что вы здесь делаете, Козицкий? – Адмирал отчетливо выделил слово «вы».

– Мне поручено узнать, не было ли в произошедшем злого умысла.

Собственно, Касатонов так и предполагал, но не удержался от язвительного замечания:

– Мы даже не знаем, что именно произошло.

– В таких случаях нужно начинать как можно раньше, – прошелестел в ответ Козицкий, изучая столешницу.

– Что начинать раньше?

– Расследование.

На мгновение адмиралу показалось, что блеклый издевается, но через секунду он понял, что слышит предельно точные, словно вырезанные промышленным лазером, ответы на свои вопросы. Не более, но и не менее.

– О каком злом умысле вы говорите?

– Я не знаю.

– То есть вы расследуете то, чего не знаете?

– При всем уважении, адмирал, я никогда не расследовал общеизвестные и доказанные факты.

Касатонов вспыхнул. Козицкий остался равнодушен.

– Мне кажется, вы дерзите.

– Мне очень жаль, если у вас сложилось такое впечатление, Алексей Андреевич, – ровным голосом ответил Козицкий. – Вы – номер один в команде, я нахожусь в вашем подчинении, не ставлю под сомнение вашу компетенцию и ваш авторитет. Я – бледная тень в углу. Не замечайте меня. – Короткая пауза. – И не трогайте.

Последняя фраза прозвучала настолько хлестко и неожиданно, что Касатонов вздрогнул. И вновь почувствовал раздражение.

– Я не могу вас тронуть?

– Я хочу сотрудничать, Алексей Андреевич, а не сражаться, – безжизненным голосом произнес Козицкий. – Если вы прикажете, я больше не произнесу ни слова, ни вам лично, ни на совещаниях. Но если сочту нужным – буду на них присутствовать.

Прозвучало хоть и безжизненно, но искренне. Блеклый предлагал честное сотрудничество, и учитывая, что его привлекла к расследованию сама президент, Касатонов принял решение не раздувать конфликт.

– Вы можете высказывать свои замечания и делать предложения, когда вам будет угодно, – произнес он, глядя Козицкому в лицо. – Вас рекомендовала Емельянова, так что вряд ли вы идиот.

– Постараюсь оправдать доверие президента.

– Почему вы не смотрите мне в глаза?

– Я никому не смотрю в глаза, – быстро, словно ждал вопроса, ответил блеклый. – Точнее, смотрю, но редко.

– Я – ваш начальник.

– Я только что признал этот факт.

– Почему вы не смотрите мне в глаза? Я вам не интересен?

– Нет.

– Даже так?

– Люди, которые мне интересны, обычно плохо заканчивают, – сообщил Козицкий, изучая ноготь мизинца левой руки.

Теперь замолчал адмирал, пораженный не столько дерзостью ответа, сколько его предельной искренностью. И жесткостью. Может, блеклый и был бледной тенью, но он маскировал не слабость, а силу, а за равнодушием скрывались ум, проницательность и ледяная безжалостность.

Президент Емельянова прислала в ЦУП не ужа, а гремучую змею в оранжевом шарфике.

– Алексей Андреевич, я с восхищением отношусь к вам лично и к вашим заслугам, и я рад, что мне выпала честь служить с вами, – продолжил Козицкий таким голосом, словно заказывал пиццу по телефону. – Я надеюсь, мы найдем общий язык. Если нет, это не изменит моего уважительного отношения. Я знаю, что вы – жесткий человек, каким и должен быть настоящий офицер. Я все понимаю. Но и вы должны понять: я получил приказ, и я его исполню.

«И горе тем, кто осмелится встать на твоем пути», – улыбнулся про себя адмирал.

Козицкий не начал ему нравиться, но Касатонов оценил опасность, которую представлял, и обрадовался, что блеклый на его стороне.

«У вас много тайн, госпожа президент… Откуда, интересно, вы раскопали такого инквизитора?»

– Я могу идти? – поинтересовался Козицкий.

Адмирал хотел кивнуть, но увидел на мониторе значок вызова и понял, что может продемонстрировать блеклому готовность к сотрудничеству: