~ Глава 1. ~

  Курить во дворе универа, сбившись в стайки, - так себе традиция. Возможно, я терпеть её не могу, потому что у самого никогда не было компашки. Здесь никто меня не терпит, смотрят заносчиво и презрительно, или вовсе не замечают. Кто я для них? Неудачник, мусор под ногами. Иногда кажется, жизнь - полный отстой, и только умеет, что поворачиваться к тебе задницей. Усмехаюсь, закуриваю. Незнакомая стайка стоит недалеко, до меня доносится гогот. Здесь тошно, да, здесь всегда было тошно - мне и не хотелось сюда поступать. Хотелось на режиссёрский. Я лежал каждый вечер и фантазировал: вторая камера по центру, третий дубль, стоп, снято.

  Во двор выходит Славка. На самом деле, Ярослава, конечно, но Славка ей больше подходит - короткая стрижка, рубашка с закатанными рукавами, брюки с подтяжками. Пацанёнок. Улыбается, идёт мне навстречу. Славка не курит, никогда не курила - и смотрит на меня каждый раз с раздражением. Вот опять.

  - Ты же обещал бросить, - говорит она с укоризной.

  - Мало ли, что я кому обещал, - во рту горько, на душе противно.

  Она выхватывает у меня сигарету, делает одну длинную затяжку. Нет, Славка не курит, но вот так любит иногда - выхватит отраву из пальцев и давай.

  - Славочка, верни, - тяну я.

  Она возвращает сигарету, выпускает дым из рта. У неё красивый рот. Был бы я художником, обязательно бы нарисовал. Или написал, как правильнее?

  - Славочка, скажи, - сигарета тлеет между пальцами, - отчего люди не летают так, как птицы?

  Она мрачнеет.

  - Перестань, Паш, хватит. Тебе нельзя в этом вариться.

  Безусловно, нельзя, но я варюсь. Тупая школьная программа - въестся в мозг, колом не вышибешь. И это, кажется, тоже цитата. Тьфу. Я помню, с братом ходили на "Грозу". Нормальные люди - с классом, а я - с братом, так веселее, привычнее. Я сидел, вжавшись в кресло, всю пьесу зевал от скуки, а в конце вдруг страшно стало, и Гоша хохотал над моим выражением лица. Смешно, Гоша, непременно смешно. Я помню, как ты летел. Даже меня тебе не было жаль.

  - Паш? - зовёт Слава, заглядывает в глаза.

  Заботливая.

  - Здесь я, - сигарета летит в урну.

  Соседи по курилке снова заходятся гоготом. Я кривлюсь.

  - С какого они факультета, как думаешь?

  - Идиотического.

  - Здесь нет такого.

  - Я бы поспорила.

  Мы со Славой на лингвистике, гордость, так сказать, всея университета. Слава на английском болтает задорно и до сих пор хохочет, что в десятом, ещё в школе, ей поставили тройку - за американский акцент.

  - А мне всё равно было, из принципа не уступила бы старой мымре.

  - Почему, Слав?

  - В мелочах прогибаться начнёшь, потом всегда будешь плясать под чужую дудку.

  Слава всегда права, с этим я даже не спорю. А я прогибаюсь. Потому что выхода нет. Живу с отцом и пляшу под его дудку каждый раз, видя в нашей квартире очередную Венеру Милосскую. Венера потряхивает яблоками раздора, от чего немедленно возникает рвотный рефлекс, и променируется мимо. Я сглатываю подступившее к горлу и притворяюсь, что ничего не происходит. Нет, это всё лучше, чем с матерью. После смерти брата у неё появился этот несчастный, потерянный взгляд, и она всегда теперь смотрит на меня так, будто я могу помочь. Она всегда была странным существом, а теперь и вовсе - сумасшедшая. Её любовник с крысиными глазками и редкой бородкой - честное слово, лучше на яблоки раздора любоваться! - вымогает у неё деньги неизвестно на что. Я попытался как-то ей намекнуть, мол, хватит, может быть, позволять ему сидеть на шее - так нет! Он же единственный её понимает, поддерживает в трудную минуту. Без комментариев. В общем, с матерью у нас окончательно всё разладилось, словно, похоронив старшего сына, младший для неё тоже перестал существовать. Я прихожу к ней раз в месяц, чтобы окончательно не перерубить ниточку. Хотя иногда кажется, что стоит это сделать.

  - О чём задумался? - спрашивает Слава.

  Я слабо ей улыбаюсь. В последнее время она - единственный человек, с которым я могу нормально поговорить.

  - Завтра нужно будет к матери съездить, - я провожу рукой по волосам.

  Они теперь закрывают шею и мешают страшно, но Славке нравится, и я не решаюсь их стричь. Хотя бы ей не всё равно, как я выгляжу.

  - Пошли, опоздаем на пару, - она берёт меня под руку.

  Если дворик наводит на меня тоску, то сам универ вообще вызывает желание никогда больше здесь не появляться. Тухлое местечко. Гнилые стены, повсюду разруха, облупившаяся краска да потрескавшийся пол. Кому он нужен, этот пережиток прошлого, который каждый раз возвращает нас в ушедший век? Пафос из меня сегодня так и лезет. Любую дверь я бы мог выбить одной левой, и это даже не хвастовство, а простая констатация факта. На столы неприятно что-либо складывать, многолетний слой грязи, кажется, уже оставили попытки отмыть. Мы со Славкой идём на самый верх, подальше от презрительных взглядов одногруппников. Славку они боятся.

  - Успела собрать компромат, - улыбается она, обнажая белые зубы.

  По каким это, интересно, закоулкам и вечеринкам, а? Всё равно. Блондинистая Уля, похожая на не слишком породистую лошадь, бросает на меня брезгливый взгляд. Издаёт смешок. Зря, Уля, зря, думаешь, я не помню, как на первом курсе ты клеилась ко мне, будто дешёвая жвачка? Тогда я ещё не добился такого пренебрежения. Тогда Гоша ещё был жив.

  - Что там у тебя с курсовой? - интересуется Славка вполголоса. - Сделал?

  - Ага, глаза красные, руки дрожат - следствие напряжённой умственной работы.