И истории, подобные вот тем двум, всякие удивителки и побасенки, выпадающие из общей картины мира, размывающие её - очень маленькая часть человечества. Точнее, должны быть маленькой частью, если считать по их реальной важности.

  Но на самом деле их много. Чересчур много для прагматичного и не верующего в чудеса землянина. И они подчас вырастают, выдуваются из всякой чепухи, вроде Фиглока. Как если бы кто-то нарочно их взращивает и подпитывает, удобряет, засыпает семена вновь и вновь, чтобы общий фон не уменьшался, а человечество постоянно жило с мыслью, что мир вокруг вполне даже волшебен и странен.

  Я замолчал и посмотрел на свою визави.

  - Надумано, - запротестовала девушка, скептически и одновременно взволнованно поводя плечами. - Вовсе не потому. Людям свойственна тяга к чудесам, это одно из качеств человеческой природы.

  - Которую кто-то умеренно культивирует. Как нужное свойство у привитого растения.

  - Глупости!

  - Оно все просчитывается - математическими методами.

  Девушка выжидающе смотрела на меня.

   - Более того, если копать глубже, в модель общества как сложной системы, то там вырисовываются совсем необычные вещи, плетение странных аттракторов, как если бы человеческая цивилизация вмещала в себе еще одну. Мир в мире, матрешка внутри другой.

   Я замолчал, улыбнулся самой мягкой своей улыбкой и взял в свою руку девушки.

  - А знаешь, сестрица Алёнушка, мне будет приятно иметь тебя в родственницах. Ты будешь олицетворять трезвый расчет и рассудительность. И мы будем ставить тебя в пример...

  - Я не Аленушка, - возразила она и высвободила руку из моей. - Я - Фрейя.

  Она задумалась, надолго задумалась, теребя рукам скатерть.

  Красивая, очень красивая девушка. С короткой стрижкой, делающей ее похожей на пажа, с озорными и одновременно мудрыми глазами, в которых скрывается, очень возможно, нежность и сострадание. С длинными тонкими холеными руками небожительницы. С редкими веснушкам на плечах. С ложбинкой, уходящей в вырез платье и открывающей две округлые линии...

  - Я Залине расскажу, как ты на меня пялишься, - обронила Фрейя.

  - Я сам расскажу. Кстати, где она?

  - Спит. Сил набирается. Ладно, - решительно сказала Фрейя, выбираясь из-за стола. - Поговорили, и душевно. Послушали разных сказок, попритирались коленками. И поняли... поняли... Впрочем, как говорится, утро вечера мудренее, поэтому оставим выводы на утро. Не знаю, как ты, а я пошла спать. Можешь оставаться.

  Она обвела взглядом стол, подхватила конфету, покрутила в руках, посмотрела на меня задумчиво, и вдруг сказала:

  - Угадай, в какой руке.

  Ко мне были протянуты сжатые в кулак руки.

  - Первая, первая, вторая... во второй руке.

  - Вторая правая или вторая левая?

  - Вторая вторая, - засмеялся я. - Ты взяла конфету, подержала, затем, наверняка, переложила. Вот в этой руке и есть. Не знаю, какая она у тебя, правая или левая.

  - Вот ведь прохиндей. - Она кивнула напоследок и ушла через одну из дверей. Захватив с собой и конфету.

  Вечер наступил окончательно и за порогом томилась близкая ночь, а по углам растекся мрак. Дом покрыла тишина, совершеннейшая тишина - даже с кухни не долетало ни звука. И сводный хор кузнечиков за окнами только подчеркивал ее.

  Душу подпирало мягко и нежно удовольствие - от разговора, от обильного стола, от тихого вечера, от предчувствий, от мира, полного тайн, чтобы об этом не говорил здравый смысл и бритвы Оккама.

  А может, и вовсе не от этого, а просто потому, что таким и должен быть мир вокруг - спокойным, неторопливым, теплым, с верандой и столом, соединяющим времена, людей, бутерброды и бесконечный чай в полупрозрачном матововом фарфоре. Мир, в котором люди вокруг приятны тебе и, похоже, бесконечно любимы. И в котором необыкновенно легко мешать раствор из разумного доброго вечного и строить из образовавшегося бетона все что угодно, хоть храм, хоть град, хоть многоэтажки для всеобщего и полного счастья.

  В конце концов, совершенно неважно, что возводить, потому что все уже выстроено, выкрашено в нужные цвета, подключено к водопроводу и канализации. И дорожки вокруг свежезаасфальтированы, вместе с клумбами, то есть, видно, что старались, и усердно. Важно найти дверцу к себе, которая открывается Туда. Найти среди завалов внутренней грязи, забытых обид, засохших укоров совести, истлевших договоров с собой. Разгрести эту кучу, сдуть пыль с прочных засовов, выковырять грязь из замочной скважины. И потянуть дверь на себя.

  А ведь оно так сложно - потянуть на себя. Преодолеть себя, когда гораздо удобне и проще бороться с другими, с теми, кто вовне, доказывать, какой ты хороший, сетовать, что раствор для всеобщего счастья не тот, обвинять окружение, времена, нравы, вместо того, чтобы разрубать чащи своей души, протаптывать и мостить к тому, что ждет тебя и других. Давным-давно ждет.

  Я икнул. Наверное, оттого, что совсем стемнело, все разбрелись кто куда и не намеревались соединяться за большим столом. А может, так действовала выпитая днем некипяченая вода из источника, не проверенного санитарными службами. Поражающая нервную систему, вызывающая судороги и спазмы совести.

  Ведь народная мудрость была права, ой как права. И тот каталог минеральных луж, отличающихся по форме источника - из большого копытного отпечатка, среднего, малого не на пустом месте родился. Видимо, имелись прецеденты.

  Я зевнул и для нейтрализации отравления отправился спать.

  И на удивление спал хорошо и беззаботно. Даже мальчик, стоявший в дверях, этому не помешал. Да, такой мальчуган в белом до ног, с длинными рукавами, спускающимися почти до самой земли, бледный вплоть до белизны и с широко раскрытыми черными пустыми глазами. Я увидал его, когда переворачивался глубокой ночью на другой бок.