Ко всему вышеизложенному еще несколько вопросов относительно составленной схемы ДТП. Многое там не отмечено, и вообще схема составлена весьма небрежно.

Николай Чадков, криминалист: «В схеме аварии ничего практически нет, там очень мало информации. Там нет большей части размерных характеристик…» 4

Конечно, все это никак не указывает на прямую вину Фибикса в ДТП, но указывает на явно пристрастное отношение к нему следователя Ашмане, что и было описано в скандальном фильме Алексея Учителя. Что же стало его причиной- нелюбовь Ашмане к русским вообще и к Цою, в частности, или внезапная любовь к ничего из себя не представляющему Фибиксу, – точно неизвестно, да и сама она, наверное, не вспомнила бы сейчас об этом, но факт оставался фактом: следствие тогда выгородило нерадивого водителя, выдвинув версию об уснувшем за рулем поэте.

16 августа 2005 года, Тукумс, Латвия

На следующий день, во вторник, Гуннар Цирулис вызвал Ашмане к себе и с порога начал какой-то странный разговор:

–Ох, уж этот твой Фибикс… Опять он нам хлопоты доставляет…

–Почему это он мной?

–Ладно, перестань, – отмахнулся Цирулис. – Я все знаю. И то, что вы с ним встречаетесь, и то, что он там наплел по российскому телевидению. Славы захотел? А мы теперь последствия разгребаем!

–Какие последствия?

–Подумай сама, – полковник начал загибать пальцы, последовательно излагая факты последних дней. – В России волна самоубийств среди молодежи, приуроченных к годовщине смерти Цоя. Фибикс в это время по телевидению разглагольствует о том, что КГБ подстроило аварию с участием певца. Что получается? Что мы – по указке КГБ или без нее – недоглядели тогда и не узрели истинных причин его гибели. Так?

–Да ничего подобного. Кто такой Фибикс, чтобы такими утверждениями разбрасываться? Он-то откуда знает? – резонно парировала Эрика.

–Он не знает. Но есть масса недоработок в следствии, и это знаем мы с тобой. А вскоре и весь мир узнает. Главная из них – в том, что не мог Цой уснуть за рулем. Нарушил скоростной режим, врезался в столбик с указателем «Тейтупе», но не спал!

–А на что это глобально влияет? – все еще не унималась следователь. – Все равно мы констатируем его вину в ДТП, только еще, по сути, оправдываться перед всем миром начнем, что само по себе плохо. Ты так не считаешь?

–Я считаю, что мы отведем от себя всю ту мерзость, которой с избытком полил нас твой Фибикс, – логично рассуждал Гуннар. – Пусть и поздно, но мы покажем, что работу свою сделали, недоработки исправили, а, если кто и виноват в событиях 15-летней давности, то это не мы, а Фибикс. Ведь он видел, что «Москвич» Цоя выкатился на встречку и запросто мог занять левую полосу!

–Да, но обвинить-то его в этом нельзя – во-первых, он не успел вовремя сориентироваться, а во-вторых, сделав это, сам бы нарушил правила и мог бы допустить не менее печальный исход того дня.

–А мы и не обвиняем. Мы, как ты говоришь, оправдываемся и отпираемся. От того хотя бы, что, как он заявил и как они там в России считают, мы плохо провели следствие по делу. Некому будет к нам придраться, и никто не скажет, что мы действовали в паре с КГБ и стали виновниками самоубийств всех этих дегенератов, что Цоя никогда в глаза не видели, но считают его безвинной жертвой режима. Понимаешь?

–Понимаю, – начала кипятиться Эрика. – Но не понимаю, чего вы в этой связи от меня хотите? Чтобы я тоже выступила с интервью?

–Нет. Это не твоя чашка чая, как говорят англичане. Ты – следователь, и твой функционал заключается в другом.

Ашмане, кажется, начала что-то понимать. Главное из этого было то, что фигура Фибикса постоянно последние 15 лет приносила ей какие-то проблемы, и вчерашняя незапланированная встреча с ним не стала исключением.

–Уж не хочешь ли ты сказать, что мне надо отправиться в Россию, эксгумировать его тело, возобновить расследование и вернуться в обстоятельства 15-летней давности, которых даже историки уже не помнят?!

–Точно, – категорично кивнул Цирулис. Этот его жест не предполагал ни отказов, ни рассуждений, ни «торга». – Именно так мы и поступим. Я связался с УВД Санкт-Петербурга. Там тебя ждут и помогут в организации следственных мероприятий. А мы, со своей стороны, проведем их с учетом ошибок 1990 года, все оформим красиво, как говорится, причешем и раз и навсегда заткнем рот нашим злопыхателям в России. И никто, кроме нас с тобой, а точнее, кроме тебя, этого качественно и своевременно не сделает. Мы обязаны защитить честь мундира, но, если не сейчас, то не сделаем этого уже никогда.

Ашмане развернулась на каблуках и молча вышла из кабинета начальника. Вернувшись к себе, она обложилась бумагами, но перед глазами все плыло, сосредоточиться никак не получалось. Она заплакала, подумав, что слишком дорогую цену приходится ей платить за страсть, которая овладела ею 15 лет назад и до сих пор преследует, отравляя жизнь. Ей стало безмерно жаль себя, и в то же время она себя возненавидела за слабоволие и бесхарактерность. А ненависть издавна была главным двигателем ее персонального прогресса. Подумав вдруг, что сейчас ее принципиальность может положить конец и роли Фибикса в ее жизни, и ее неприятностям, связанным с делом № 480, да и той депрессивной тоске, что охватила ее в последние дни, она смахнула все бумаги со стола одним движением руки и стала собираться в дорогу.

22 августа 2005 года, Санкт-Петербург, Россия

Эрика прибыла в «северную столицу» накануне вечером. Доехала до гостиницы, оставила там вещи и немного погуляла по городу. Город ей не понравился. Стоял конец лета, а на улицах его царили такой холод и слякоть, что душная атмосфера загнивающего на провинциальном дне Тукумса казалась ей сейчас раем на земле. Сырость, ветер, грязь «культурной столицы» не могли не броситься в глаза приехавшей из спокойной и тихой Европы Эрике и не отторгнуть ее от себя. На минуту она задумалась и вдруг поняла Цоя, поняла, почему он так уставал от жизни в этом городе и почему каждое лето, начиная с 1987 года, отдыхал на латвийском побережье. Холод здешних мест, чьи напускные сусальные красоты были выстроены Петром Великим на человеческих костях, не мог не оставить следа на душах здешних обитателей – в первый же вечер Ашмане нахамили в метро и на ресепшене отеля, и это жестокое столкновение с местными нравами еще более усилило ту тоску, которая царила в ее душе накануне вылета. По части «развеяться» Эрика жестоко ошиблась.

Но опыт подсказал, что утро вечера мудренее. Эрика легла спать, а утром начала свое победоносное шествие по бывшему цоевскому Ленинграду в поисках «того, не знаю чего». Начала с посещения ГУВД на Литейном, где ей сообщили, что с эксгумацией помогут, но для этого нужно согласие родственников. Также дали адрес матери Цоя, по дороге к которой Эрика решила посетить Богословское кладбище – быть в родном городе поэта и не зайти на его могилу было бы верхом бестактности.

На кладбище случайно разговорилась с местным смотрителем.

–Могила-то почти свежая… А ведь 15 лет прошло, – констатировала Ашмане.

–А ты кто? Поклонница, что ли? Да от вас тут спасу нет! Днем и ночью один-два дурака, да обязательно дежурят. Ну и как, при таком раскладе, скажи мне, могила может состариться?! Тут даже трава не растет, потому что натоптано все время! И чего вы только все сюда шастаете?..

–Ну как – чего? Почтить память кумира!

–Как ты почтишь его память, когда тут не он лежит? – вдруг выдал смотритель. Эрика вгляделась в него – не пьяный ли, – а сама решила развить эту тему.

–То есть как? А кто же?

–А я почем знаю? Только не он, и все тут. И родственники в курсе, и все на свете. Рост не совпадает, родинки не там расположены… В общем, не он и все.

–А как же эти родственники допустили, чтобы в могилу Виктора чужого человека положили? Где были их глаза? И главное – зачем?