В лекарской Ардерик первым делом нашёл взглядом ложе Гантэра. Имперского сотника устроили поближе к очагу, в тепле. Не стоило и спрашивать лекаря, полегчало раненому или нет: раз требовался неотлучный присмотр, дело было плохо, иначе его перенесли бы в спальню.
Расспросить лекаря и не удалось — с ним уже беседовал Оллард. Каменный идол выглядел невозмутимым, будто не он вчера гонялся за призраком Шейна по тайным коридорам. Чего ещё и ждать от него. Лучник тоже околачивался поблизости с какими-то бумагами. Ардерик не стал подходить. Поручил Верена заботам одного из лекарских помощников, огляделся и вскоре уже болтал с теми, кто был ранен полегче, затем пошёл подбодрить лежавших без сил. Опыт не подводил: он помнил почти всех Гантэровских парней по именам, а уж искать, о чём поговорить, никогда не приходилось.
Дух в лекарской стоял тяжёлый — крови, нечистот, несвежих простыней, но Ардерик давно притерпелся к нему. С мрачным удовлетворением отметил, что Оллард не задержался в душной комнате. Ещё бы, для него-то война пахла не иначе как вином и жарким праздничного пира, а не горящей смолой, палёным мясом и застарелой человеческой грязью. Маркграф задал лекарю последний вопрос и отпустил кивком. Повернулся к двери, огляделся напоследок и, верно, увидел знакомого — направился мимо лежавших людей к закутку у очага, где в лоханях стирали бинты и кипятили отвары. Ардерик проследил его взгляд и увидел Элеонору.
Она стояла спиной и неловко полоскала одной рукой в лохани окровавленное тряпьё. Без меховой накидки она казалась особенно хрупкой и тонкой. Ардерик одним взглядом обнял её всю: узел волос под тёмной сеткой, повязку на правой руке, прямую спину, облечённую непривычно простым платьем. Нежную шею, линию покатых плеч, заострившиеся углы локтей. Вчера она трепетала в его руках, доверчиво жалась к груди, вчера он снимал с неё залитый чужой кровью доспех, впервые проделывая это с женщиной…
Быстро распрощавшись с ранеными, Ардерик зашагал к закутку.
Разумеется, Оллард успел первым и торчал рядом с Элеонорой со своей неизменной усмешкой.
— Когда я вчера говорил, что вы должны стать ближе к людям, я имел в виду несколько другое, — негромко говорил он.
— Позвольте мне самой решать, как вести себя со своими людьми, — отчеканила Элеонора.
— Ваша музыкальная шкатулка готова. Прислать в ваши новые покои?
— Не утруждайтесь. Завтра слуги закончат с уборкой, и я вернусь в прежние комнаты.
— Не глупите. Это опасно.
— В Эслинге есть только одни покои хозяйки, маркграф Оллард. У вас всё? Я занята.
Элеонора коротко кивнула Ардерику, стряхнула с руки кровавые капли и принялась развешивать мокрые бинты у огня. К ней нужно было привыкнуть — серьёзной, неприветливой. Без накидки, кольчуги и золотого шитья она казалась такой… доступной. Шепнуть бы на ухо пару слов, увлечь в коридор, укрыться в любой из бесчисленных ниш и тупичков, благо с уходом лиамцев в замке сразу стало просторнее…
— Ардерик, — Оллард приветствовал его, будто вчерашнего разговора не было. — Хорошо, что вы здесь. Мне нужно посоветоваться насчёт обороны укреплений. Сейчас в них как будто отпала нужда, но оставить там дозор необходимо. Идёмте, если вы закончили.
— Почему вы не сказали баронессе найти себе более достойное занятие? — спросил Ардерик, когда они вышли в коридор. — Ей не место… она как служанка там!
— Не мне приказывать хозяйке замка, — усмехнулся Оллард. — Но вы правы. В её положении опасно трудиться в лекарской. Нужно отозвать её под благовидным предлогом.
— В её положении? Вы имеете в виду, с раненой рукой?
— Не совсем. Вы правильно заметили вчера, что не годится обсуждать женщину за её спиной, но мы все здесь заинтересованы в том, чтобы скорее закончить войну. Поэтому знайте: госпожа Элеонора ждёт дитя.
Ждёт дитя. Всё-таки ждёт.
— Ардерик, вы человек умный и понимаете, что это означает. С рождением наследника прекратятся споры, кто будет владеть Севером. Люди не будут примыкать к Шейну из страха, что со смертью барона ими будут править чужаки-южане. Поэтому наш долг — окружить госпожу Элеонору возможно большей заботой. Она доверяет вам, и я надеюсь, что при случае вы с пользой употребите своё влияние, пусть и небольшое.
Ардерик не понимал из слов маркграфа почти ничего. А тот, как ни в чём ни бывало, повернулся к мальчишке:
— Танкварт, вернись к госпоже Элеоноре и попроси её отыскать ключи от покоев старого барона. Давно пора наведаться туда, а заодно простучать стены. Не удивлюсь, если замок пронизан тайными ходами, как трухлявый пень. Ардерик, не желаете присоединиться? Заодно обсудим, кого оставить в укреплениях.
— Кого угодно, — выговорил Ардерик. — Десятка хватит. Благодарю за приглашение, но я дождусь своего оруженосца. Был рад вас видеть, маркграф.
У двери в лекарскую был небольшой тёмный закуток, где стояли какие-то бочки и ящики. Ардерик протиснулся между ними и прислонился к стене. Она даже не сказала ему! Сказала этому каменному идолу и наверняка увальню-барону, а от него скрыла!..
Он никогда не пытался считать, сколько отпрысков оставлял за собой после походов во все концы Империи. Силой девок не брал, они сами волочились за победителем, а значит, должны были знать, как не допустить ненужного приплода. Если какая и рожала, поди ещё разбери от кого. Если бы какая-нибудь из обласканных Ардериком девок разыскала его и вручила младенца — верно, принял бы. Был бы родителям помощник, нежданная радость вместо внуков. А нет так нет — подумаешь, росли где-то пахари и ремесленники, рабочие руки в чужих семьях, чьи-то братья и ученики. У них было своё место.
Но с Элеонорой всё было по-другому. Ардерика разрывало между гордостью, что его сын будет править Севером, и ненавистью ко всей знати разом за то, что судьба неродившегося ещё человека уже была кому-то выгодна. Нужно было беречь ребёнка как новую имперскую пешку. Нужно было беречь Элеонору как ларец, где эта пешка хранилась. Это было правильно… но в то же время доводило до бешенства.
Дверь открылась, и Ардерик задохнулся — из лекарской вышла Элеонора. Уронила что-то — о доски пола глухо стукнуло, — остановилась. Протянуть бы руку, схватить за тонкое плечо, увлечь в густую тьму и выспросить, почему ничего не сказала, как могла умолчать о таком важном…
Из дверного проёма вынырнул лучник, поднял уроненную мелочь и подал ей. Элеонора поблагодарила коротким кивком и шагнула по направлению к холлу, где в тонкой паутине лучей ждал маркграф.
Она уходила по коридору, то растворялась в тёмных полосах, то выныривала в пятнах света, подставляя под дрожащее золото факелов плечи, волосы, бёдра… Ардерик сплюнул, выбрался из-за бочек и толкнул дверь лекарской. Он сможет выгнать, вытеснить, выжечь Элеонору из своего сердца. Вот только как?..
***
Замковые кладовые почти опустели. Тенрик Эслинг знал это, даже сидя взаперти, а потому оценил заботу, увидев в блюде с горохом и грибами солидный кусок копчёной оленины. Было ли на то особое распоряжение или повар сам подложил хозяину лучший кусок, думать не хотелось, равно как и прикасаться к сытной еде. Тенрик готовился умереть при осаде, готовился умереть вчера и сегодня поднялся с одним желанием — чтобы весь этот бессмысленный позор поскорее закончился.
До вчерашнего дня расчёт Тенрика был прост: после его смерти не останется наследника, стало быть, титул барона перейдёт к Шейну. Империи придётся бороться не с изменником, а с законным хозяином Севера. Шейн, конечно, не дал бы клятву верности, но это уже дело десятое, главное, в глазах местных он владел бы землями по праву. Скверно, но всё же лучше, чем отдать Север на растерзание южанам. Однако с гибелью Шейна рухнули последние надежды. Отец не может править, не то здоровье, а иных наследников нет и уже не будет.
Стихли голоса уходящих лиамцев, застучали топоры со стороны города, ушли в лес и вернулись охотники. Солнечные лучи залили пустошь и ненавистные укрепления, залили стены и теперь медленно меркли. Тенрик глядел в окно, бродил по комнате, присаживался то на стул, то на лавку. Любимым креслом, где так нагло развалился вчера маркграф, он брезговал. Шейн говорил, что рано или поздно имперцы оберут Север до нитки, отнимут у Тенрика всё — так и случилось.
