— Пусть поговорят, — Рик успокаивающе похлопал его по плечу.

— Но… Такко же…

— Он не просил защиты. А я не люблю, когда мне морочат голову. Я с самого начала не верил в то, что он плёл, а после того, как Оллард весь день вертел головой и расспрашивал, точно ли все мои люди в сборе… нет, Верен, там явно кроется что-то больше, чем лук для дочки.

— Зачем он его искал? И как нашёл?..

— Одинокий всадник на Северном тракте — уже редкое зрелище, а этот ещё и светил на каждом перекрёстке нашим письмом, где стоит его имя. Уймись, Верен. Пусть поговорят. Готов спорить, мальчишка выйдет из кладовой живым и здоровым.

Верен не решился сказать, насколько далеки были предположения Ардерика от его опасений. Но делать было нечего. Оставалось только найти повод держаться поближе к кладовой — на всякий случай.

========== 3. Небесный мост ==========

Такко заперли в одной из кладовых под ледником. Его вели тем же путём, каким они с Вереном шли за Дарвелом, когда собирались сделать вылазку. Кажется, Ардерик так и не поверил, что ход оканчивался тупиком, а в руке Дарвела блестела острая сталь — Такко хорошо видел отблеск, когда спешил с факелом назад. Впрочем, теперь это не имело значения. Ничего не имело значения.

Свечи для него пожалели, оставили лишь коптящую плошку с жиром, которая почти не давала света. Такко ощупывал стены, шарил за полками, пытаясь найти вторую дверь, и голова шла кругом оттого, что всё это уже было: запертое подземелье, лихорадочные поиски выхода и ужас — леденящий, сковывающий, скручивающий внутренности в панической судороге.

После драки ныли челюсть, рёбра и плечо, которым Такко приложился о камень сквозь утоптанный снег. Но хуже было холодное, дёргающее ощущение в запястье. Такко помнил, как его оплели хищные, цепкие пальцы, а второй рукой жадно проследили тонкую кость до самого локтя: «Вот ради чего я тебя нанял». От одного воспоминания била дрожь. Ему случалось ощущать разные прикосновения — нечасто, но в больших городах непременно находились те, кто предлагал невысокому и гибкому мальчишке совсем другую работу, нежели охранять товар. От них оставались гадливость и нездоровое, болезненное любопытство. Но Оллард хотел иного. Худшего. «Кости самой природой предназначены служить. Глупо закапывать их», — звучал его голос в голове. А следом возвращалось отвратительное, леденящее прикосновение. «Вот ради чего я тебя нанял». Такко метался по кладовой, но выхода не было.

Постепенно усталость брала своё. Такко опустился на пол, привалился к какому-то мешку. Закрыл глаза, и из чернильной тьмы выплыли длинные столы, на которых безостановочно двигались человеческие кости. Пружины, валы и шестерни заставляли кисти сжиматься, ноги — сгибаться в коленях, челюсти — щёлкать. Такое не увидишь даже в дурном, лихорадочном сне, не выдумаешь спьяну, а Такко сам собирал те механизмы. И оказался разом единственным свидетелем преступления и самым подходящим материалом для следующего.

Он забылся тревожным, коротким сном, а когда очнулся, лампа трещала и крошечный огонёк едва виднелся во тьме. Такко поднялся, застонав от тянущей боли в теле, и поправил фитиль. Местные умели определять время по тому, насколько сгорал пропитанный жиром войлочный шнур, Такко мог лишь приблизительно прикинуть, что прошло не меньше пяти часов. А может, и все восемь — кто разберёт.

Так или иначе, он всё ещё был жив. Такко потянулся, расправляя затёкшие плечи. С чего он вообще взял, что к сундуку непременно прилагался хозяин? Быть может, маркграфа давно казнили, а часть его имущества отправили с войском на Север? С плеч будто рухнул тяжёлый груз. Почему эта простая мысль не пришла ему в голову раньше?

За вчерашнюю вспышку было почти стыдно. Такко потёр саднившую скулу и ощупал ноющее плечо. Кидаться на Верена было несусветной глупостью. Конечно, друг не мог знать, кто пожаловал, а если бы знал — не скрыл. Такко мысленно обругал себя: хватило бы ума дождаться гостей, уже знал бы, кто приехал! А теперь сиди и гадай, кто это был, разбили ли врагов и чего вообще ждать.

Такко подошёл к двери, толкнул её без особой надежды и негромко окликнул друга, надеясь, что он сидит где-то по соседству. Ответом была тишина. Оставалось снова усесться у стены и терпеливо ждать. Изо рта шёл пар; пришлось обхватить колени, сжаться в комок, чтобы сберечь остатки тепла. Делать было решительно нечего. Оружие у него забрали, даже небольшой ножик для обрезки перьев и ниток, да и кладовая была почти пуста, если не считать мешков с зерном и какими-то клубнями, от которых пахло землёй и гнилью.

Призраки по-прежнему бродили вокруг, прятались в черноте теней, но под рёбрами уже не крутило так отчаянно. Такко вздохнул и опустил подбородок на руки. Нечего и думать поделиться всем этим с Вереном. Тот покрутит пальцем у виска, а потом пойдёт к сотнику, и тогда история точно выплывет наружу. Поди докажи, что понятия не имел, для чего были те механизмы. И ведь гордился, как дурак, оказанной честью! Готов был не есть, не спать, сутками не видеть солнечного света, лишь бы стать причастным ремеслу, превращавшему мёртвые куски стали и латуни в движущееся, почти живое. Знал бы, дурень, чем оно обернётся!

В тишине было слышно, как потрескивает фитиль лампы. Дважды Такко слышал замковый колокол — точнее, чувствовал, как гудел камень под ступнями. Значит, прошли ночь и ещё день. Такко дремал, поднимался, чтобы размяться и согреться, поправлял фитиль, искал что-нибудь съедобное, зачем-то снова толкал дверь, на слух швырял жёсткие клубни в крыс, шнырявших в щелях между камнями. Фитиль в лампе становился всё короче. Такко затушил бы её на время, но огнива у него тоже не было, а оставаться в кромешной тьме не хотелось.

Лампа почти прогорела, когда тишину разорвали быстрые шаги. У Верена шаг шире и спокойнее, значит, Ардерик. Такко поднялся, одёрнул рубаху, зябко передёрнул плечами и запоздало сообразил, что не сможет объяснить сотнику, отчего бросился на Верена. Впрочем, едва ли его станут особо расспрашивать. Отсидел, остыл, и ладно.

Желтизна от факела брызнула в щели, расчертив кладовую тонкими полосами. Громыхнул тяжёлый деревянный засов, крысы с писком бросились по углам. Непривычно яркий свет залил кладовую, как расплавленная золотистая смола, и Такко дёрнулся и задохнулся, увяз в ней, застыл мухой в янтаре. В дверях стоял Оллард. Оллард, которого Такко уже видел казнённым и похороненным. Такко смотрел на него, не отрываясь, а Оллард смотрел на него.

— Рассветные силы, — прошептал он и шагнул внутрь. — Это и вправду ты.

Такко корчило под его взглядом — проникающим, безжалостным, будто сдирающим одежду, кожу, мясо. Страх захлестнул окончательно. Такко рванулся к дверям в отчаянном порыве, Оллард выставил руку, но Такко извернулся до боли в зажившем, казалось бы, боку, поднырнул, перекатился и поднялся у противоположной стены.

Ещё вчера он был готов красиво погибнуть, но точно не хотел расставаться с жизнью безоружным, в грязной кладовой. Жизнь билась в висках, ощущалась под ногами упругой нитью, поднималась внутри могучей волной. Сердце заполошно стучало где-то в горле. Такко глядел на Олларда до боли в распахнутых глазах, надеясь найти хоть малейшую зацепку, что ошибся. Что это видение. Бестелесный дух, пришедший к бывшему ученику попрощаться.

— Да ты меня боишься, — усмехнулся Оллард. Надежды рассеялись: призраки не смеются. — Не удивлён.

Он воткнул факел в держатель у двери и шагнул ещё ближе к Такко.

— Я не поверил глазам, когда увидел твоего друга, — проговорил он. — И не сразу связал его с рассказами о мальчишке, прискакавшем сюда в одиночку полтора месяца назад. Рассветные силы! Если бы я знал…

Он потянулся к мечу. Всё повторялось — они уже стояли друг против друга, и у Олларда было оружие, а у Такко — нет. Он сжался, как пружина, но Оллард лишь расстегнул пояс с мечом и кинжалом и отложил. А затем и вовсе уселся на пол и опёрся спиной о косяк двери: