— Вы оскорбляете невинную и беззащитную женщину.

— Беззащитную? Она замужем, если вы забыли. Вас её защита заботить не должна, у вас нет такого права.

— У меня есть такое право, — проговорил Ардерик сквозь зубы. Ярость глушила его голос; Верен сам едва сдерживал дрожь, с мига на миг ожидая, что всё напряжение минувшей ночи прорвётся и выльется в по-настоящему страшное и непоправимое. — Когда я перебрался в столицу, я не пропускал ни одного турнира. Однажды среди зрителей я увидел девушку, чья красота затмевала других. Она сияла, как луна среди звёзд. Я посвятил ей свои первые победы, а после поклялся, что завоюю её сердце великими подвигами и буду защищать её до последней капли крови. Так вот, я буду защищать госпожу Элеонору по праву клятвы, которую она приняла и одна может освободить меня от неё.

Верен мысленно присвистнул — сотник не рассказывал, что был знаком с баронессой раньше. На миг внутри поднялось радостное предвкушение — а ведь, вернувшись, он тоже сможет сражаться с настоящими воинами. И какая-нибудь девушка повяжет свою ленту на его копьё. К щекам прилила краска — на месте девушки живо представилась Бригитта, и Верен прогнал эти мысли как недостойные и глупые. Тем более, ощущение грядущей беды не ослабевало.

— Глупости, — фыркнул Эслинг. — Сколько вам было лет? Пятнадцать? Семнадцать? А ей — десять или того меньше? Детские игры!

— Игры в прошлом, барон, — раздельно проговорил Ардерик. — Мой меч на страже чести госпожи Элеоноры. Я её плащ и щит, и горе тому, кто оскорбит её. Будь то её муж, отец или сам Император!

— Осторожнее, почтенный, — проронил барон. — Ещё немного, и вы наговорите на государственную измену.

Верен уже почти привычной хваткой вцепился в пояс рванувшегося вперёд Ардерика и держал, пока барон не удалился. Сотник смотрел ему вслед, бормоча обрывки проклятий. Затем легко высвободился из рук Верена и вогнал в ножны наполовину вынутый меч.

— Не бойся, я не убью его, — выговорил он. — Велика честь марать меч об эту падаль! С его братом я сойдусь в честном бою и прибью его голову над воротами. Он та ещё мразь, но заслуживает поединка. А этот… Этого будут судить за измену. Я ещё увижу, как его повесят, и он обгадится у всех на глазах. Я ему покажу имперское правосудие!

— Ты правда посвящал баронессе свои подвиги? — спросил Верен, торопясь перевести тему. Руки дрожали от слабости и волнений, а перед глазами опять плыло.

— Да тьма его знает! — в сердцах воскликнул Ардерик. — Может, и посвящал. Разве ж их всех упомнишь? Но что, надо было молча согласиться с этим свинаком?!

Он потёр ладонями утомлённое, осунувшееся лицо.

— К троллям Эслинга. Идём освободим принцессу из заточения. А то как бы наш лучник не возомнил о себе лишнего, наслаждаясь обществом стольких красавиц сразу.

Узкая лестница и путаные ходы вывели их в коридор, ведущий к покоям Элеоноры. Прежде чем приблизиться к двери, Ардерик остановился у окна — того самого, возле которого Элеонора рассказала ему о камнях и показала ларец — и устало оперся на подоконник. Верен впервые видел сотника таким несчастным. Даже не представлял, что у него может быть такое лицо.

— Я же спрашивал её, я догадывался… — прошептал он, устремив взгляд на серые, на глазах тяжелеющие облака. Ставни были открыты, и снег, не таявший на коврах, смотрелся дико и неуместно, будто замок был уже завоёван и разорён. — Если я принесу голову младшего Эслинга… Будет ли она рада?..

Верен нерешительно коснулся кольчужного плеча, не зная, что сказать. Ардерик длинно, тяжело вздохнул, затем выпрямился и повторил твёрдо и мрачно:

— Я принесу ей голову младшего Эслинга. И будь что будет.

Комментарий к 5. В свете факелов

Мадам_Тихоня написала к этой главе прекрасное стихотворение: https://ficbook.net/readfic/4575615/22350456?show_comments=1#last_comment. Очень рекомендую заглянуть.

========== 6. Огни на пустоши ==========

— Я не выполнил приказ, господин Тенрик. Я не убил сотника южан.

Дарвел стоял посреди покоев барона, прямой и неподвижный, как кол. За прошедшую ночь кожа ещё плотнее обтянула его скулы, щёки провалились, в глазах под сдвинутыми бровями таилась усталость. Сквозь прорехи в рубахе белели повязки — лёгкая кожаная броня оказалась уязвима для мечей и стрел.

— Правильно сделал, — кивнул Эслинг, не оборачиваясь от окна. — Это было необдуманное решение. Сейчас мы должны забыть обиды и сплотиться против общей беды.

Голос его звучал мягко, внутри же бушевал пожар. Воспоминания жгли калёным железом. Сперва — удушливая вонь драконовой крови, затем — крики и гулкий бой колокола, возвестившие о нападении. Звон мечей, свист стрел, свет факелов. Тяжесть доспехов, непривычный меч в руках. Негромкое, но решительное: «Отошли бы вы, господин Тенрик. Лучше оружейную отоприте». И, наконец, неслыханная дерзость сотника, заявившего свои права на чужую жену. За два дня барон Эслинг испил полную чашу позора и унижений, и мерзкий привкус до сих пор горчил на губах.

— Хорошо, если господин Тенрик больше не верит грязным сплетням, — проронил Дарвел. — Имперский сотник много помог в бою.

— Ты всё правильно сделал, Дарвел, — повторил Эслинг. — Север не забудет твоей храбрости и преданности. И я тоже не забуду.

Слова падали тяжело и мерно, а внутри тлела застарелая, гнилая обида. Не он вчера отдавал приказы, не он сражался на стене, не его провожали взглядами, полными надежды.

Зато отвечать за разорённые земли придётся ему, Тенрику Эслингу. С кого же ещё спросит император по весне, когда счетоводы приедут взвешивать шерсть и увидят сгоревший город и вытоптанные поля? Можно было бы снова списать на пожары и мор, если бы не столько раненых. Шрамы от мечей, отрубленные ноги и руки не объяснишь никаким недугом. Не будут барона Тенрика звать Миротворцем или Добрым. Зато вспомнят, что после ста лет мира именно он развязал братоубийственную войну.

Теперь уже ничего не поправишь, не скроешь. Видят боги, он пытался. Столько лет покрывал и брата, и жену. Даже выйдя тогда от Эйлин, утирая слёзы от едкого дыма, он рассказал Дарвелу совсем другую историю.

— Имперский сотник посягнул на честь моей супруги. — Слова давались нелегко, Эслинг давился ими, как кусками жёсткого мяса, выталкивая из воспалённого горла. — Эйлин пожаловалась мне, как подобает примерной жене. А я напомнил, что в случившемся есть и её вина.

Дарвел, явившийся к барону сразу, как он ввалился в свои покои, понимающе кивнул. Ходили слухи, что в Империи, при дворе, совсем с ума посходили и порицают мужей, поднявших руку на своих непутёвых жён. Но Империя была далеко, а он и так слишком долго позволял Эйлин лишнее.

— Завтрашний день она и её служанки проведут за размышлениями о достойном поведении, — продолжил он. — Проследи, чтобы о моём распоряжении ненароком не забыли.

Дарвел снова кивнул. Эслинг глубоко и прерывисто вздохнул и закашлялся. В горле до сих пор першило, и это напоминало о детских унижениях так живо, что сводило зубы, а пальцы сами сжимались в кулаки.

— С сотником я поговорю утром на стене, — бросил он.

— Я возьму побольше людей, — сказал Дарвел, но Эслинг покачал головой:

— Нет. Не потребуется. Я не вызову его на поединок.

От унизительности задуманного заранее горчило во рту. Привычный и простой мир рвался в клочья, расползался под пальцами, как плохо выделанное сукно.

— Он хороший воин, — осторожно проговорил Дарвел. — И храбро сражался против господина Шейна.

Эслинг дёрнул щекой:

— Мы с Шейном враждуем уже тридцать лет и как-то разбирались. Иди. Я всё решил.

Всё складывалось как нельзя лучше: неверную жену — под замок, наглеца-чужака — под нож. Тем более, сотник заглотил наживку сразу, поверил в вылазку, как мальчишка. Никто бы не стал разбираться, от чьей руки погибли он и его люди. Удалось бы сохранить доброе имя и мир. Но Шейну вздумалось напасть на замок всерьёз, и план рухнул. После сегодняшней ночи у Эслинга не было брата, не было жены, да и владений уже почти не осталось — они все уместились в кольце замковых стен.