Ардерик отёр с лица чужую кровь, сморгнул и огляделся. Тела северян лежали по всему двору вперемешку с защитниками замка. Во дворе зажигали факелы и фонари. Лили воду на загоревшуюся стену конюшни, выводили лошадей, кто-то звал лекаря. В замке хлопали двери и ставни, слышались голоса и детский плач.

— Они вернутся и скоро! — крикнул Ардерик. — Уносите раненых, тащите стрелы и кипяток!

Ему казалось, что мрак под стеной шевелится, но не было слышно ни звука. Звёзды медленно заволакивало тонкими облаками. Пустошь тонула во мраке, надежно укрывавшем северян.

Ардерик снова оглядел двор. По крайней мере, никто не стал терять время и не побежал за приказами к барону. Раненых перекладывали на плащи и уносили в замок, убитых оттаскивали в сторону. Из трубы над кухней валил дым. Разложили костры и во дворе. Вокруг них мелькали клетчатые юбки женщин; проворные руки подвешивали над огнём котлы и вёдра, где грелась вода и растапливалась смола. Эслинга не было видно, зато Дарвел и трое стражников, которых видели с ним чаще всего, раздавали распоряжения то здесь, то там. Ардерик окликнул Дарвела и указал на замок. Стражник ответил успокаивающим жестом: в нижних ходах было тихо.

— Сходили на вылазку, драконьи кишки! — в сердцах выплюнул Ардерик и устало прислонился каменному зубцу, чтобы в следующий миг выпрямиться и отдать новый приказ: — Лучники! Собирайте стрелы и стройтесь на стене!

Воины в неприметных бурых плащах притаились с луками в руках за зубцами стены, сливаясь с гранитной кладкой и ночной темнотой. Заспанные и кое-как одетые дети тащили из оружейной охапки стрел, испуганно косясь на суету взрослых. Ардерик обернулся на Верена, крепко сжимавшего меч, выхватил глазами Такко, выдёргивавшего стрелы из валявшихся вокруг тел, и стиснул зубы, отгоняя мысль, как отчаянно мало у них людей и ещё меньше хоть сколь-нибудь опытных воинов.

***

Рассвет наступал медленно и неохотно. Верен сидел, прислонившись к стене, и смотрел вперёд. Перед глазами мельтешило, и было непонятно, сыплется ли то снег из выползших из-за леса туч, или от усталости подводит зрение. Рука лежала на мече, но поднять его не хватало сил.

Ночь помнилась как один сплошной бой. Камнееды били с севера и востока; они закидывали крючья, поднимали лестницы и лезли, лезли, как одержимые, держа наготове мечи и щиты. Кажется, они атаковали трижды или четырежды; шли прямо под град стрел, прикрываясь щитами и вопя что-то на незнакомом языке. Верен помнил, как в разгар атаки заметил мальчишку, подносившего стрелы — он лежал поперёк лестницы, глядя невидящими глазами в небо, и стало понятно, что лучники больше не смогут прикрывать их. Они с Риком встретили очередную атаку плечом к плечу и дрались, пока стрелы не принёс кто-то другой и толпа внизу не начала редеть. Верен помнил, что меч становился всё тяжелее, что его старый щит раскололся в щепки и пришлось сражаться с чужим, пока не треснул и тот; что в сапоге опять хлюпало, а плечо обжигало, как огнём, и кто-то почти оттащил его из боя и приложил к губам кружку с терпким отваром, после чего сил прибыло, а боль отступила.

К рассвету в глазах рябило от факелов и блеска клинков. К рассвету северяне наконец отступили. Надо было считать убитых и перевязывать раненых, но вместо этого Верен сидел и смотрел, как снег покрывает каменные плиты, присыпает кровавые пятна и его самого, и не было сил не то что встать, но даже закрыть глаза и провалиться в сон.

Он не знал, сколько времени прошло, но белое мельтешение чуть утихло, и в молочной дымке обрисовались две фигуры. Дарвел и Ардерик сидели напротив, также привалившись к стене. Снег вокруг них пропитался кровью. Верен рванулся встать, чувствуя, как внутренности скручиваются в ледяной комок, но Ардерик двинул рукой, и на смену мертвящему ужасу пришло облегчение.

Видимо, Верена всё же настиг сон или обморок, потому что, когда он открыл глаза в следующий раз, увидел толстые балки потолка и ощутил острый запах трав. По ушам ударили стоны и крики раненых, и он даже не сразу сообразил, что находится не в гуще битвы, а в лекарской. Рядом сидел Ардерик, его грудь охватывала широкая полоса бинтов, левая рука висела на перевязи. Он с кем-то разговаривал. Верен напряг слух и радость затопила его с головой: Ардерик говорил с Такко.

Впрочем, его слова совсем не радовали.

— Я вырос в горах, — убеждал Такко сотника, и в его тихом голосе звенела обида. — Я уверен, что тот ход вёл на юг, совсем в другую сторону. И я считал шаги. Мы были под стеной, а скорее даже под погребом или под конюшней. Дарвел не собирался вести нас к заставе, он врал! А когда я дошёл до поворота, там был тупик.

— Там мог быть потайной ход, — устало отвечал Ардерик.

— Был бы ход — была бы хоть маленькая трещина в стене, — возразил Такко. — Если бы Дарвел не считал позорным бить в спину…

Ардерик рыкнул негромко и терпеливо объяснил:

— Послушай. Я тебе верю. Но пока камнееды стоят под стенами, мы с Дарвелом на одной стороне. Некоторые люди только на пороге гибели начинают думать своей головой, и наш стражник, похоже, из таких. Вчера он выполнял мои приказы и сражался рядом со мной.

Верно, Такко хотел снова возразить, потому что Ардерик поднял здоровую руку и мотнул головой:

— Ты молодец, ты помог, правда. Но сейчас не до того. Камнееды залижут раны и снова нападут. Сейчас у нас одни враги — по ту сторону стены. Так что выбрось ерунду из головы и иди отоспись.

Он отвернулся и встретился взглядом с Вереном.

— Наконец-то, — усмешка искривила его губы. — Я уж думал, ты собрался окочуриться в самый разгар веселья.

Верен мотнул головой, попытался приподняться и тут же зажмурился — в ушах зазвенело, а перед глазами заметались тёмные пятна. Затем он обнаружил себя сидящим; Ардерик придерживал его здоровой рукой, а Такко протягивал дымящуюся миску. Верен думал, что и смотреть на еду не захочет, но, не желая обижать друга, зачерпнул одну ложку, другую и как-то незаметно очистил три миски, а следом осушил две кружки тёплого травного питья.

— Осталось выспаться, и к вечеру будешь как новый, — заверил Ардерик. — Ты потерял много крови и здорово вымотался, так что ешь и спи, пока есть возможность.

— Что там было? — спросил Верен, отставляя миску и садясь уже без поддержки. В голове почти не шумело, перед глазами прояснилось, и очень хотелось выбраться на свежий воздух.

— Совсем ничего не помнишь? — с горечью усмехнулся Ардерик. — Ты служишь сотнику, которому впору не воевать, а чистить конюшни, вот что тебе надо знать в первую очередь. Всё это время камнееды топтали подземелье, дожидаясь, пока мы стянем туда все силы. Построили слабый камнемёт, чтобы мы окончательно поверили, что атаковать в лоб они не решатся. Я уже тогда недоумевал, почему они опять соорудили бестолковую плевательницу, когда под рукой у младшего Эслинга были книги и сколько угодно леса и рабочих рук. Вчера они атаковали подземные ходы небольшим отрядом, а остальное войско бросили на стены. И почти успели! Мы отбрасывали их пять раз. Не знаю, сколько у них осталось людей, но у нас их осталось в несколько раз меньше, а всё потому, что кое-кому надо было не тратить время на советы и споры, а смотреть по сторонам и думать головой!

— Это всё я помню, — проговорил Верен. — Я хотел спросить, что было в том подземном коридоре, куда ты ходил без меня.

— Да ничего не было, — Ардерик поморщился. — Там меня осенило наконец, что люди, додумавшиеся до ледоступов и камнемётов, как-нибудь догадались бы не шуметь в подземелье.

Он окинул взглядом лекарскую, оглянулся на дверь во двор, где под меховыми одеялами у костров тоже лежали люди, и с недоумением проговорил:

— Но где, тьма побери, баронесса или хотя бы её служанки? Почему не заботятся о раненых?..

***

За ночь двор замка изменился до неузнаваемости. Было видно, что здесь прибрались, однако сквозь следы на снегу проступали пятна крови, а накрытый мешковиной бугор у стены красноречивее всего говорил о прошедшей битве. Над чёрными проталинами кострищ висели котлы с подёрнувшейся льдом водой и застывшей смолой.